В конце концов, мой выбор пал на простейшее черное платье и босоножки в горошек, напоминающие о «Римских каникулах». Выходя из дома в тепло раннего вечера, я размышляла о том, что лучшего наряда не придумала бы. В любом случае в сумке лежала вещица, волшебство которой сулило великое преображение.

Поверьте, решение надеть парик родилось в тяжких муках. Я прекрасно помнила о просьбе Джонатана, однако сочла нужным совершенно видоизмениться на случай, если опять стану жертвой фотографов. Они уже не раз подлавливали меня в компании Годрика; замелькай в газетах изображения брюнетки Мелиссы, дочери парламентария, не миновать серьезной беды. Блондинку же, даже если она будет рядом с Годриком, примут за одну из приглашенных.

К тому же парик имело смысл надеть и ради Годрика с Кристи. Я подумала: будет не лишним внести в сцену их воссоединения крупицу драматизма. Кристи входит в зал, видит, что Годрик разговаривает с гламурной кошечкой… Тот замечает возлюбленную, оставляет грудастую блондинку и идет к ней, к Кристи… По-моему, очень романтично.

Иного выхода у Годрика в любом случае не будет, ведь я поспешу на встречу с сестрой.

Если бы Джонатан узнал о моих намерениях, наверняка запротестовал бы, и теоретически я понимала почему. Но какой смысл посвящать его в эти планы? Я ведь не собиралась играть роль чьей-то подруги, просто не хотела, чтобы меня узнали, и все ради него, Джонатана.

Стоя в уборной «Старбакс» на углу Шестой и Уэверли и глядя на бледно-карамельные локоны, на длинную густую челку, я почувствовала, как меня захлестывает волна вины, обильно сдобренная приятным волнением. Блондинистые волосыбылиточно позолоченная рама для моего лица. Их отсвет нежно озарял кожу, глаза смотрелись более темными и открытыми, казалось, они не карие, а черные. Во взгляде отражалась капля ошеломления.

Милочка.

Я снова была Милочкой.

Построив самой себе глазки, я достала косметичку. Было нечто неуловимое в пелене светящихся волос, отчего лицу так и хотелось придать трагичности. Я аккуратно провела кисточкой подводки по линиям на верхних веках, утолщая их. На ресницы добавила туши. Щеки подрумянила розовым. Потом еще раз подкрасила ресницы.

И отошла на шаг назад, полюбоваться плодами своих трудов. Платье теперь выглядело шикарным, даже чуточку вызывающим. Может, дело было в том, что я иначе держалась. С угольками глаз, тлеющими под светлой челкой, и губами, покрытыми блеском, я походила на Брижит Бардо.

– Вот это да! – невольно слетело с губ. – Неужели Джонатан правда предпочитает этой прелести Мелиссу?

Мысль о Джонатане заставила вернуться в реальность. Я взглянула на часы.

Годрику я заявила, что пробуду на вечеринке ровно сорок минут, включая самое начало, когда еще никого нет, и пять минут в самом конце, в течение которых выходишь из бара и ловишь такси. В половине девятого я при любом раскладе должна была уехать, даже если вечеринка в это время только начиналась бы.

Ресторан, где желала побывать Эмери, располагался от клуба всего в нескольких кварталах. Я на всякий случай велела ей подъехать к восьми. Эмери всюду опаздывала, минимум на час – иначе не могла. Я предупредила ее, что прежде увижусь с другом, но не назвала его имени. И не предложила ей присоединиться к нам, дабы не нарушить все свои планы: не хватало только, чтобы Годрик воспылал страстью к замужней женщине, по которой, не исключено, сходил с ума десяток лет назад. Эмери по сей день выглядела почти так, как в школе, будь неладны ее огромные голубые глаза.

Когда Годрик с десятиминутным опозданием вплелся в «Старбакс», он не узнал меня, прошел мимо моего столика и принялся обводить зал угрюмым взглядом, не останавливая его на мне.

Я осторожно подняла руку, не желая привлекать к себе особого внимания.

Годрик же плевать хотел на осторожности.

– Ну и ну! – крикнул он. – Привет, Мелисса!

Я жестом велела ему сесть напротив меня и не махать так руками.

– Кстати, имей в виду, – прошептала я, – если назначаешь с кем-то встречу, не стоит, еще не увидев человека, так неприкрыто искать его глазами. Сразу создается впечатление, что тебя не удостоили чести явиться. А ты восходящая кинозвезда, не забывай.

Годрик не отрывал от меня изумленного взгляда, будто видел перед собой двуглавого звереныша.

– Ну и дела, Мел, – произнес он. – Ты выглядишь… как модель. Не костлявая, а модель в теле. Типа Софии Дал до того, как она отощала.

– Спасибо, – ответила я. – Я на твоем месте не продолжала бы.

– Пойдем? – сказал Годрик, вскакивая. – Пора.

Он потянул из-под меня стул, когда я еще сидела. Силы у него, по-видимому, хватало, но подобный жест кинозвезду не красил.

– По-моему, ты не горел желанием туда идти, – заметила я.

Было непривычно видеть его столь оживленным.

– А теперь горю, – улыбаясь, заявил Годрик Улыбка здорово его преобразила. На глазах из страдальца, измученного запорами, он превратился в очаровательного плюшевого медвежонка.

– Ладно, – ответила я. – Пошли. Приподнятое настроение Годрика чуть испортилось, когда мы приблизились к клубу и увидели медленно спускавшуюся по ступеням богемную троицу. Лица у всех были надменно-скучающие, создавалось впечатление, что идет компания не на вечер, а в больницу – лечить геморрой.

Годрик остановился.

– Я не так оделся, – горемычно пробормотал он. – Выгляжу как придурок.

– Замечательно выглядишь, – возразила я.

Если Кристи находила его симпатичным в Лондоне, должна принять за первого красавца и теперь. Я удостоверилась, что нас никто не видит, расстегнула верхнюю пуговицу на Годриковой рубашке, нашла в сумке крем для укладки, нанесла немного на его волосы, дабы под блеском искусственным спрятать блеск жирный. И добавила последний штрих: стянула с пальца кольцо из зеленого стекла и надела его Годрику на мизинец, отдавая дань Габи с ее оригинальными представлениями о скверных парнях.

– А это мне на кой черт? – потребовал Годрик, глядя на кольцо, будто на нечто непристойное.

– Лишняя тема для разговора, – ответила я. – Итак, в твоем распоряжении всего тридцать девять минут. Запомни: в течение следующих тридцати девяти минут ты не должен называть меня Мелиссой Даже в ходе беседы. Не забывай, что и у стен есть уши. А увидишь фотографов, непременно мне скажи.

– Как же тебя называть?

– Милочка, – уверенно ответила я.

Придумывать новый образ не было времени.

А имя следовало взять такое, на которое я не забывала бы откликаться.

Душу тронуло предчувствие недоброго, но я отмахнулась от темных мыслей. Сегодня решалась судьба Годрика. Мне предстояло лишь появиться с ним в клубе и передать его в руки таинственной гостье. Остальное, я знала, уладится само собой.

– Пошли, Рик Спенсер.

Забавно: будучи в парике, я легко и грациозно вплывала и в те места, куда, несмотря на свое умение чувствовать себя свободно на разного рода сборищах, при обычном раскладе являлась не без стеснения. Помогали и босоножки. По-моему, расхаживать на каблуках даже удобнее. С ними можно подключать к ходьбе все части тела.

Внизу царил жутковатый полумрак, что усугубляли кроваво-красные драпировки на стенах и пурпурные потолочные лампочки в бумажных абажурах. Я моргнула, пытаясь определить, где тут бар. Стигийскую обстановку дополняли люди в черном, накрывавшие столики, и – я только теперь заметила – разряды молнии под прозрачным коричнево-малиновым полом. Если не принимать в расчет громкую музыку и барную стойку с бесплатными напитками, можно было подумать, что ты очутился в человеческом нутре.

Я осматривалась вокруг, раздумывая, где бы присесть, когда мимо прошла официантка с двумя подносами: с одного, не прекращая беседы, гости брали наполненные разноцветными напитками бокалы, на другой ставили пустые. Я повернула голову и увидела, что Годрик вливает в себя голубую жидкость, а бокал с желтой держит наготове.

– Актерская душа требует, – объяснил он. – Выпей и ты.