Через мгновение после того, как глаза ее стали осмысленными, Хейли нащупала крышку бензобака. Она легко касалась ее, пока силы возвращались к Лангу.
— Эрик! — крикнула она.
Повернув запястье и выдернув руку, она ткнула в лицо всем троим то, что хотела, чтобы все увидели: крышку от бензобака «кэдди».
— Обними меня навсегда! — заорал Эрик.
Повторял ли он слова Хейли? Был ли то вопрос? Или его самостоятельное высказывание? Этого я так никогда и не узнал.
— Да! — завопила в ответ Хейли.
Тогда Эрик вытянул руку, сунул ее в самую сердцевину сплетения тел, пригвожденных к заднему борту машины, и добрался до двух гранат, висевших на жилете Ланга.
Выдернул чеку.
Увидев, как две гранаты, крутясь, взмыли в воздух, я упал навзничь на асфальт, закрыв руками лицо с уже и без того опаленными бровями.
Две гранаты взорвались одновременно, сверкнув ослепительно белым искрящимся пламенем возле открытого дымящегося бензобака «кэдди».
Белое чудище взревело, когда чудовищный взрыв потряс воздух и оранжевый огненный шар взлетел в ночное небо. Опаляющее дуновение пронеслось над распростертыми телами четырех шпионов.
55
Расчистка места случайного взрыва федерального мусоровоза, припаркованного рядом со старой машиной в части города, примыкающей к береговой линии заповедника близ Парктона, штат Мэриленд, была почти закончена к 11.15 следующего утра, на девятый день нашей кампании. Здоровяки рабочие в мешковатых комбинезонах замахали руками, отгоняя пятерых подростков в машине от въезда на стоянку:
— Тут вонища страшная. Пара наших ребят так даже блеванула.
Самая видная из девиц сказала своим приятелям:
— Да уж чувствую. Пахнет вроде как бензином, паленой резиной и… Фу-у! Жжеными волосами и мясом!
Подростки покатили обратно в родной скучный городишко, где никому и никогда не приходилось выносить своим друзьям смертный приговор. Детишки считали, что им повезло, поскольку никто не поймал их на том, что они прогуливают школу, и они сохранили свое прикрытие в неприкосновенности, не рассказав взрослым ничего из того, что не видели.
К 11.15 обугленный остов белого «кадиллака» 1959 года выпуска лебедкой загрузили в кузов большого грузовика, и он канул в темноту, словно его никогда и не было.
В незаметные раньше грузовики для перевозки машин загружали и развозили к местам доставки другие автомобили.
К 11.15 местный банкир дал исчерпывающие ответы троим мужчинам с удостоверениями ФБР, которые проводили официальное расследование, связанное с кругом лиц, возможно причастных к краже чеков. Его информация дополнила нашу и вполне согласовалась с первоначально поднятыми на смех выводами, которые к 11.15 приобрели окончательную подлинность и достоверность.
А это означало, что к 11.15 стрелки́ СДЛМ, которые, едва появившись, окружили Зейна, Рассела и меня, расслабились и оставили нас одних.
Трое маньяков стояли у береговой линии.
К 11.15 небо было голубым. Воды океанской бухточки перед нами успокоились, покрытые мелкой рябью. Птицы скользили над головой. С каждым вдохом смрад, оставшийся после взрыва и смертельного огня, становился все менее ощутимым.
— Они оба этого хотели, Вик, — сказал Рассел.
— Ты не сделал ничего, что шло бы против их воли, — добавил Зейн.
— Да.
— Не то что раньше, — уточнил Рассел.
— Ничто не повторяется.
Вода подернулась рябью.
— Но оба раза, — сказал мне Рассел, — ты сыграл блестяще.
Наконец я поверил этому.
— Думаю, меня нелегко убить. И думаю, что это неплохо.
— Верняк. Нам тоже чертовски повезло, что мы еще здесь.
Вода подернулась рябью.
Рассел вытянул руки. Мы видели, как они дрожат. Он пожал плечами.
— Кто-нибудь еще хочет таблетки?
— Не-а, — ответил я. — Именно «нет» завело меня так далеко. И конечно, помощь друзей.
— Мы прорвались, — сказал Зейн. — Все.
— Все, кто это сделал, — сказал Рассел, глядя на черные пятна на асфальте.
— Мы все это сделали, — ответил я. — Добро пожаловать на ту сторону.
— Плохо, что в «кэдди» были твои вещи, — заметил Зейн. — Фотография Дерии. Снежный шар.
— Кто знает? — пожал я плечами. — Может, и нет.
— «Нет» — это значит нет кофе, — сказал Рассел. — У меня сейчас сердце из груди выскочит.
— А мне хочется писать… снова, — произнес Зейн.
— Не желаю больше вести, — отрезал я. — Даже немного.
— Ты веришь им? — спросил Рассел. — Ну, что нам не надо больше возвращаться в Замок после еще пары дней допросов… если мы сами не захотим.
Я небрежно пожал плечами:
— Что ж, мы наделали дел. И к счастью, остались психами.
Все трое рассмеялись.
Чайка хрипло прокричала в небе.
— Конечно, они всегда могут вылечить нас свинцовыми пилюлями, — сказал Рассел.
— Крайнее средство в лечении душевных болезней, — покачал я головой, в которую еще не успели всадить пулю. — Мы им нужны. Они выиграли такой забег. Спасли мир от маньяка-убийцы в Белом доме. Мы — доказательство их успеха, даже если нас засекретить.
Рассел переступил с ноги на ногу, пожал плечами:
— Я бы мог и вернуться.
Мы с Зейном уставились на него.
— Не чтобы остаться, — сказал Рассел. — Но… не уверен, что реальный мир захочет вызвать меня на бис.
Не удержавшись, я взъерошил ему волосы, будто своему младшему брату.
И Рассел ухмыльнулся.
Отделившись от епископов Управления, Кэри присоединилась к нам.
— Мы едем, прямо сейчас.
— О'кей, — отозвался я. — Куда?
— А-а-а… — Она посмотрела на Зейна.
Тот взглянул на меня.
Рассел уставился на рябящую воду.
— Вик, — пояснил Зейн, — я больше не с тобой.
— Мы вместе, — добавила Кэри и взяла Зейна за руку.
— Что?
Рассел уставился на рябящую воду.
— Это было долгое путешествие, — сказала Кэри. — Для всех.
Я помню взгляды. Слова. Звуки. Помню, как закрылись двери мотеля.
— Кто знал? — шепотом спросил я.
— Все, кроме тебя, — ответил Рассел.
Я выпустил в них свою самую ядовитую пулю:
— Да он тебе в отцы годится.
— У нас еще кое-что на уме, — отшутилась Кэри.
Что-то внутри у меня оборвалось. Что-то ушло.
— Черт меня побери, — сказал я.
— Нет, — ответил Зейн. — Но теперь… Я смог. Я могу.
И сердце мое воспарило, когда я увидел его ухмылку.
— Дикость! — сказал Рассел. Они с Зейном стукнулись кулаками, как это принято у шпаны, и Рассел попрощался: — До скорого.
— Верняк.
Когда они уходили, Кэри держала Зейна за руку с силой женщины, которая не станет довольствоваться какой-нибудь дешевкой, а он — с терпением мужчины, умеющего ждать.
Волна плеснула возле моих ног.
— Я же сказал, что ты не умеешь обращаться с женщинами, — произнес Рассел.
— Кто бы говорил, — пробормотал я.
Волны рябили водную гладь.
— Короче, — наконец сказал Рассел. — Ты знаешь, чего тебе сейчас хочется?
Волны рябили водную гладь. Над нами раскинулось голубое небо. За нами на асфальте осталось черное пятно, на котором, как алмазы, поблескивали осколки стекла. Волны. Рябь.
И я ответил:
— Да.