Несчастье, настигшее Шарлотту Манхаут 29 октября 1988 года, положило начало черной полосе. С этим были согласны все. На ее похоронах в церкви собралось много людей, большинство из которых наверняка надеялось увидеть там и доктора Хоппе с тремя его сыновьями. Однако он не появился ни во время службы, ни во время погребения. Позже Якоб Вайнштейн рассказал, что доктор позвонил ему незадолго до похорон и извинился, что не сможет прийти из-за тяжелой болезни детей. Наверное, от горя, подумал он тогда, но когда через несколько дней стали известны детали завещания Шарлотты Манхаут, ему, как и многим другим жителям деревни, пришлось пересмотреть свое мнение.

Пастор Кайзергрубер лично узнал новости от нотариуса Леграна из Геммениха. Тот сообщил ему, что Шарлотта Манхаут завещала все свои деньги — он не назвал точной суммы, но она была довольно приличной — фонду помощи детям, больным раком. Это сообщение не привело бы ни к каким печальным выводам, если бы нотариус Легран не добавил, что фрау Манхаут изменила завещание всего два месяца назад. А до этого она назначала своими наследниками детей доктора. Они должны были получить деньги по достижении восемнадцати лет.

Но было еще кое-что. Ирма Нюссбаум видела, как доктору доставили ящик, на котором был нарисован большой знак, предупреждающий о радиоактивном излучении, а на другой день к нему приезжал мужчина из Германии — на машине был номерной знак Кёльна — и сказал, что у детей действительно проблемы со здоровьем.

— Он пробыл в доме больше часа, — рассказывала Ирма, — а когда вышел, у него был такой вид, будто он увидел призрак. Он сел в машину и сразу вылез из нее. Я подошла к нему и спросила, что случилось, может, что-то с детьми. Мужчина посмотрел на меня, как будто я его в чем-то уличила, и я все поняла. «С ними плохи дела, да?» — спросила я. Я видела, что он колебался, но потом покачал головой. «Нет, — сказал он, — не то чтобы…» Таким тоном, будто кто-то, ну вы знаете… Потом он спросил, была ли я знакома с некой фрау Манваут. «Вы, наверное, имеете в виду фрау Манхаут, — сказала я, — она была домработницей у доктора». Он хотел знать, что с ней случилось, и я рассказала, что на прошлой неделе она упала с лестницы в доме доктора. Мгновенная смерть. Я спросила, зачем ему это знать. «Просто так, — ответил он, — просто так», но он явно что-то недоговаривал. Мне показалось, он был в полном замешательстве, потому что сел в машину, не сказав ни слова.

Отсутствие доктора на похоронах, весть о наследстве Шарлотты Манхаут, рассказ Ирмы Нюссбаум — вывод был сделан сразу же:

— Сыновья доктора умирают.

— Значит, это… ну, вы знаете…

— Наверняка это лейкемия, — уверенно сказал Леон Хёйсманс. — Это часто бывает с маленькими детьми. Ужасная болезнь.

— Можно было догадаться.

В течение последовавших нескольких недель жители деревни еще больше уверились в своей догадке, поскольку приемная доктора все чаще оказывалась закрытой. В такое время он не отвечал на телефонные звонки, калитка была заперта, так что многие пациенты оказывались вынуждены обращаться к другому врачу. Некоторые, правда, недовольно ворчали, но в целом все выражали понимание:

— Ему нужно ухаживать за детьми.

— С ними, должно быть, совсем худо. Поэтому они больше не выходят на улицу.

— Как это ужасно, сначала его жена, а теперь…

Все предлагали доктору свою помощь: женщины рвались делать работу по дому, мужчины — покосить траву, но он вежливо отказывался. Согласился он только на предложение Марты Боллен, которая дала ему знать, что он может заказывать товары с доставкой на дом.

— Естественно, он хочет как можно больше быть рядом с ними. Это любому понятно, — говорила Марта и лично приносила доктору каждый его заказ, всегда добавляя что-нибудь для детей от себя.

Однажды, принеся заказ, она не удержалась и обратилась к доктору:

— Герр доктор, а это правда, что…

Она намеренно не закончила вопрос, полагая, что он поймет, что она имеет в виду.

— Что? — спросил он. — Что правда?

— Ну, о детях, — попыталась намекнуть она.

По его взгляду она поняла, что он немного испугался. Тем не менее он продолжал делать вид, что не понимает ее.

— Что о детях?

Нехотя она выговорила название страшной болезни, десять лет назад унесшей жизнь ее собственного мужа. Доктор нахмурился и покачал головой.

— Рак? Нет, насколько я знаю, рака у них нет.

Его реакция показалась ей неискренней, поэтому она не стала расспрашивать дальше. Для нее уже тогда стало ясно, что он не хотел или не мог говорить об этом.

— Он еще не готов, — пояснила она позже в магазине. — Он должен научиться принимать это. Когда мой муж заболел, прошло три месяца, прежде чем я смогла рассказывать об этом своим покупателям.

Две недели в деревне все только и говорили, что о болезни трех сыновей доктора. Пока это известие в один миг не было отодвинуто на задний план другой драмой, вызвавшей еще большее потрясение.

— Здесь, вот этот крестик, посередине Наполеонштрассе, в двух шагах от дома доктора, — на протяжении нескольких лет постоянно рассказывал Жак Мейкерс в кафе «Терминус», тыкая пальцем в карту города. — Здесь произошел второй несчастный случай. Не прошло и двух недель со смерти Шарлотты Манхаут. Пострадавшим стал Гюнтер Вебер, тот глухой мальчик. Было 11 ноября 1988 года. День перемирия. Праздник, то есть.

В тот день Гюнтер Вебер играл вместе с пятью другими мальчиками в футбол на площади. Был тихий осенний день, и с раннего утра через деревню к пересечению трех границ ехали машины и автобусы, наполненные бельгийскими туристами, у которых в честь праздника был выходной. Перед узким мостиком вскоре образовалась пробка. К полудню ее конец достигал дома Виктора Хоппе. Как водится, многочисленные взгляды из автомобилей, ползущих в пробке, поощряли мальчиков на площади к тому, чтобы усиленно выделывать всякие трюки. Фриц Мейкерс, который тогда уже достиг тринадцатилетнего возраста и почти двух метров роста, мечтал, как однажды из машины выйдет футбольный тренер и предложит ему контракт с известным футбольным клубом. Эту мечту лелеяли и другие мальчишки, но Длинный Мейкерс частенько грубо их подкалывал.

— Гюнтер, тебя — в футбольный клуб? Да ты даже свистка арбитра не услышишь! — Об этих словах он жалел потом всю свою оставшуюся жизнь, потому что именно из-за постоянных насмешек Гюнтер Вебер еще больше, чем другие мальчики, старался выделиться: мечтал, чтобы его считали полноценным.

Гюнтер как обычно стоял в воротах, откуда мог видеть всю площадь. Юлиус Розенбоом пробил мяч мимо ворот, и Гюнтер побежал за ним. Подняв мяч, он заметил, что многие смотрят на него из машин, стоящих в пробке перед мостом, и его разнесло от гордости. Выпятив грудь и задрав нос, он вернулся к воротам с мячом под мышкой. Положив мяч на землю, он несколько раз перекатил его с места на место, несильно, но с большим пафосом, перевернул еще разок и решил, что мяч наконец лежит так, как ему нужно.

— Гюнтер, хватит выделываться! — крикнул Длинный Мейкерс. — На тебя уже все посмотрели!

Очевидно, эти слова подтолкнули Гюнтера к продолжению сольного выступления. Он показал пальцем на ухо и сделал жест, как будто ничего не слышал. Затем он поставил руку козырьком, чтобы рассмотреть точку на горизонте, куда он собирался забить мяч. Мальчишка поднял руку и несколько раз махнул ребятам.

— А-тай-ди-ти-па-дааай-ши, — крикнул он своим товарищам. — Я-да-ли-ко-бу-у-бииить!

Пока мальчики отступали, Гюнтер тоже сделал несколько больших шагов назад для разбега. Смотри-ка, что собирается сделать этот мальчик? — ему казалось, он слышит, о чем думают люди у него за спиной, и Гюнтер воображал, как один толкает в бок другого, и вот уже все смотрят только на него. Он сделал еще несколько шагов назад, широко поводя плечами. Он собирается пробить по мячу. Этот парень сейчас забьет мяч в самое небо! Ты только посмотри, какой он берет разбег!