И пожалуйста, не шути больше о моей невесте и о людях, с которыми я работаю. Если бы я каким-то образом использовал тебя, то сам предложил бы «плату», чтобы все было по справедливости, но, честно говоря, не вижу этого. Что я от тебя получал? Что мог получать? Нам нужно поговорить. Вскоре я позвоню. Знаешь, я скучаю по тебе так, как не скучал ни по ком. И с большим НЕТЕРПЕНИЕМ жду ужина у тебя дома.

Твой поклонник,

Майк.

«Ты скучал по ней, боялся ее, а она дергала тебя за цепь. А три дня назад, – подумала Мерси, – после приготовленного для тебя ужина она оказалась мертва».

Мерси захотелось принять обжигающий душ с моющим средством для плит и проволочной щеткой. Казалось, серьезность, наивность и колоссальная глупость Майка превратились в деготь, и ее искупали в нем.

Средства, мотив и возможность, рассуждала она. Три классических условия для убийства, и у Майка были все.

Мерси собрала письма и положила обратно. В том же ящике, в задней части, она нашла видеокассету без надписи. И содрогнулась при мысли, что может быть записано на пленке, принадлежавшей Обри Уиттакер.

Она взяла ее и направилась к Саморре.

Пол сидел, скрестив ноги, на кухонном полу, смотрел на открытые ящики и шкафчик. Он был уже без плаща. Поставил локти на колени, подпер кулаками голову и не шевельнулся, когда вошла Мерси. Прямо перед ним лежал комочек пыли.

– Почему два нижних ящика? – негромко спросил он. – Почему шкафчик под раковиной? На кухне происходит какая-то борьба, пока не известно, между кем, но на кухонном столе полный порядок. Верхние ящики не открыты. Тостер, перечница и кухонная утварь не тронуты. Кухонный телевизор не свален. Надписи и рисунки, прикрепленные к холодильнику магнитами, на месте. Но шурупы на дверной ручке шкафчика выдернуты. Металлический полоз ящика согнут так сильно, что ящик не закрывается. Тут нужна немалая сила. Борьба велась не на шутку.

– Они быстро повалились на пол, и борьба шла там, – высказала предположение Мерси.

Саморра пожал плечами:

– Я тоже думал так, но не могу этого представить. Двое взрослых людей. Не дети. Не змеи.

Мерси попыталась вообразить эту сцену, но у нее тоже не получалось. Хесс учил ее воображать происходившее. У нее это выходило пока неважно.

Она снова сказала очевидное:

– Эксперты, должно быть, все засыпали порошком.

– Ручку, ящики – да. Они начисто протерты.

– Нет, я имею в виду все, что ниже крышки шкафчика. Боролись двое, как мог победитель вспомнить все, чего касался? Краска здесь хорошая. Пол гладкий. Поверхности превосходные. Отпечатки пальцев должны сохраниться.

Саморра молча покивал. Посмотрел на Мерси, потом на комочек пыли перед ним.

– Этого они не сделали. Койнер и О'Брайен работали тщательно, но не повсюду. Я ничего не видел в заключении о ящиках, которые оставались закрытыми, днище холодильника, мусорном ящике, посудомоечной машине, поле. Взгляни на все хорошие поверхности, которые не обследовались.

Мерси посмотрела. Некоторые покрыты порошком. Другие там, где снимались отпечатки, помечены биркой. Кое-какие нет.

– Даже лучшие эксперты что-нибудь упускают, – заметила Мерси.

Она попросила Койнер и О'Брайена, потому что они были лучшими в управлении. Ее людьми. Она бы доверила им собственную жизнь.

– Я их не осуждаю, – промолвил Саморра. – Этот комочек пыли – все, что я выгреб из углов, из-под холодильника, мусорного бака и посудомоечной машины. Джиллиама от этого избавлю. Невооруженным глазом я рассмотрел несколько нитей из одежды, непохожих на остальные. Видимо, многомесячной давности. Но если здесь шла борьба, что-либо должно было оторваться. Проверить стоит.

Саморра встал и загнал авторучкой комок пыли в пластиковый пакет. Взглянул на него, затем на Мерси.

– Меня просто поражает, как много веры мы способны вкладывать в малейшие шансы. Видимо, это просто надежда. Надежда на лучшее, растягиваемая до предела. Пока она не становится тонкой, как волос.

– А потом пытаемся идти по ней. Через Большой каньон.

– Да, и обратно. Что нашла в спальне?

Мерси показала кассету:

– Давай просмотрим.

Мерси вставила кассету в видеомагнитофон на большом телевизоре в гостиной и села на один из черных кожаных диванов. Саморра устроился на другом. Экран замерцал серым, затем загорелся яркими цветами.

Обри Уиттакер, идущая вечером по пляжу. Мужской голос называет дату, время и место.

Обри Уиттакер, катающаяся на коньках в парке. Опять тот же мужской голос.

Обри Уиттакер, сидящая там, где теперь сидит Саморра, рассказывающая, как первый раз ездила верхом. Смех того же мужчины.

На большинстве кадров – лицо Обри крупным планом. Мерси поразилась, какой красивой была эта женщина. С белой кожей, алыми губами, изящной грацией, выразительными глазами. План все укрупнялся. Ближе, ближе, потом изображение расплылось.

«Ну, и зачем мы делаем это снова?» – спросила Обри снимавшего.

«Чтобы ты видела, как красива, – ответил тот, – когда бываешь сама собой».

«И я должна просматривать эту пленку всякий раз, когда мне захочется покончить с собой?»

«Да».

Смех.

Конец видеозаписи. Серая бесконечность.

Несколько секунд детективы молчали. Мерси посмотрела на черные небо и воду, услышала, как все еще с силой хлещет дождь, увидела мигающий крохотный огонек маленького судна, идущего с юга на север.

– Это голос Макнелли, так ведь? – спросил Саморра.

– Да.

То, о чем он заговорил после этого, удивило Мерси.

– У нее большая опухоль в мозгу. Никто не знает, почему она появилась. И как долго находится там. Глиобластома. Она величиной с лимон. В четвертой стадии, значит, растет быстро. Эта опухоль является на сто процентов раковой. Нам сообщили, сколько Джанин проживет. Четырнадцать месяцев, если опухоль оперировать, лечить химиотерапией и облучением. Если нет – шесть. Жизнь можно продлить на восемь месяцев, но это будут месяцы адских мучений.

Саморра смотрел на бурю за окном.

– Но у врачей есть новый экспериментальный метод. Они называют его «новый протокол». Это комбинация радиоактивных микрокапсул и химикалий, которые введут в опухоль. Предполагается, что опухоль будет ими убита. Врачи точно знают, какой вред может причинить каждая микрокапсула, и введут их так, чтобы они не разрушали здоровые мозговые клетки. Это наша надежда. Опять надежда, на сей раз растянутая до размера радиоактивной гранулы. Знаешь, что я думаю?

– Скажи.

– Эксперимент окажется удачным. И знаешь, что еще?

– Говори.

– Джанин тоже так думает.

Мерси увидела, что лодочный огонек исчез, и опечалилась, будто буря вообще уничтожила свет. Она загадала: если огонек появится снова, значит, с Джанин произойдет чудо. Через полминуты огонек появился.

– И я так думаю.

– Спасибо. Завтра я весь день буду в больнице. Очевидно, и послезавтра.

– Я буду молиться. Можно мне приехать?

– Посмотрим, как пойдут дела.

Мерси встала, перемотала пленку и вынула кассету. Ноги были тяжелыми, словно она провела несколько часов в спортзале. Подумала о Тиме-младшем и почувствовала, что никогда так не тосковала по нему, не хотела так сильно его видеть. Тим. Отец. Мужчины. Улыбка, смех, стакан вина. Потом в постель, до тех пор, пока эта отвратительная буря не утихнет.

Но нет, сегодня у нее ежемесячное сборище, она сама подала идею, чтобы иметь вокруг себя верную армию – или затем, чтобы избавляться от одиночества, от которого временами страдала? Обязательство есть обязательство.

В голосе Саморры появилась какая-то новая нотка.

– У Майка возникли проблемы.

– И они обостряются с каждой минутой. Вчера он заявил мне, будто убил ее. И что не убивал.

– И где же правда?

– Не убивал. Майк Макнелли не способен на такое.

Саморра посмотрел на Мерси. Взгляд был острым, проницательным.

– Не исключено, ты и не знаешь, на что он способен.