– А то, – указал Анри Ледок, – «Ла Бон Фам». Там готовят отличную truite, форель в сухарях, с сыром пармезан и зеленью.

– Угу, – сказал я. – Расскажите о вашем префекте.

– А!

Мы снова ехали в такси в сторону реки по бульвару Сен-Мишель.

– Вы должны понять, – начал он, – префект полиции занимается не только заурядными преступлениями и наказаниями. Он отвечает также за здравоохранение, обеспечение нормальных санитарных условий в магазинах и гостиницах, проверяет столичных врачей…

– Меня больше интересует сам Лагранд.

– Ну да, конечно. – Он погладил бородку. – Итак. Наш мсье Лагранд человек неподкупный и этим открыто гордится.

Я кивнул.

– Впрочем, он имеет на это право, – добавил Ледок, – потому что невозможно подкупить того, кто уже куплен на корню, а Лагранд за всю свою жизнь просто погряз в коррупции. Взяток он, конечно, не берет. Это было бы слишком грубо. Но если кому-то требуется одолжение со стороны мсье Лагранда, надо только передать деньги в благотворительное общество, ще заправляет его жена, – в «Общество за безопасность сирот». Такого общества, ясно, нет, как и сирот. Есть только мсье Лагранд.

– И его жена.

– Полное ничтожество. А теперь гляньте-ка вон туда! – Ледок наклонился ко мне и показал куда-то в окно, через реку. – Собор Парижской Богоматери. Видите там, сзади, еще один остров? Это остров Сен-Луи. Там есть ресторан «В раю», ще подают великолепное berdon-пeаи à l'impériale. Это палтус, нарезанный ломтиками, вымоченный в молоке, в обрамлении раковых шеек, покрытый нежнейшим соусом из трюфелей. Замечательное блюдо. Вам просто необходимо, пока вы здесь, отведать его хотя бы раз.

– Посмотрим, – сказал я.

Префекту было где-то за пятьдесят. Мужчина он был крупный, двигался медленно и уверенно, с видом человека, который не слишком печется ни о своем времени, ни о чьем-либо еще. На нем был дорогой черный костюм, сидевший на его грузном теле так, будто сшили его только что, сразу после завтрака. Густые темные волосы напомажены, разделены на прямой пробор и зачесаны назад. Кончики черных навощенных усов смотрели вверх. Лицо круглое и красное, под заспанными карими глазами небольшие мешки, над тонкими, резко очерченными губами пухлый нос, и, глядя на его рот, можно подумать, что он раздвигается в улыбке раз в год по обещанию, и то, вероятнее всего, на похоронах.

Господин префект восседал за антикварным столом красного дерева, размером с концертный рояль. Какое-то время он говорил с Анри Ледоком по-французски. Голос у него был низкий и блеклый, речь медленная. Сцепленные пальцы рук он держал на широком животе.

Ледок повернулся ко мне. Префект тоже. Но не очень резво: он всего лишь перевел свои сонные карие глаза направо, едва-едва.

– Мсье префект приветствует вас в Париже, – сказал Ледок, – и желает вам приятного пребывания. Он говорит, что всегда рад сотрудничать с такими борцами с преступностью, как агентство «Пинкертон», к которому он сам лично относится с огромным уважением. Но он уверяет вас, что ваши расследования бессмысленны. Судебная полиция проделала тщательную работу, говорит он. Нет сомнений, Ричард Форсайт собственной рукой застрелил эту женщину, фон Штубен, а затем застрелился сам.

– Передайте ему мою благодарность за гостеприимство, – сказал я. – И добавьте, я нисколько не сомневаюсь, что полиция поработала прекрасно. Скажите, что пинкертоны считают парижскую полицию настоящими профессионалами и знают: они трудятся исправно.

Несмотря на сонный взгляд, Лагранд внимательно наблюдал за мной.

– Однако, – продолжал я, – нас наняла мать Ричарда Форсайта, госпожа Клер Форсайт, а она не столь сведуща в работе парижской полиции, как мы. Ведь Ричард был ее сыном, а мать порой не видит того, что очевидно остальным. Скажите ему, я уверен, мои расследования лишь подкрепят все его слова. Но, как оперативный работник, я должен провести это расследование от начала до конца.

– Bon, – сказал Ледок в знак не то согласия, не то одобрения и повернулся к Лагранду.

Я огляделся. Офис занимал угол, причем немалый, на одном этаже префектуры. По высокому потолку к позолоченной цепи, поддерживавшей сверкающую хрустальную люстру, сбегалась позолоченная лепнина. Стены кремового цвета увешаны табличками в рамках, аттестатами и старыми портретами людей, которые давно почили. Сияющий мраморный пол покрывали старинные узорчатые ковры бледно-зеленого и кремового цвета. По комнате расставлена такая же антикварная, хрупкая на вид бледно-зеленая мебель на витых ножках: роскошный диван, несколько красивых кресел, близнецы тех, на которых сидели мы с Ледоком. Кофейный столик красного дерева, секретер тоже красного дерева с медными украшениями. Две застекленные книжные полки красного дерева, причем книги выглядели так, будто их не открывали лет сто. Одна стена – в сплошных высоких окнах с видом на Сену. Окна с другой стороны глядели на усеченные башни собора Парижской Богоматери.

Весьма лакомый кусок недвижимости.

– Мсье префект, – сказал Ледок, – прекрасно понимает ваше положение. Что именно вам хотелось бы узнать?

Я сказал:

– Нельзя ли получить копии полицейских отчетов о смерти Форсайта? И копию протокола вскрытия.

Лагранд слегка кивнул и сказал:

– Mais oui.

– Да, конечно, – перевел Ледок и добавил: – Только они ведь будут на французском, естественно.

– Придется перевести. Я бы также хотел получить копии полицейских отчетов о смерти портье.

Лагранд что-то сказал все с тем же выражением лица. Когда Ледок повернулся, он перевел свой взгляд на меня.

– Как угодно, – сказал Ледок. – Однако мсье префекту хотелось бы знать, почему это вас интересует.

Я пожал плечами.

– Только чтобы убедиться, что он умер в результате несчастного случая. Такая работа.

Лагранд кивнул, затем что-то сказал.

Ледок перевел.

– Прекрасно. Что-нибудь еще?

– Хотелось бы поговорить с инспектором, который вел расследование. Смерти Форсайта и портье. Этим ведь занимался один и тот же человек, не так ли?

– Да, – сказал Ледок. С неизменным выражением лица Лагранд сказал еще что-то.

Ледок перевел:

– Мсье Лагранд с великим сожалением должен вам сообщить, что в данный момент полицейское управление Парижа очень перегружено работой. Они ведь борются не только против преступности, которая все растет, но и против врагов государства. Если он сейчас отвлечет офицера полиции от его прямых обязанностей, чтобы задать ему вопросы по поводу двух уже завершенных расследований, это будет пустой тратой драгоценного времени и приведет к значительным расходам.

– Скажите господину Лагранду, что я сам могу поговорить с тем офицером, когда он будет свободен.

Лагранд снова что-то произнес, и они оба повернулись ко мне.

– Мсье Лагранд говорит, что в Париже все добросовестные полицейские всегда находятся на работе. А этот инспектор как раз очень сознательный офицер и не захочет, чтобы его управление тратило понапрасну время или деньги.

– Ясно, – проговорил я. – Скажите ему, что агентство «Пинкертон» все понимает. Знаю, мне неудобно предлагать деньги непосредственно полицейскому управлению или самому инспектору за потраченное время. Но, может, есть какое-нибудь благотворительное объединение – я мог бы с ними договориться. Агентство «Пинкертон» отблагодарит его за посредничество, сделав взнос в это объединение.

– Замечательная мысль, – заметил Ледок и погладил бородку, – одобряю. – Когда он кончил переводить, Лагранд что-то сказал в ответ.

Ледок снова повернулся ко мне.

– Так уж получается, что подобное благотворительное объединение действительно существует, и называется оно Обществом за безопасность сирот.

– Сирот?

– Да. Парижские полицейские принимают беды сирот очень близко к сердцу.

– Кроме шуток, – заметил я. – Просто великолепно!