— Посмотри на это, — добавил он. — Могу и тебя так.

Ноэль смотрел на кровоподтек, прямо на дыру в центре.

— У тебя там что-то внутри, — сказал он Терри.

— Что? — Терри нахмурился.

— У тебя там что-то внутри. Внутри нарыва.

— А? — Терри выпрямился. — Что это?

В комнате было грязное зеркало — в трюмо шестидесятых годов, из пластмассы с хромированной отделкой. Чес и Ноэль как-то подарили его родителям на Рождество. Терри подошел к зеркалу и заглянул в него.

— Ты прав. А что это? — Он аккуратно дотронулся до опухоли. — Смолбоун, подойди сюда.

Бэзил стремительно подбежал к нему.

— Что там, Терри? — Он стал пристально разглядывать нарыв. — Это похоже на… Серовато-белый кусочек, вроде щепки.

— Это его зуб, — сказал Терри.

— Что?

— Это зуб немца.

— О. — Бэзил выглядел расстроенным.

— Вытащи его.

— Терри?

— Вытащи его оттуда.

— Чем? Я думаю, тебе нужно к доктору, на самом деле.

— Какой доктор? Мне не нужен доктор. Это ни к чему. Просто вытащи его оттуда.

— Я не хочу мучить тебя, Терри.

Терри презрительно фыркнул и взял с грязного исцарапанного кофейного столика коробок спичек. Он вытащил одну спичку и протянул Бэзилу.

— Давай.

— Я не знаю…

— Делай.

Терри сел, и Бэзил принялся осторожно вынимать зуб из опухоли. Терри за все это время ни разу не шелохнулся, только его живой глаз пару раз дернулся, да еще покрепче сжалась челюсть. Бэзил постепенно становился все уверенней и стал энергичнее извлекать зуб, делая попутно комментарии о своих успехах:

— Он застрял… Здорово застрял, нет, не выходит, да, вот черт… Держу. Так… Пошел…

Наконец с большим количеством гноя зуб выскочил и запрыгал по поверхности стола. Бэзил взял его и стал внимательно рассматривать.

— Да. И правда, зуб. По крайней мере, кусок зуба. Это когда ты его ударил. — Бэзил рассмеялся. — Охренеть, ты, видно, очень сильно его хряснул, да, Терри? Охренеть.

Терри не смеялся. Он взял зуб у Бэзила, посмотрел на него, поднял к носу, а затем выбросил.

О Господи, подумал Ноэль. О Господи, о Господи… это они. Это они там побывали, это они запихнули Герману ручку в ухо. Эта парочка могла серьезно испортить их шансы найти Паттерсона и все уладить.

Стоит взглянуть правде в глаза. Эти двое могут всерьез разобраться с ним и его отцом, который, обхватив себя руками и согнувшись почти вдвое, бормотал сейчас что-то, подозрительно напоминающее «Отче наш», снова и снова. Когда он успел стать верующим?

Смесь гноя и крови тоненькой струйкой медленно текла из опухоли Терри. Он вытирал ее тыльной стороной ладони, оставляя разводы на лбу.

— Ладно, — сказал он. — Теперь, когда это маленькое представление закончилось, мы можем вернуться к нашим делам. Ноэль, ты готов говорить разумные вещи?

— Что ты хочешь, чтоб я сказал, Терри? Он мертв. Вот и все, что у меня есть. Я рассказал тебе все, что мог.

— Я хочу знать… Я хочу знать… Все. Точно.

— Хорошо. Чес тайно работал над британской космической программой. Сейчас он в открытом космосе. Вскоре он станет первым представителем Лондона на Марсе.

Когда Терри ударил его, Ноэль сильно пожалел, что не держал язык за зубами. Он вспомнил сцепу из «Смертельного оружия», [43]где Дэнни Гловера захватили преступники. Их главарь, такой яркий блондин, сказал что-то вроде:

— Чего ты ждешь? Что придет герой и освободит тебя? Что ж, героев больше не осталось.

В этот миг Мэл Гибсон врывается с мертвым китайцем на спине и устраивает вокруг славный мордобой.

К несчастью, Ноэль был вынужден признать, что насчет реальной жизни злодей был прав: героев больше нет.

Пайк его кинул. Он должен был ворваться на танке и спасти его, но этого не произойдет, так ведь? Потому что Пайк никогда не был крутым. Он даже не был «парнем, что надо». Он — просто милый мальчик из Питерборо с отлично сданными экзаменами. Он всего лишь зануда из средней школы, который обманом занял лучшие места на стадионе. Он заставил их поверить, что он крутой, одиночка, мужчина без прошлого, яростный вояка. Но все оказалось лажей. Он их обманул. Это была игра. А когда дошло до дела, Пайк оказался слабаком. Его корни дали о себе знать.

Нет. Пайк разочаровал его.

И Пайк его не спасет.

Он остался один со своим убитым горем отцом и этими двумя козлами.

Пошли все. Что за идиотский конец.

Огоньки на елке то вспыхивали, то гасли. Единственным источником света в гостиной было пламя искусственного камина; он работал на газу, но выглядел как настоящий. Если бы Сара не сказала, он решил бы, что в камине лежит настоящий уголь.

На каминной полке стояли праздничные открытки, по стенам были развешаны бумажные гирлянды, а с потолка свисала серебристая звезда. Пайк ощутил себя в одном из фильмов Спилберга, где люди встречали обалденное старомодное Рождество. Он сидел, закутавшись в длинный махровый халат. Сара уже, наверное, собиралась ложиться и накинула только мужское пальто, в котором была утром. Пайк не знал, что было под ним, возможно ничего.

Вдвоем они уже уговорили полбутылки виски, и Пайк чувствовал себя навеселе. Да, «навеселе» было верное слово, способное четко описать его состояние. Навеселе и как в детстве.

А Сара в это время рассказывала ему о себе: о муже, который ушел к своей старой подружке; о том, каково быть матерью-одиночкой, пытаясь все время найти работу получше. Сейчас она была управляющим в небольшом местном супермаркете, но хотела получиться и как-то изменить свою жизнь. Все вокруг было настоящим, домашним, обыкновенным и действовало на Пайка успокаивающе. Он задумался, сможет ли он, приехав в Канаду, найти себе такую женщину. Кого-нибудь с покладистым характером, чтобы провести вместе остаток жизни.

Нет, в жизни все иначе: когда ты ничего не ищешь — оно рядом с тобой, только руку протяни, но стоит только задаться целью и начать поиск, и ты ничего не найдешь.

Тут он обозвал себя полным идиотом. Как он может мечтать о жизни с этой женщиной, с женщиной, с которой только познакомился?

Но она его волновала. Дразнили ее длинные ноги, исчезающие под пальто, возбуждала ее манера взъерошивать черные блестящие волосы.

— Как называется эта прическа? — спросил Дэннис.

— Тебе не нравится?

— Просто интересно.

— Наверное, «боб», с челкой… Ее еще называют а-ля Луиза Брукс.

— Кто это такая?

— Кажется, актриса. Двадцатых годов.

— Ты немного похожа на китаянку.

— Вот спасибо.

— Да нет же, мне нравится. У тебя шикарные волосы.

Сара пожала плечами.

— Забавно, — заметил Пайк. — Женщины не умеют принимать комплименты, они всегда думают, что мы их обманываем. Но если мы действительно их обманываем, они принимают это как комплимент. Я не знаю, но мне кажется, что вы гораздо легче воспринимаете нападки.

— Льстец.

— Ну, послушай, я имею в виду, что женщины любят, когда их подкалывают. Они это принимают. Например, если бы я сказал, что ты толстая или некрасивая, ты приняла бы это за шутку, а на самом деле решила, что я нахожу тебя стройной и красивой. Ты будешь смеяться. Но если бы я сказал, что ты прекрасна, ты подумала бы, что я наглец, который будет приставать, и что я на самом деле так не думаю, а просто мне что-то от тебя нужно.

— Так ты считаешь меня толстой и уродливой?

— Нет, я думаю, ты прекрасна.

Сара засмеялась.

— Теперь я не знаю, что ты обо мне думаешь.

— В том-то и дело, понимаешь? Мужчины — это полная противоположность. Они любят, когда им говорят комплименты, и жадно их проглатывают.

— Ты выглядишь немолодо.

— Ты мне это уже говорила. Это из-за волос.

— Неужели?

— Может, мне стоит носить шляпу, — предложил Пайк.

— Мужчины в шляпах подозрительны.

— Я знаю, о чем ты говоришь. Сейчас все ходят в бейсболках. Все косят под американцев.