Последнюю ночь накануне решающего дня С. Ю. Витте не спал — провел ее «…в какой-то усталости, в кошмаре, в рыдании и молитве» ¹¹⁰. Он чувствовал бы себя гораздо лучше и, вероятно, крепко спал бы в ту ночь, если бы знал или хотя бы догадывался, какие инструкции получил перед отъездом в Портсмут Ю. Комура и что творилось в то самое время в высшем японском руководстве.

Положение японской делегации на переговорах было куда сложнее, чем русской. Общественное мнение Японии было самым решительным и категорическим образом настроено в пользу продолжения войны до полной и окончательной победы над Россией. Мир признавался только на основе возмещения сделанных Страной восходящего солнца военных расходов и больших территориальных уступок со стороны России вплоть до передачи Японии всего Уссурийского края с Владивостоком в придачу. Требование контрибуции считалось одним из главных наряду с Кореей и Маньчжурией. Огромная сумма, выплаченная Японии побежденным Китаем, вдохновляла это требование. Высказывалось опасение, что если убытки не будут возмещены, то военные налоги не уменьшатся, ибо не на что будет восстанавливать послевоенную экономику и нечем будет погашать займы, сделанные за границей.

Позиция правящих кругов была совершенно иной. 5 июля император утвердил инструкции своим представителям на переговорах. Список требований, которые надлежало предъявить России, был разделен на три части: «абсолютно необходимые требования», «относительно важные требования» и «дополнительные требования» ¹¹¹. К первым относилось признание Россией за Японией полной свободы рук в Корее; вывод войск из Маньчжурии в установленные сроки с одновременным выводом японских войск; передача Японии всего Ляодуна с железной дорогой между Харбином и Порт-Артуром. В ряду требований второй степени важности первое место занимало возмещение Россией военных расходов Японии. Сумма должна быть установлена в ходе переговоров. Дополнительных требований было всего два: ограничение военно-морской мощи России на Дальнем Востоке и превращение Владивостока в мирный торговый порт ¹¹².

После того как было получено сообщение об отказе России принять компромиссный вариант, предложенный 10 августа Комурой русской делегации, 14 августа состоялось совещание гэнро (совета старейшин), правительства и высших военачальников в присутствии императора. Ему было доложено: иного решения, кроме заключения мира, не существует. Японскому уполномоченному на переговорах была направлена телеграмма: принять русские предложения.

Ю. Комура был сильно разочарован, члены его делегации выглядели подавленными. Буквально накануне совещания японского руководства Ю. Комура послал еще одну телеграмму, в которой сообщал, что, хотя сам по себе С. Ю. Витте ищет мира, царь находится под влиянием группировки, желающей продолжения войны. С. Ю. Витте, по словам Комуры, дал ему понять, что Россия отказывается не только платить контрибуцию, но и уступать хотя бы часть Сахалина. Поэтому Японии ничего не остается делать, как продолжать войну до тех пор, пока не появится другая возможность для заключения мира. Японский историк Сюмпей Окамото полагает, что телеграмма Комуры по неизвестной причине не попала на совещание высшего японского руководства ¹¹³.

Ю. Комура совсем было уже приготовился к отъезду и 13 августа даже выписал чек на 20 тыс. долларов в пользу благотворительного фонда города Портсмута в знак признательности американскому народу и жителям города за проявленное гостеприимство. Но все повернулось иначе.

В ночь на 16 августа С. Ю. Витте получил телеграмму от графа В. Н. Ламздорфа с категорическим приказом царя прервать переговоры. С. Ю. Витте в своем ответе подчеркнул, что если русская делегация уедет, не выслушав нового предложения японцев, то Россию обвинят в желании вести войну во что бы то ни стало. У И. А. Коростовца сложилось впечатление, что Витте продолжал думать, что мир, даже на тех условиях, которые предлагали японцы, для России гораздо выгоднее войны. «Настроение среди корреспондентов повышенное. Они считают разрыв вероятным. Нас уже обвиняют в неуступчивости, вызванной как будто известиями от генерала Линевича» ¹¹⁴.

Когда 16 августа русская делегация приехала на переговоры, японцы ее уже ждали. Заседание началось около 10 часов с секретного совещания послов. В комнате русской делегации обсуждали создавшееся положение, секретари шифровали телеграммы. Как раз накануне С. Ю. Витте передал зашифрованную заранее телеграмму о разрыве переговоров, будучи уверен, что таковой неизбежен.

«Часов в одиннадцать Витте вышел из зала совещания; он был красен и улыбался. Остановившись посреди комнаты, он взволнованным голосом сказал: „Ну, господа, мир, поздравляю, японцы уступили во всем“. Слова эти прорвали плотину светских условностей. Все заговорили вместе, перебивая друг друга, пожимали руки, обнимались. Витте поцеловал меня и некоторых моих товарищей. Довольны были все, даже барон Розен, не сочувствовавший последнему компромиссу, утратил свойственное ему бесстрастие и улыбался, говоря: „Молодец Сергей Юльевич“. Минут 10 продолжался оживленный говор, после чего Витте отправил телеграмму Ламздорфу и мы все вошли в зал заседаний». Наступил самый ответственный миг переговоров.

Японцы выглядели совершенно невозмутимыми, как будто ничего не произошло и не было сделано столь важного заявления. Ю. Комура открыл заседание предложением дать официальный ответ на японское заявление, сделанное 10 августа. Первый уполномоченный от России прочел ответную ноту с отказом от выкупа северной части острова Сахалин.

«На несколько секунд воцарилось молчание. Витте, по обыкновению, отрывал кусочки от лежавшего перед ним листа бумаги, Розен сосал папиросу, Набоков смотрел на Витте. Барон Комура прервал молчание и совершенно спокойным голосом сказал, что японское правительство, стремясь восстановить мир и привести к успешному концу переговоры, изъявляет согласие на предложение России разделить Сахалин пополам без уплаты денежного вознаграждения. Витте тотчас же ответил, что он принимает японское предложение и что демаркационной линией на Сахалине будет считаться пятидесятый градус.

Это был решающий момент переговоров. Хотя мне говорили еще накануне о намерении японцев отказаться от вознаграждения, но этому как-то плохо верили, и можно сказать, что уступка Японии явилась неожиданностью» ¹¹⁵.

Вечерние газеты вышли с сенсационными заголовками о мире между Россией и Японией, с портретами членов конференции. С. Ю. Витте превозносили до небес за достигнутый им дипломатический успех, Т. Рузвельта — за проявленное им миролюбивое посредничество, а японцев — за их великодушие. «Последнее, по-моему, несколько обидно для нашего самолюбия и к тому же несправедливо» ¹¹⁶, — заметил И. А. Коростовец.

И. П. Шипов в телеграмме министру финансов от 16 августа признавался, что «…полное согласие японцев для всех здесь совершенная неожиданность. Все было готово к нашему отъезду. Ожидали условного телефонного сообщения для окончательных сборов» ¹¹⁷.

Договор несколько ухудшил стратегическое положение русских сил на Дальнем Востоке. В нарушение царской инструкции в текст договора была вставлена статья 7, по силе которой стороны обязывались эксплуатировать принадлежавшие им в Маньчжурии железнодорожные линии исключительно в целях коммерческих и промышленных, но никоим образом не стратегических. Ограничение это не касалось дорог на арендованном Японией Ляодунском полуострове. Следовательно, военные грузы теперь уже не могли переправляться по КВЖД в направлении Владивостока.

Похоже, что августейший начальник С. Ю. Витте совсем не обрадовался, когда в ночь на среду 17 августа пришла телеграмма с извещением о подписании мира. «Весь день ходил как в дурмане после этого». На следующий день Николай II записал в личный дневник: «Сегодня только начал осваиваться с мыслью, что мир будет заключен и что это, вероятно, хорошо, потому что так должно было быть! Получил несколько поздравительных телеграмм по этому поводу…» Но всеобщее ликование по поводу мира не исправило удрученного настроения повелителя 140 миллионов россиян. Запись в дневнике от 25 августа: «В 2 ¹/ ₂часа во дворце начался выход к молебну по случаю заключения мира. Должен сознаться, что радостного настроения не чувствовалось!» ¹¹⁸