Затаив дыхание, мальчики слушали библейские истории, как сказки, которые она рассказывала им раньше, а потом не могли наговориться, обсуждая их. Она же строго-настрого наказала им не рассказывать ничего отцу.

— Это тайна. У нас есть тайна! — закричали они, и фрау Манхаут поняла, что дети непременно проболтаются, вопрос только, когда. Ей стало интересно, как же они потом выкрутятся.

Интерес доктора становился все меньше, и в конце концов, он уже не спрашивал, чем они занимались на уроках, ни у детей, ни у нее самой, а даже если и спрашивал, то было очевидно, что делал он это скорей из вежливости, чем из интереса. Фрау Манхаут все больше и больше убеждалась, что он дал ей столько свободы не потому, что она так хорошо справлялась со своими обязанностями, а потому что, вероятно, надеялся, что и она теперь оставит его в покое. В лабораторию были доставлены новые приборы, эхограф и рентгеновский аппарат, и было похоже, что сыновья вновь стали исполнять роль подопытных кроликов, и даже чаще, чем это случалось раньше. Из-за этого отношения между доктором и мальчиками снова стали прохладными, а ни о каком сближении не могло идти и речи.

У Ханны Кёйк на этот счет снова нашлось объяснение. В этот раз она решила, что доктор страдал боязнью привязанности:

— С тех пор как он потерял жену, он боится кого-то любить. Не хочет снова пережить ту боль, если с его сыновьями вдруг что-то случится.

Эти слова прочно засели в памяти у Шарлотты Манхаут.

Все началось в тот день, когда у Рафаила выпал зуб. Ничего необычного, разве что это было слишком рано для его возраста. Мальчик ел бутерброд и вдруг наткнулся на что-то твердое. Это и оказался выпавший молочный зуб. Фрау Манхаут дала ему стеклянную баночку, чтобы положить туда зубик, и он гордо продемонстрировал свою реликвию отцу. Тот сел на стул и несколько минут смотрел перед собой в одну точку.

С этого момента все изменилось. До того состояние тройняшек казалось вполне стабильным. Это был как раз период, когда доктор сконцентрировался на успехах детей в учебе. Наконец-то он нашел на них время. Все, казалось, говорило о том, что ситуация у него под контролем.

До того дня, когда у Рафаила выпал зуб. С этого момента здоровье близнецов стало ухудшаться со скоростью снежного кома. У них начали болеть суставы. Кожа стала шелушиться, а на тыльной стороне ладоней появились коричневые пятнышки. Они много кашляли, и у них было постоянное расстройство желудка. И уставать они стали чаще, чем раньше. Мальчики по-прежнему оставались очень смышлеными, но как надолго их могло хватить?

Не хочет снова пережить ту боль, если с его сыновьями вдруг что-то случится.

Слова Ханны не выходили у фрау Манхаут из головы. Значит, поэтому доктор больше не интересуется их успехами на уроках? Потому что все теперь впустую?

Несколько недель она мучилась самыми страшными мыслями. И в конце концов набралась мужества поговорить с ним. Она решила спросить обо всем напрямую. Это был единственный способ заставить его говорить.

— Сколько им будет, герр доктор?

Она дала Михаилу, Гавриилу и Рафаилу задание в классе и, когда они занялись им, через несколько минут спустилась по лестнице. Приемные часы закончились, дверь кабинета была приоткрыта. Доктор сидел за своим письменным столом, склонившись над стопкой бумаг. Помедлив в нерешительности, она постучала, чтобы не оставить себе возможности к отступлению. Он пригласил ее присесть в кресло, но она осталась стоять.

Услышав ее вопрос, он несколько удивился:

— Кому? Мальчикам?

Шарлотта кивнула.

— Через пару недель им исполнится четыре. Вы ведь и сами знаете?

— Я не об этом.

— О чем же тогда?

В его голосе не мелькнуло ни нотки неуверенности, и это снова заставило ее сомневаться. Он ведь должен был понять, что именно она имела в виду.

— Сколько им будет, когда они… Сколько им осталось? — спросила она тогда.

По его взгляду и по тому, как он заерзал в кресле, фрау Манхаут поняла, что интуиция ее не обманула. Но доктор все равно пытался сохранять лицо.

— Сколько им осталось?

Она должна была настаивать, чтобы он опять не дал какой-нибудь уклончивый ответ. У нее не было доказательств, только одно предчувствие, но она старалась не подавать вида.

— Они быстро взрослеют, — сказала она.

Он ничего не ответил.

— Слишком быстро, — продолжала она. — Это ненормально. Это похоже… — Шарлотта поискала нужные слова: — Как будто за месяц они взрослеют на год.

— Я ведь уже объяснял вам.

— Мне не надо ничего объяснять! — вдруг крикнула она. — Мне это ни к чему! И я не желаю больше слышать, что все будет хорошо. Потому что все совсем не хорошо! А наоборот, совсем плохо. Вы же сами видите!

Она даже испугалась своей бурной реакции. Но, видимо, это произвело на него впечатление. Он откинулся на спинку кресла и провел рукой по бороде, тяжело дыша и раздувая крылья носа. Рука спустилась по подбородку к шее и остановилась на груди.

— Сколько им осталось? — спросила фрау Манхаут снова.

Она стала говорить тише, испугавшись, что дети только что могли ее услышать.

Доктор наклонился вперед и сложил руки на столе, на листке бумаги. Ему, видимо, уже приходилось сообщать подобные новости безнадежным пациентам.

— Учитывая то, как обстоят дела сейчас, что, собственно говоря, ничего еще не значит, так как вполне возможно…

— Сколько?

— Год, от силы два.

— Один год? От силы два?

Он лишь кивнул.

— То есть они доживут максимум лет до шести, — сказала она скорее сама себе, чем доктору, опустившись на стул.

Ее захватили смешанные чувства. С одной стороны, облегчение, от того что она наконец узнала правду, но с другой стороны, эта правда перекрыла ей дыхание. Но надо было идти дальше, пока он еще разговаривал с ней.

— И когда вы об этом узнали?

— Вскоре после их рождения.

— Почему вы не сказали мне раньше?

— Потому что все будет хорошо. Последние исследования…

— Все эти исследования — полнейшая ерунда! Единственное, чего вы добились, — ваши дети стали бояться вас!

Она не могла больше сдерживаться и не видела для этого причин. На самом деле, ее ярость была выходом для ее горя, которое она не хотела показывать.

— Я пытаюсь спасти их жизни, — ответил доктор холодно. — Это моя цель. Я хочу их вылечить. Ведь это правильно?

— Им нужно в больницу, — сказала она, пару раз глубоко вдохнув.

— Я знаю, что лучше для них, — решительно отрезал он. — Они не поедут в больницу.

— Вы ведь можете посоветоваться с кем-то еще, — попробовала она уговорить его.

— Там одни шарлатаны!

Ей стало страшно. Впервые она услышала, как доктор повысил голос. При этом руки его вздрогнули, будто его ударило током. Она вдруг испугалась его. И это было впервые. Она никогда не чувствовала себя комфортно в его присутствии, но и страха перед ним она никогда не испытывала.

Шарлотта медленно поднялась. Он услышал, как скрипнул ее стул, и сказал, не глядя в ее сторону, как будто говорил сам с собой:

— Время. Мне нужно время. Это всё.

Честно говоря, ей хотелось уйти, ничего больше не говоря, но она все-таки задала еще один вопрос, хотя и понимала, что это было очень наивно с ее стороны:

— Сколько процентов у них есть, какой шанс?

— Я не занимаюсь вычислением процентов. Я исхожу из того, что все будет хорошо. Я всегда поступал только так.

Фрау Манхаут вернулась в класс будто оглушенная. Там она старалась держаться изо всех сил, хотя ей казалось, что она уже видит в глазах мальчиков приближение смерти.

Только придя домой, она дала себе волю. Ей хотелось позвонить Ханне и попросить у нее совета и поддержки, но она так и не сделала этого. Шарлотта решила, что пока это должно оставаться ее тайной. Если бы она поговорила об этом, то все стало бы окончательным и никакой надежды на выздоровление не осталось бы. Когда нести этот крест станет совсем невмоготу, она расскажет кому-нибудь, так она решила. И еще фрау Манхаут решила сделать все возможное, чтобы детям было как можно лучше. Для начала устроить праздник в день их рождения, через две недели. А потом? Этого она пока не знала.