Качели наконец замедлили движение и остановились Участники, с трудом держась на ногах, высаживались наконец на землю, качая головами. Многие плакали от потрясения,

Робин поискал глазами Дайдру, но нигде ее не видел. Через поле бежали люди, торопясь к упавшим качелям.

Крики и плач разрывали воздух. Издалека Робин услышал пронзительный звук сирены «скорой помощи».

Он перелез через низкую ограду и присоединился к бегущим по полю. Толпа уже окружила упавшие качели.

Шепот тихого ужаса смешался с громким плачем. В отдалении от толпы мужчина склонился у ограды. Его тошнило.

— Извините. Извините. Дайте пройти, — двигался Робин сквозь толпу.

Расталкивая людей, он пробился в передние ряды и уставился на разбитые качели. Он увидел разбитое, перекрученное тело парня.

И… остолбенел. «Нет! Нет, я не верю!»

Робин с трудом перевел дыхание. Земля под ним наклонилась и закачалась. Он чувствовал, что может потерять равновесие.

Он уставился на бледное лицо погибшего. Голова его была повернута под неестественным углом. Грудная клетка — раздроблена под планкой безопасности.

Робин уставился на парня, стараясь мысленно несколько изменить его лицо. Привести черты в нужное соответствие. Стараясь изменить нос и невидящие серые глаза. Стараясь сменить короткие светлые волосы на рыжие.

Но он не мог изменить лицо, не мог превратить мальчика в Гарри.

Чувствуя, как сердце трепещет у него в груди, Робин понял, что он разглядывает мальчика, которого никогда не видел прежде.

Не тот — он убил не того парня.

Не Гарри. Не Гарри. Не Гарри.

В мозгу Робина эти слова повторялись как безобразная песня.

Не Гарри. Не Гарри. Не Гарри.

Но почему не Гарри?

В полном замешательстве, ощущая слабость и головокружение и неожиданно почувствовав свой действительный возраст, Робин отвернулся от разбитого тела и оглядел круг зевак, Их лица становились красными, потом темными, потом опять красными и опять темными от света мигалки «Скорой помощи».

— Отойдите! Отойдите! — закричал кто — то. Появились полицейские с мрачными лицами.

Они подняли свои черные дубинки. Размахивая ими и выкрикивая приказания, оттеснили толпу от упавшего мальчика.

— Назад! Всем назад! Быстро!

— Освободите место! Освободите место для «скорой помощи».

«Слишком поздно, — подумал Робин. — Слишком поздно, чтобы помочь».

Он заметил, что полицейский уставился на него, и послушно начал пятиться. Остановился только тогда, когда увидел Дайдру. Она стояла у ограды в стороне от зевак, прислонившись к Гарри. Гарри обнимал ее за плечи. Робин не мог видеть выражения ее лица. Она уткнулась в рубашку Гарри.

Гарри. Не Гарри. Гарри. Не Гарри.

Мысли проносились в голове у Робина со страшной быстротой. До сих пор магия его никогда не подводила.

Он моргнул несколько раз подряд. Но не смог заставить Гарри исчезнуть. Не мог послать его в эти упавшие сломанные качели, где ему было самое место.

Гарри склонился к Дайдре, его рука заботливо обнимала ее.

«Что пошло не так? — размышлял Робин. — Я ошибся? И заставил лопнуть не тот трос?

Качели вращались так быстро. Можно было легко ошибиться и послать не те качели в полет.

Именно это произошло?

Или Гарри в последнюю минуту поменял качели?

Когда я закрыл глаза и начал произносить древнее заклинание, он вылез из своих качелей и быстро пересел на другие?

Или я неверно прочитал заклинание? И в этом дело?

Маленькая ошибка? Всего лишь ошибка?

Или Гарри выжил, потому что он сам обладает магией?

Или он выжил, потому что бессмертный? Потому что он — из прошлого. Потому что он — уже мертвый».

Осторожно Робин пробрался ближе к Дайдре и Гарри.

Полицейские прочесывали местность. Обследовали качели. Разбитое тело мальчика, лежавшее возле ограды, покрыли брезентом. Санитары в белых халатах отнесли носилки в машину «Скорой помощи».

Зрители стояли небольшими группами. Одни тихо перешептывались, другие в оцепенении молчали.

Репортер телевидения шагнул в освещенный круг. Он поправил галстук и поднял микрофон.

— Мы в эФиаре? — громко спросил он. — Мы в эФиаре? Скажите мне, когда мь?будем в эФиаре?

Белые круги света от полицейских фонарей перекрывали друг друга на траве. Еще две машины «Скорой помощи» подъехали к карусели, вспышки красных огней на их крышах бросали на окружающих мрачный мерцающий отсвет.

Робин сощурил глаза, пытаясь лучше разглядеть Дайдру на другой стороне лужайки сквозь мигающие огни.

И увидел, что она тоже глядит на него.

Взгляд ее был холодный.

Этот ледяной взгляд заставил Робина отвернуться. Не рассказал ли Гарри ей правду обо мне? И она уже знает ВСЕ?

— Пап, ты помнишь тот день, когда на тебя напали растения? — спросила Дайдра. Воспоминания вызвали у нее улыбку. — Помнишь? Мы с мамой сидели на террасе. А ты вошел с миской хлопьев. Это, наверное, был конец недели, потому что мы все были дома.

— Помню то прекрасное утро, — продолжала Дайдра. — Я и сейчас ясно вижу, как солнечный свет льется через окна террасы. Помнишь? Ты сказал, что солнца было бы еще больше, если бы мамины растения не загораживали окна.

А потом ты сел в свое большое кресло, которое так любил. То самое, которое, как говорила мама, вытащили из кабины какого — то грузовика. Она всегда хотела переставить его на чердак, но ты ей этого не позволял.

Короче говоря, ты сидел в кресле, помнишь? Откинулся назад, одной рукой поднял миску с хлопьями. И тут на тебя напали растения.

Лианы. Большие лианы в двух горшках. Я помню их большие и яркие листья. Ты помнишь, как мама заботилась об этих растениях? Она тратила полдня на одни только растения на террасе. И они уже дотянулись до твоего кресла с двух сторон. Обе лианы свалились одновременно. Казалось, что они старались добраться до тебя.

Ты был потрясен. Ты вскочил и рассыпал все хлопья вокруг себя по полу. «Они напали на меня! — закричал ты. — Твои растения напали на меня!»

— Мама и я начали смеяться и не могли остановиться, — вспоминала Дайдра, утирая с глаз слезы. — Я думаю, мы смеялись оттого, что ты был слишком серьезен. Ты действительно думал, что две лианы на тебя напали?

Окна были открыты и, конечно, ветер свалил лианы на твое кресло. Но ты был убежден, что растения на тебя набросились. «Это джунгли! Джунгли!» — кричал ты. А мама притворилась, что на самом деле обиделась. Ты ведь знаешь, как она любила свои растения. Ей нравилось их подвязывать, поливать, подрезать. Думаю, это ее успокаивало. Время, которое она проводила с растениями, было самое мирное время дня — тебе не кажется?

После этого мама и я смеялись каждый раз, когда ты заходил на террасу и садился в это кресло. Нам стоило только вспомнить, как лианы напали на тебя, и мы каждый раз начинали смеяться.

— Конечно, после смерти мамы… — голос Дайдры дрогнул. — Конечно, я понимаю, у тебя не было времени следить за растениями. Я понимаю, почему их не стало. Думаю, что они слишком напоминали тебе о маме, да, пап? Но меня это печалит. Мне грустно выходить на террасу и не видеть красивых зеленых растений. Кажется, что какая — то часть жизни ушла из нашего дома.

Понимаешь, что я имею в виду, пап? Мамина жизнь, потом жизнь ее растений… Слишком много жизней отнято у нас. Слышишь меня, пап? Вообще, ты меня слушаешь? Или я разговариваю сама с собой? Просто вот решила поплакать, вспомнить нашу жизнь, когда мама была жива. И когда ты… когда ты… — Из груди Дайдры вдруг вырвались рыдания. Наклонившись к гладким белым простыням госпитальной постели, она тайком утерла слезы и сжала руку отца — такую мягкую, холодную и безжизненную…

— Можешь ли ты меня слышать, папа? — прошептала Дайдра.

Трубки, присоединенные к телу мистера Брэдли, словно забулькали в ответ. Но отец Дайдры не двинулся, не моргнул, не издал ни звука.