Больше всего на этой запруженной народом городской улице меня поразила тишина. Тишина, нарушаемая только шепотом ветра. Цоканьем лошадиных подков. Скрипом погребальной повозки.

Хотя, возможно, он имел в виду не только шпионов, Зейн шепнул нам:

— Никогда не забывайте — человека судят по делам.

— Надо держаться, — пробормотала Хейли.

— Надо идти, — сказал я дрожа.

Джип отвез нас в трейлерный парк на окраине города. В окне магазинчика, где папа с мамой торговали полуфабрикатами, висела вывеска «КОФЕ». Мы накупили газет, пластмассовых стаканчиков с кофе, несколько коробок пончиков. И устроили военный совет одновременно с пикником в джипе, припаркованном рядом со свалкой, где беспорядочно громоздились друг на друга остовы старых машин.

— Ничего, — сказал Зейн, бегло просмотрев газеты. — Ничего в Бангоре, Портленде и Бате, ничего в «Бостон-глоуб». О нас — ни слова. Никаких: «Психиатр умирает в результате сердечного приступа». Никаких: «Убийцы-наркоманы из мотеля в Мэне». После засады на дороге Контора взяла все под контроль.

— То, что от этого копа не исходило никаких флюидов, заставляет предположить, что тревогу отменили и охота за пятью психами прекращена, — сказал Рассел.

— Время покажет, — заметила Хейли. — Даже если Агентство провело копов, оно настропалит силы внутренней безопасности или ФБР — словом, всех, кто несет ответственность за таких, как мы.

— Таких, как мы, еще не бывало, — возразил я.

Рассел пожал плечами:

— Черт его знает; с тех пор как Комиссия по расследованию событий одиннадцатого сентября обнаружила, что они как кошка с собакой, готов поспорить, что Управление и Бюро еще больше ерепенятся, когда им приходится делить персонал, но…

Он вовремя заткнулся. Однако все четверо покраснели от смущения.

— Мы — тайна, которую Управление хочет сохранить, — сказал я, проигнорировав слова Рассела.

— Кто знал, что мы такие важные птицы? — покачал головой Зейн.

— Речь не о нас, — сказал Рассел. — Может, они хотят сохранить в тайне существование Замка?

— Нет, — не согласилась Хейли, — речь о том, что они хотят сохранить какую-то сверхсекретную информацию, которую просрали, потеряли контроль над ситуацией и из-за которой погибли двое человек.

— Плюс к тому они позволили пятерым маньякам вырваться на свободу, — добавил Рассел. — Боссы думают, что быть замешанным в каком-нибудь грязном деле и попасться на этом — хуже, чем само это грязное дело. А значит, — продолжал он, — им выгоднее, чтобы мы бесследно исчезли и можно было не предавать историю огласке.

— Тем лучше для нас, — ответил я. — Похоже, что они повязали ФБР или канцелярских крыс из внутренней безопасности приказами о невмешательстве, а честных полицейских заставили поверить во враки, которые не принесут неприятных последствий, даже если кто-нибудь допустит утечку. Если наше существование по-прежнему держится в тайне, то настоящие охотники за нами тоже прячутся. А это значит, что они скованы.

— У них небось везде карты, — сказал Зейн. — Рассчитаны районы, где мы предположительно можем скрываться, все по минутам.

— Так не послать ли их со всей их стратегией? — сказал я. — Они знают, что мы бежим на юг. Так давайте заляжем на дно. Я уже по горло сыт нашими приключениями. Меня до сих пор колотит после купания, и я весь в порезах после той аварии. Нам всем надо выспаться. Кроме того… А что, если мы пойдем в обход и прибегнем к стратегии рекогносцировки?

— Шесть дней, — напомнила Хейли. — Нам осталось всего шесть дней.

— Если мы не используем наше время с умом, то не важно, сколько нам осталось, — отозвался я.

— Что ты имел в виду — «в обход»? — спросил Рассел.

— Да, и «реко…» — что это значит? — поинтересовался Зейн.

Тогда я объяснил им где. И зачем.

Мы разыскали больницу, где никоим образом не смогли бы совершить незаконное вторжение в аптеку, но где имелась многоярусная стоянка. Мы взяли талон в автомате, шлагбаум поднялся, и мы въехали на неохраняемый уровень. Эрик с Расселом подняли домкратом золотистую четырехдверную «тойоту». Зейн быстренько поменял номера новой машины на пару, снятую с «мерседеса». Когда мы уезжали, скучавшая охранница стоянки увидела перед собой на экране только двухдолларовый счет.

Хейли выглядела смущенной, стоя рядом с Расселом в высотном мотеле в десяти милях от города. Рассел как бы между прочим наклонился поближе к регистратору и как бы между прочим попросил две смежные комнаты: «Не обязательно на одном этаже, как всем остальным участникам симпозиума». Клерк ничего не знал о симпозиуме. Оглядел Рассела, затем Хейли. Взял кредитную карточку доктора Ф. и как бы между прочим согласился, что, раз уж Рассел платит за оба номера наличными — «потребительские расходы», — он использует карточку только как гарантийный депозит, но снимать с нее ничего не будет. Хейли и Рассел взяли ключи, поднялись на лифте на четвертый этаж. Рассел спустился, припарковал золотистую «тойоту» и вернулся в свой номер.

Зейн, Эрик и я проскользнули через боковой вход, поднялись по лестнице на четвертый этаж, дождались, пока уборщица оставит свою тележку в коридоре. Затем presto [3]— и мы уже были в двух смежных комнатах мотеля, где стояли четыре самые настоящие кровати. До наступления темноты оставалось еще восемь часов.

— На тебе живого места нет, — сказал мне Зейн, назначил, кто в каком порядке будет дежурить, и отправил меня в постель.

Я долгим взглядом посмотрел из окна мотеля на верхушки весенних деревьев. Почти так же, как в моей палате в Замке, ожидая, пока единственная за день слезинка не скатится по щеке.

С той лишь разницей, что здесь я был не один.

За окном высилась чудовищная громада крана.

И на ней висели мы пятеро.

Щелканье ножниц разбудило меня, прежде чем я успел погрузиться в свои кошмары.

В номере было темно. Полоска света пробивалась из-под закрытой двери ванной. Кровать, стоявшая рядом с моей, была пуста. Хейли дежурила у окна, выходившего на парковку и шоссе. Почувствовав, что я проснулся, она обернулась и сказала: «Все тихо». И снова стала вглядываться в ночную темень. Быстро взглянув в соседнюю комнату, налево, я увидел еще одну пустую кровать, а на другой — мужские ноги: ноги Рассела.

Щелк!

Зейн сидел голый на опущенной крышке стульчака, белое полотенце прикрывало пах. Хотя ему перевалило далеко за пятьдесят, Зейн был в форме. Ни единой морщинки благодаря нашим ежедневным упражнениям в кун-фу плюс поднятию тяжестей — совсем как пожизненный заключенный в тюрьме. Вместо татуировок у него были шрамы.

И, когда я открыл дверь ванной, у него больше не было длинных седых волос и бороды, как у Христа.

Эрик, держа ножницы, стоял позади Зейна, который сказал:

— Мы взяли их из швейного набора, который остался в джипе. Как я выгляжу?

— Лихо, — вырвалось у меня. — Совсем как белоглавый орлан.

— Я мог бы обриться наголо.

— Нет, — сказал я. — Бильярдный шар запоминается не меньше, чем седая грива Иисуса.

— Мы спустим все волосы в унитаз. Хейли и Эрик готовы. Можешь принять душ после меня.

Сзади, на пороге, загородив весь дверной проем, показался Рассел. Наши взгляды встретились в зеркале над раковиной.

— Пора, — сказал Рассел.

Очертания ночного Нью-Йорка показались за лобовым стеклом, вытеснив все остальное, через семь часов после того, как мы покинули мотель в Мэне. Черные глыбы небоскребов, испещренные огнями, величественно вздымались в темно-синий ночной воздух, но, когда мы въезжали в город, глазам нашим представился зияющий небесный проем над Центральным парком.

Стратегический обходной маневр, затрагивавший Нью-Йорк, требовал, чтобы мы провели рекогносцировку, прежде чем начнется утренний бедлам и улицы заполнятся снующей толпой, но в тот момент нам просто необходимо было выйти из машины, поразмяться, глотнуть свежего воздуха.