Поздним вечером того же дня я жду возвращения Брэдфорда и, чтобы отвлечься, смотрю одиннадцатичасовые новости. Снова репортаж об очередной перестрелке в Бруклине, и я решаю посмотреть повтор сериала «Все любят Реймонда». Хорошо уже то, что я перестала поглощать мороженое и переключилась на шоколадный шербет. А к концу недели начну есть лимонный.

Щелкаю пультом и вдруг вижу, что в комнату входит Дилан в пижаме с изображением Гарри Поттера. В руке он сжимает плюшевого медвежонка Банни — свою любимую детскую игрушку. Сейчас сын знает гораздо больше о животном мире, чем когда ему был всего год, но имя медвежонка так и не изменилось. Я распахиваю руки навстречу сыну, он запрыгивает на кровать и прижимается ко мне. Глажу его мягкие волосы и вдыхаю такой родной запах — жевательной резинки, конфет и шампуня «без слез». Как долго он останется таким хорошеньким? Надеюсь, что навсегда.

— Что случилось, сладкий? Не можешь уснуть? Хочешь сказку? — спрашиваю я.

— Да, — говорит Дилан.

Специального для таких случаев на тумбочке у меня собрана коллекция произведений Шела Сильверстайна. Я достаю любимую книгу Дилана, но, кажется, его интересует нечто иное.

— Правда, что мой настоящий папа вернулся из Патагонии? — спрашивает он и усаживается рядом со мной, скрестив ноги. — Это правда, что ты его видела? А когда я увижу его?

Папа? Патагония? Откуда он все это взял? Вопросы застигли меня врасплох. Может быть, Джеймс звонил? Я готова убить его. Но нельзя, чтобы Дилан заметил мое состояние. Буду сохранять спокойствие, даже если мне придется снова вернуться к «Роки роад».

— Дилан, а почему ты спрашиваешь? — Я стараюсь, насколько это возможно, контролировать свои эмоции.

— Скайла сказала, — радостно признается он. — Она стала со мной разговаривать! Она все-все знает!

А она откуда все это знает? Подслушивает наши разговоры с Брэдфордом, стоя под дверью спальни? Или снимает трубку параллельного телефона, когда я разговариваю с Джеймсом? Но это не самое главное. Сейчас важнее другое.

И я произношу речь, которую обдумывала в течение многих дней.

— Да, Дилан, представляешь… — начинаю я, старательно демонстрируя восторг. И продолжаю немного тише: — Джеймс, твой родной отец, оказался сейчас в Нью-Йорке. Я всегда говорила, что он тебя любит, но не может быть с нами. Теперь он вернулся, и мы можем все вместе пойти в зоопарк. Но только в том случае, если ты хочешь.

— Я хочу, хочу, хочу! — кричит Джеймс, прыгая на кровати. — Мой настоящий папа! Это круто! А я поеду с ним в Патагонию?

— Конечно, нет, дорогой, — говорю я. — Теперь мы живем здесь, с Брэдфордом.

— Но Скайла говорит, что мы скоро уедем, а ее мама вернется сюда. Она точно это знает!

Это для меня новость. Надеюсь, Скайла услышала ее не от Мими и не от Брэдфорда. Может быть, девочка все выдумала. С другой стороны, с возвращением Джеймса она попала в самую точку. И откуда-то узнала об этом.

Мне хочется обнять Дилана, но боюсь, что он может услышать, как колотится мое сердце. Поэтому я глажу его по голове.

— Мы любим Скайлу, но она иногда ошибается. С этого момента слушай только мамочку, хорошо?

— Ладно, но мне немного страшно. — Он прижимается ко мне, и я крепко обнимаю его.

— Я буду с тобой. Я всегда буду с тобой. Но если ты боишься, мы можем не встречаться с Джеймсом.

— Я хочу увидеть папу, — говорит Дилан, прижимая к себе медвежонка. — Но ты сказала, что мы пойдем в зоопарк, а я боюсь львов.

Как хорошо, когда боишься чего-то конкретного. Я вот не могу разобраться с тем ужасом, который наполняет меня. Конечно, я могла бы отнести его на счет Джеймса, но почему-то у меня есть неприятное предчувствие относительно Брэдфорда. И фраза противной четырнадцатилетней девчонки, которую повторил маленький семилетний мальчик, заставила меня волноваться. Хотя это и глупо, ведь мы с Брэдфордом любим друг друга.

Дилан засыпает у меня на руках, и я несу его в постель. Некоторое время смотрю на сына, потом кладу рядом с ним Банни, чтобы Дилан не искал его, когда проснется. Возвращаюсь к себе и понимаю, что мне поддержки искать негде. Забираюсь в постель и невидящим взглядом смотрю в телевизор. Надеюсь, Брэдфорд появится дома до двух часов, потому что мне не хочется еще одну ночь проводить с комиком Джимми Киммелом.

Я настолько занята мыслями о Брэдфорде, Мими, Джеймсе, Дилане, Оуэне, Кейт, Скайле и… вы не поверите, близнецах Берни (а хороший ли у них аппетит?), что первые несколько дней учебного года проходят для меня как в тумане. Хорошо, что сейчас я уже привыкла к здешним порядкам. Толстых томов со школьными правилами так много, что ими можно было бы заполнить целую комнату, а список моего класса содержит столько примечаний, что звездочки напротив фамилий вызывают ассоциации с Большой Медведицей. Две ученицы принимают прозак, три — риталин, а у двенадцати аллергия на арахис. Я согласна, это серьезная проблема, но почему вдруг стало так много детей-аллергиков? Когда-то ни один детский ленч не обходился без арахисового масла «Скиппи», теперь же матери стали относиться к нему как к национальной угрозе. И ситуация настолько вышла из-под контроля, что теперь детям противопоказан даже запах арахиса. И его вид, и даже упоминание Чарлза Шульца.

На третий день я возвращаюсь из школы ближе к вечеру и, наконец сняв с плеча свою большую сумку, достаю из нее список телефонов учеников, который сам по себе очень ценен. Номер домашнего телефона каждой девочки, посещающей элитарную школу Спенс, где я работаю, означает прямой и быстрый доступ к ее родителям — влиятельным и знаменитым нью-йоркским парам.

Правда, справочник школы Бреарли ценится еще больше, потому что в нем есть личный номер Каролин Кеннеди. Но школьные правила требуют, чтобы этим справочником пользовались только для решения учебных вопросов. Тогда не совсем понятно, для чего в прошлом году на интернет-аукционе кто-то выложил за его копию девять сотен долларов.

— Дорогая, как прошел день? — слышу я знакомый голос.

Смеясь, иду в соседнюю комнату. На диване с подушками от Бетси Росс сидит Берни и… вяжет. Период жары закончился для нее вместе с беременностью, но теперь моя гостиная стала для Берни чем-то вроде кафе «Старбакс» — отличное место для встреч с друзьями. К тому же здесь есть интернет. Но Берни все равно требует, чтобы в меню появился мокко-фрапуччино.

— Когда это ты начала вязать? — интересуюсь я, глядя на клубок серебристой шерсти, скачущий у нее на коленях и постепенно превращающийся в… Я даже не знаю, во что именно. В пинетки? Или детское одеяльце? Хотя вообще-то по форме оно не должно быть похоже на трапецию.

— В Голливуде все вяжут, — сообщает Берни, наковыривая еще несколько неровных петель. — Мне нельзя отставать. — Она сосредоточенно стучит спицами.

— Как малыши? — спрашиваю я, увидев лэптоп. Он стоит на диване рядом с Берни.

Берни прекращает работу и бросает взгляд на экран. Я тоже смотрю туда и вижу двух сладко спящих ангелочков.

— Не могу себе представить, как люди обходились без дистанционного видео, — говорит Берни. — С ними няня, но я все равно хочу всегда быть рядом. И малыши тоже могут меня видеть.

Я оглядываю комнату. Может быть, Берни и здесь где-нибудь поставила камеру, чтобы младенцы могли наблюдать, как она вяжет? Нет, никакой камеры я не вижу.

— Ты положила свою фотографию в колыбельку? — решаюсь я пошутить.

— Лучше. Обучающее видео для младенцев. В детской есть проектор, который показывает мое изображение с подписью «мама».

Вот это да! А я и не знала, что новорожденные умеют читать!

— Они видят шикарную фотографию примерно десятилетней давности, — радостно продолжает Берни. — Я хочу, чтобы дети знали, какая стройная у них мама.

Думаю, это не самая хорошая идея. Если близнецы считают, что худая красавица — это их мама, то за кого они принимают милую тетю, которая каждый день кормит их грудью?

Сажусь на диван рядом с Берни и, взяв у нее из рук вязанье, быстро поднимаю три петли, соскочившие, пока она смотрела на экран компьютера. Берни взирает на меня в таком изумлении, словно она и предположить не могла, что женщина, которую ни разу не приглашали на вручение премии «Оскар», может держать в руках спицы.