– Предлагаю заглянуть в «Липп». Это пивная на Сен-Жермен, здесь неподалеку. Эльзасская кухня. Не слишком изысканная, но вполне сносная.

– Если это близко, идемте пешком.

Он повернулся. И снова взглянул на меня так, будто я не оправдал его ожиданий.

– Пешком?

– Пешком. Ставите одну ноту перед другой, и так дальше.

– А-а. – Он улыбнулся. Печально так. – Наверно, ваши французские предки гораздо древнее, чем я думал.

– Возможно.

Он вздохнул.

– Прекрасно. Пойдем пешком. – Он повернулся, взял чек, тщательно его изучил, положил на стол, полез в карман и достал мелочь. Аккуратно отсчитал несколько монет – часть выложил на счет, а остальные опустил обратно в карман. Это было первый раз – когда он сам расплачивался на моих глазах. А то я уже начал сомневаться, есть ли у него вообще при себе деньги.

Он взял котелок, надел его, взял перчатки, натянул их, затем взял папку. Сунул ее под мышку и повернулся ко мне.

– Bon. Давайте совершим вашу пресловутую прогулку.

Пока мы шли по улице Лилль до улицы Сен-Пьер, свернув на нее прямо напротив Школы изящных искусств, я успел рассказать ему все, что узнал от госпожи Розы Форсайт.

Улица Лилль была застроена роскошными особняками. Но когда мы повернули на бульвар Сен-Жермен, вид построек изменился. Дома были той же высоты, в шесть-семь этажей, в основном кирпичные или каменные, потемневшие от сажи. Но они были не такие величественны, как здания к западу от них, и не такие изысканные, как строения на улице Риволи.

И люди, встречавшиеся нам по пути, выглядели не настолько зажиточными. Женщин попадалось больше, чем мужчин, и большинство из них были либо работницами, либо хозяйками лавчонок, либо студентками. На правом берегу, видя мужчин в элегантных костюмах, можно было подумать, что никакой войны не было. И, вероятно, для многих из них ее действительно не было. Возможно, они настолько хорошо одевались, что правительство решило не рисковать и сберечь им жизнь.

Но на Сен-Жермен все было по-другому. Многие мужчины, помимо поношенных пиджаков и мешковатых брюк, носили явные отметины войны. У кого был грубый шрам на лице, кто хромал на одну ногу. Кто-то опирался на трость, а кто-то на костыли. У кого-то был пустой рукав, свернутый на месте потерянной руки. На пересечении с бульваром Распай изможденный мужчина в форме французского солдата – в поношенном кителе и грязных брюках, – шаркая ногами, медленно брел через улицу. Губы у него безмолвно двигались, а в глазах все еще отражался дикий ужас, который ему довелось пережить.

Пивная «Липп» оказалась хорошо освещенным, просторным заведением, наполненным гулом голосов проголодавшихся посетителей и звоном посуды. Советуясь с официантом, Анри Ледок держал котелок в одной руке, а перчатки и папку в другой. Официант был высокий, стройный и держался с достоинством; его темные волосы были зачесаны назад и смазаны той же помадой, какую, похоже, употребляют все парижские мужчины. Нос тонкий и длинный, а под ним – длиннющие усы, их концы были закручены в безукоризненно правильные кольца и напоминали странные перевернутые очки. Французы и правда заботливо ухаживают за своими усами, даже слишком.

Наконец официант четким шагом, как британский гвардеец, прошествовал к столику в дальнем углу. Ледок положил котелок, перчатки и папку на один из трех пустых стульев, на оставшиеся два мы сели сами. Официант вручил Ледоку меню с таким же благоговейным видом, с каким строгий священник-ортодокс передает священный текст прихожанам. С таким же благоговейным видом он протянул меню и мне. И сказал что-то Ледоку.

Ледок повернулся ко мне.

– Желаете аперитив?

– Нет, спасибо. Разве что воды.

– А я, наверно, выпью стаканчик рикара. Когда-нибудь пробовали?

Я кивнул.

– Но мне воды.

Он поговорил с официантом. Тот сухо кивнул, повернулся и зашагал прочь.

Ледок раскрыл меню и громко, с удовлетворением вздохнул. Я положил свое меню на стол. Ледок взглянул на меня.

– Что желаете, топ ami?

– На ваш выбор, – сказал я. – Все, что сочтете подходящим. Только ничего экзотического. Никакой там требухи.

Ледок улыбнулся.

– Прекрасно. – Он некоторое время изучал меню, с таким же вниманием, каким он обычно удостаивал женщин. – А-а, – проговорил он, поворачиваясь ко мне. – У них сегодня особое блюдо. Andouillettes a la tourangelle. Нечто вроде свиной колбаски, замаринованной в арманьяке и запеченной в горячей духовке с нарезанными грибами и каплей вуврейского вина. Если хорошо приготовлено, язык проглотишь.

– Годится, – согласился я.

Ледок закрыл меню.

– Bon. A я еще возьму ската под соусом из топленого масла с каперсами. Что же касается вина, я предлагаю взять нам на двоих бутылку «монтраше». Подойдет к обоим блюдам. Особенно разлива 1919 года, самого лучшего. Может, чуточку молодое, но пьется отменно.

– Годится, – согласился я.

– Немного салата?

– Непременно.

Он улыбнулся.

– Откуда такое равнодушие к еде? Неужели вас усыновили, дружище, и у вас не было никаких французских предков?

– Возможно. Вы знаете женщину по имени Сибил Нортон?

– Да, конечно. Англичанка. Писательница. Одна из немногих в Париже, кто кормится за счет своих книг. Сочиняет детективные романы. А почему вы спрашиваете?

– Если верить Розе Форсайт, у нее был роман с Ричардом Форсайтом.

Ледок поднял брови.

– Надо же! – Он вдруг улыбнулся. – Этот парень умер два месяца назад, а я ему все удивляюсь.

– И по словам Розы, – продолжал я, – именно она позвонила ей из отеля и сообщила о смерти Ричарда.

– Правда? – Он задумался. – Не припомню, чтобы об этом где-нибудь упоминалось.

– Неужели в полицейских отчетах об этом ни слова?

– Ни одного, насколько я помню. – Он взял папку, открыл и пролистал вложенные в нее страницы. – Нет. Вот тут только сказано, что управляющий отеля позвонил в полицию. А имя мадам Нортон нигде не упоминается.

– Интересно, – заметил я.

– Но почему… – Ледок замолчал, поскольку появился официант с подносом. Он водрузил перед Ледоком кувшин с водой, затем положил длинную ложку и поставил высокий стакан, наполненный на пять сантиметров желтоватым рикаром. Передо мной он поставил бутылку минеральной воды. Потом Ледок битых полчаса давал ему подробные указания по-французски, сопровождая свои слова жестами. Затем он нахмурился и отпустил его.

Когда официант отошел на приличное расстояние и не мог нас слышать, Ледок сказал:

– Так почему никто не упомянул мадам Нортон?

– Не знаю. Но, как я уже сказал, это интересно.

Он плеснул немного воды в свой рикар, отчего жидкость помутнела.

– Есть еще один вопрос, топ ami, не менее «интересный».

– Что она там забыла?

– Exactement.[20]

– Вы что-нибудь о ней знаете?

Ледок пожал плечами.

– Как я уже сказал, она сочиняет детективные романы. И, похоже, неплохо на них зарабатывает. – Он снова улыбнулся. – И еще, живя в Англии, она была замешана в скандале.

– Каком скандале?

– Это знаменитая история. Понимаете, она узнала, что ее муж завел интрижку. Разумеется, самое обычное дело. Но она разобралась с ним поразительным образом. Она знала, что ее муж собирается провести выходные в доме каких-то друзей, и что та, другая женщина, его любовница, Тонге будет там. В пятницу она написала письмо в местное полицейское управление, сообщив, что находится в опасности. В какой именно, она не уточняла. Поздно ночью она пригнала свою машину к болоту и там бросила. Это болото, разумеется, по чистой случайности, пользовалось в округе дурной славой, потому что несколько бедолаг там утонули и тела их так и не нашли. В машине мадам Нортон оставила саквояж. Он был открыт, как будто там кто-то рылся. Сама же она исчезла.

– Она его подставила. Мунса.

Ледок улыбнулся.