«Боже мой, хотя бы еще раз одари меня, дай мне горстку удовольствия от жизни, хотя бы в одну ладонь. Уж очень печальны дни мои. Дай мне хотя бы еще раз ощутить прелесть тех давних дней, когда тело, полное усталости и напряжения, обретает свежесть в душевой, а ночи опьяняют, как молодое играющее вино».
И Бог услышал мои молитвы. Целый день за старческие свои деньги я вкушал молодое вино.
Пришел вечер. Вечера облегчают мою печаль. Ветер успокаивает и ласкает. На столе моем растет горка исписанных листов. Сегодня к ним прибавился рассказ Рами. Не читал его. Как и не читал записи Адас и Мойшеле. Вначале завершу собственный рассказ. Но именно сегодня в моем рассказе судьба моя начинает переплетаться с судьбами молодых и дорогих мне существ. Ибо речь о друге моем Элимелехе, отце Мойшеле, и брате моем Иосефе, отце Адас.
Элимелех, мой брат и я – родственники. Один дед был у нас – Гедалия Моше Моргентау. У деда был небольшая мастерская по производству сумок. И так как профессия эта переходила от отца к сыну в течение поколений, нас и назвали Моргентау по-немецки, Бойтлмахер на идиш, то есть делающими сумки. Деду счастье так и не улыбнулось. Четыре жены его умерли и оставили ему целое племя детей. Мой отец и мать Элимелеха не были от одной матери. Дед Моше, за которым следило множество детей, был бедным, почти нищим. На одежду и еду обширной семье с трудом добывал деньги. Но всегда у него в кармане была копейка на книги. Собрал он огромную библиотеку, так, что все стены квартиры ломились под полками с книгами. Он их мастерил сам из простых досок. Дерева было навалом. Местечко находилось на границе России и Польши, окруженное бесконечными лесами. Все дома были из дерева.
Состарился дед, а был он евреем сильным, веселым и прямодушным и отличался завидным здоровьем. Все дети его уже покинули дом. Отец мой получил в наследство мастерскую и продолжал делать сумки. Мать Элимелеха вышла замуж за книжного переплетчика. В один из дней случился пожар в доме деда, и все книги сгорели. С того дня он пал духом, ушли из него все силы, как у Самсона-богатыря, которому состригли волосы. Перестал он смеяться, погасла душа его. Брал меня гулять по улочкам местечка. Тогда и перешел жить в наш дом. Спина его согнулась, глаза глядели куда-то вдаль, он спотыкался о камни мостовой. Я водил его, как водят слепого. Я старался не доводить его до места сожженного его дома, но мне это не удавалось. Стоял дед напротив дома своего, глядел на почерневшие от сажи стены и безмолвствовал. Нет более печального зрелища, чем дом, сожженный пожаром. До последнего своего дня дед не мог проститься с развалинами своего дома.
Иногда деда и меня сопровождал Элимелех, мой одногодок и друг. Он был сиротой, рано потерявшим мать. Когда она, сестра моего отца, умерла, он перешел на некоторое время жить к нам. Дом наш был необычным благодаря моей матери. Это были дни после революции 1905 года в России.
Время от времени слышались выстрелы в лесу. В доме тогда гасили свет, и мы сидели в темноте. На улицах слышались свистки полицейских и конский топот. Иногда к нам являлся человек, усатый, в широкополой шляпе и черном галстуке.
«Социалист», – шептала мама. Она тоже была социалисткой и обучала нас с Элимелехом социалистическим песням. Иногда, когда к нам приходили гости, нас, детишек, просили негромко их петь. Я обычно отказывался, а Элимелех пел. Иногда путал слова, ибо не понимал их. Но голосок у него был красив, и гости получали от его пения удовольствие, а над путаницей слов смеялись. Элимелех очень переживал из-за этого, стыдился. Мы убегали на лестницу, и там с девочками играли в доктора и больного. Я был доктор, проверяющий тела девочек в любом месте, а Элимелех стоял сбоку и опять сгорал от стыда.
Мама моя была молодой, а отец намного старше ее. Она много времени проводила у зеркала, пудря лицо. Мы с Элимелехом любили подсматривать, как мама принаряжается. Когда она уходила, мы брали ее коробочку пудры и пудрили друг другу лица.
Между отцом и матерью всегда возникали ссоры. Чего они ругались, мы понять не могли. Как-то отец спрятал мамину книгу. Она кричала и плакала, как маленькая девочка. Отец был странным евреем с маленькими глазками и большими очками. Был молчальником. Отношения его с матерью все более портились из года в год… Я был единственным ребенком, а Элимелех – моим братом. Дела в доме осложнились. Время от времени у нас производили обыски. Солдаты переворачивали весь дом. Мы с Элимелехом прятались под кроватью, держа друг друга за руки. Было по-настоящему страшно. Однажды пришли полицейские и забрали маму. Отец сказал, что мама – в Сибири. Он очень о ней заботился. Мать была небольшого роста, хрупкая и тонкая в талии. Через некоторое время после того, как ее взяли, отец Элимелеха женился и приехал забрать сына. Остался я один в доме и очень страдал. Был печальным ребенком. Я очень любил мать. Вернулась она в 1912 году совершенно другим человеком. Лицо ее постарело, седина пробивалась в волосах. В 1913 году родился мой брат Иосеф.
С Элимелехом мы с детства были сердечными друзьями. Ребенком он был необычным, сын книжного переплетчика, который кроме книг ничего за душой не имел: ни имущества, ни образования, ни даже вида. Но был благословен множеством детей. Вторая его жена была необычайно плодовитой. Нам было по три года, когда мы учили ивритские буквы. Дед Моше приводил нас в «хедер». Элимелех был застенчив, а мать покупала ему штаны не по размеру, и он в них тонул, вызывая вечный смех у детей.
Я был сильным и весьма агрессивным. Не давал никому прикасаться к моим близким и друзьям. С детства Элимелех был не по годам крупным по росту и формам. Но было у него одно преимущество: благодаря отцу, книжному переплетчику, он рос в окружении книг. В доме моего отца Элимелех делил постель с моим братом. Но никогда в эту постель не ложился. Каждую ночь он составлял в кухне из стульев постель, ложился, зажигал свечу и погружался в чтение. Сызмальства читал книги, которые приносили отцу на переплет, и страницы их были разрознены. Это чтение, по сути, было воровским, ибо отец запрещал ему семьдесят семь раз прикасаться к разрозненным страницам книг. Элимелех терпеливо дожидался, пока все уснут, и принимался за чтение. Иногда я присоединялся к нему, и мы читали вместе. Мама моя была в Сибири. Я был один в доме, с отцом и дедом. Отец был человеком хмурым, не очень вмешивался в мои дела. Когда по вечерам я приходил к Элимелеху, оставался спать на плите. Мачеха Элимелеха была женщиной доброй и всегда ласково ко мне относилась.
Элимелех иногда читал мне из каких-то страниц. Тень пламени свечи колебалась на этих страницах, словно души образов, к которым прикипали наши души. Счастье наше было, что отец Элимелеха Зелик работал медленно, и книги многие недели лежали разрозненными. Они и дали нам, по сути, образование во всех областях.
Тяжкая зима пришла в местечко, когда нам было по четырнадцать лет. Это был 1917 – год войны. Мама вернулась домой больной и душевно опустошенной, уже не пудрила лицо и стала такой же молчаливой, как отец. Я проводил почти все ночи на кухне у Элимелеха. Однажды студеной ночью улицы и дома покрыл снег. Элимелех лежал на своих стульях и читал мне роман «Любовь к Сиону» Авраама Many. Я лежал на плите, которая еще сохраняла тепло. За стенами шуршал ветер. Вдруг слышим слабый стук в дверь. Элимелех бежит открывать дверь, врывается струя снега и ветра, и вместе с ними – «посланец из Цфата», худой, с большим чубом и бородой, острым взглядом, изможденным лицом с одубевшей кожей. Серое существо, трясущееся от холода, словно бы сошел со страниц старой книги, полной тайн. Ничего нам не объясняет, а мы и не спрашиваем. Сел рядом со мной на плиту, поджал под себя ноги и мгновенно уснул. Читая, мы иногда бросали взгляды на странного этого гостя, а потом и сами заснули.
Мачеха Элимелеха была темпераментной и сердечной женщиной. Она приняла посланца из Цфата, который застрял в этих краях из-за войны, в дом, потеснила детей и поставила для него кровать рядом со стульями Элимелеха. Посланец околачивался у домов евреев, собирая пожертвования для земли Израиля. Мы с Элимелехом его сопровождали. Шатаясь по местечку, подходили к реке, текущей через местечко. Огромные льдины ползли в водах, а мы стояли на мосту, лепили снежки и старались в эти льдины попасть. Льдины сталкивались друг с другом, стоял большой шум и грохот, и сквозь него доносился слабый голос каббалиста из Цфата. И голос его одолевал этот грохот. Он рассказывал нам о земле Израиля, о городе Цфате и жизни каббалистов в этом городе в Галилее. И воображение наше оборачивали глыбы льдин в корабли, плывущие в эту далекую, как недостижимая мечта, страну. Кончилась война, уехал каббалист, но рассказы его о мире таинств остались с нами. Я тогда вступил в движение сионистской молодежи. Я был счастлив и старался привлечь туда Элимелеха, но он ни за что не хотел. Элимелеху снился каббалист из Цфата. Сердце его сгорало от любопытства к миру мистических тайн…
