То же самое было и со счетом. После того как она выучила с ними цифры от одного до десяти, мальчики с той же жадностью, с которой они искали слова, принялись все кругом пересчитывать. Они считали яблоки в корзине с фруктами, яйца в холодильнике, пуговки на своих рубашках, книжки в шкафу. Очень скоро они выучили, какие цифры идут после десяти и дальше, и дальше, так что уже смогли считать до ста.

Доктор Хоппе не мог не заметить эти успехи, но, тем не менее, прошло почти два с лишним месяца, пока он не начал разговор. Все это время фрау Манхаут думала, что он сердится на нее, потому что считает, что тем самым она хочет доказать, как срочно Михаилу, Гавриилу и Рафаилу надо в школу. Так что его замечание стало для нее сюрпризом. Сначала она подумала, что он имеет в виду домашнее хозяйство.

— Вы хорошо работаете, фрау Манхаут, — сказал доктор.

Шарлотта стояла в коридоре и уже собиралась домой.

— Спасибо, — только и смогла ответить она.

— Вы развили в детях больше, чем я мог ожидать. Чем я когда-либо мог надеяться.

— Это их собственные заслуги. Они стимулируют друг друга. Для них это игра.

Она чуть не добавила, что они играют в эту игру, чтобы скрасить свое тоскливое существование.

— Вас украшает ваша скромность, — улыбнулся он.

— Будь они в школе у другой учительницы, они бы тоже всему этому научились. И так же быстро.

— Не в подготовительном классе. Там они бы только теряли время.

Это замечание неприятно задело ее. Она вдруг поняла, что, поддерживая ее, доктор нашел новую причину, чтобы не пускать детей в школу. Но в ту же минуту ей в голову пришло решение.

— Я могу узнать, разрешат ли им начать заниматься в старшем классе. У нас однажды была такая ученица.

Ей вспомнилась Валери Тевенет из Ля Шапели. Эта девочка проучилась у нее в первом классе третий триместр и так быстро продвинулась вперед, что ее перевели на второй триместр во второй класс. Третий класс она в результате перескочила. Когда ей было десять, ее перевели в интернат в Льеже, где она начала проходить общеобразовательную программу. С тех пор фрау Манхаут ничего больше о ней не слышала.

Сыновья доктора еще больше опережали свой возраст. Они могли попасть в третий класс к шестилеткам. Она не знала, возможно ли это и делают ли подобные исключения, но не подала вида, что сомневается.

Тем не менее он покачал головой:

— Это можно сделать и позже.

Потом выдержал паузу, сделал глубокий вдох и сказал:

— Я хочу, чтобы вы продолжили давать им уроки.

Его просьба застала ее врасплох, и она не сразу нашлась, как отреагировать. С одной стороны, это ей польстило, с другой стороны, она почувствовала, что доктор манипулирует ею. Он навязывал свою волю.

— В этом случае вы, разумеется, получите прибавку, — добавил он, тем самым подчеркнув, что задуманный им сценарий должен быть принят любой ценой.

— А если я не соглашусь?

Ей было любопытно, станет ли он искать кого-то другого.

— Я пока не знаю. Я хочу, чтобы это делали вы.

Шарлотта и сама не знала и боялась сказать что-то не то.

— Вы застали меня врасплох, герр доктор. Мне нужно время, — сказала она. — Я хочу подумать над этим.

— Завтра я хочу знать о вашем решении. Это в интересах детей, фрау Манхаут. И остальных. Всех остальных.

Она не поняла.

— Что вы имеете в виду? Кого остальных?

— Людей.

Она вопросительно посмотрела на него, но, как и обычно во время разговора, он смотрел в пол. «Не думать об этом, — велела она себе. — Он просто добивается своего. Дети — вот что важнее всего. Их интересы. В этом он прав».

Она выставила свои требования. Если он хотел заполучить ее в качестве учительницы, он мог это сделать. Но на ее условиях.

Во-первых, фрау Манхаут настояла на том, чтобы в одной из пустующих комнат на втором этаже был оборудован школьный класс, тогда у мальчиков будет ощущение, что они на самом деле ходят на уроки, а потом возвращаются домой. То, что у нее в этом случае будет больше самостоятельности и, в первую очередь, личной свободы, безусловно, тоже сыграло роль, но она намеренно умолчала об этом. А кроме того, Шарлотта попросила больше рабочих часов, потому что за четыре часа в день невозможно совместить домашнее хозяйство с учебными занятиями. Она, однако, добавила, что не требует за это никакой надбавки, как предлагал доктор, так как боялась, что он может не согласиться. Потом ей пришлось пожалеть об этом, потому что он согласился немедленно, даже не уточнив, сколько именно дополнительных часов в день ей понадобится.

Они тогда решили, что каждый рабочий день фрау Манхаут будет приходить с половины девятого до половины двенадцатого утром и с половины пятого до восьми вечером, то есть будет оставаться на два часа больше, чем до этого. Каким образом она будет распределять эти часы, она могла решать сама. Также они с доктором договорились, что уроки она будет давать через неделю попеременно, на французском и немецком.

— Если потом они еще освоят английский, то смогут общаться с половиной земного шара.

Она хотела сказать, что общение подразумевает не только знание языка, но не стала с ним спорить.

В конце их разговора он тоже выставил свое требование. Для нее это оказалось полной неожиданностью.

— Вы собираетесь рассказывать им об Иисусе?

— Простите, что вы сказали?

— Об Иисусе. Из Нового Завета.

— Об Иисусе, — повторила она, нахмурив брови.

— Об Иисусе, не о Боге, — подчеркнул он. — Только об Иисусе.

— Только об Иисусе?

— Да, только из Нового Завета, и не из Старого Завета.

Она не поверила своим ушам. Во-первых, она совершенно не ожидала, что он окажется верующим, а во-вторых, не представляла себе, как можно рассказывать об Иисусе, не упоминая Бога Отца?

Фрау Манхаут еще раз подчеркнуто переспросила:

— То есть об Иисусе, но не о Господе?

— Да.

— Но это невозможно.

— Ничего невозможного не бывает, фрау Манхаут. Это может быть сложно, но невозможно — нет.

Она решила не вступать в дискуссию. Главное, что она могла преподавать Михаилу, Гавриилу и Рафаилу основы религии, пусть даже с ограничениями.

Правда, она добавила:

— Я не знала, что вы верующий. Вы ведь никогда не ходите в церковь.

Доктор ответил:

— Церковь — это дом Бога. Мне там искать нечего.

— А Богу, видимо, здесь, — сказала она, пытаясь пошутить, чтобы показать доктору, какую бессмыслицу он говорит.

Но он оставался серьезным.

— Бог повсюду, — сказал он. — На небесах. На земле и повсюду.

Он цитировал катехизис, ответ на вопрос: «Где есть Царство Божие?» Она ребенком тоже должна была учить катехизис наизусть и потом помнила его всю жизнь.

— Где вы ходили в школу? — спросила Шарлотта не только из любопытства, но и потому, что хотела переменить тему. У нее не было желания дискутировать с ним о вере, так как и самые простые беседы с ним давались с трудом. Он немного подумал и ответил:

— В Эйпене.

— В христианском братстве?

Он кивнул.

— В интернате?

Он снова кивнул.

Она знала эту школу, по крайней мере, ее репутацию. Ученики строго воспитывались там в католическом духе, и в случае с доктором этот метод оставил свои явные следы. Фрау Манхаут захотелось узнать, как ему понравилось там учиться.

— И как вы…

— У меня очень много работы, фрау Манхаут. В другой раз.

— В другой раз, — повторила она разочарованно.

На какое-то мгновение ей показалось, что она сумела пробить трещину в стене, которой отгородился от мира доктор, но она снова ошиблась.

Флоренту Кёйнингу понадобилось три дня, чтобы привести в порядок комнату, которая должна была стать учебным классом. Он покрасил потолок и стены, надраил и натер воском старый паркетный пол, смазал ржавые шарниры в оконных рамах и повесил на стену большую черную доску, которую доктор Хоппе заказал вместе с тремя деревянными партами и кафедрой для учительницы. Все это время он ни разу не видел детей и уже почти потерял надежду, когда они вдруг пришли в класс, видимо привлеченные его нарочито громким криком: