В Уайт-лодже принца Уэльского держали в стороне от светских развлечений двора и лондонских сезонов. Отныне он получал ежемесячное содержание и на эти деньги должен был сам одеваться. Королева предупредила его: «Мы надеемся, что ты никогда не будешь носить ничего экстравагантного или вульгарного». При этом она жаловалась Вики: «Он ничем не интересуется, кроме своей одежды. Господи, что же будет, если следующей зимой я вдруг умру!»
Родители мечтали о том, чтобы Берти повзрослел, но не позволяли ему жить так, как жили его сверстники, с которыми ограничивали его общение. Альберт вручил каждому из его адъютантов секретный меморандум, содержащий строгие предписания: «Принц Уэльский не должен сидеть, развалясь в кресле, не должен держать руки в карманах, а на все знаки почтения должен отвечать тепло и сердечно... Его ранг и его положение обязывают его быть первым джентльменом страны».
Теперь Гиббса сменил при нем милейший полковник Брюс. В программе образования Берти по-прежнему значились путешествия. Он отправился в Берлин навестить свою сестру Вики. «Не следует обращаться с ним, как с принцем, и нужно читать ему вслух книги на немецком языке», — советовала королева.
В Риме каждое утро он должен был перед завтраком выучивать наизусть заданный текст, а затем час заниматься итальянским языком и час французским. Вечером он ужинал в компании знаменитых деятелей культуры, и они рассказывали ему о тех картинах и скульптурах, которые он должен был посмотреть днем. Отец требовал, чтобы он непременно вел археологический дневник. Но, к сожалению, Берти мало интересовался древними развалинами: «Вы видите перед собой два каких-то несчастных камня, а вас уверяют, что это храм».
В связи с тем, что войска Наполеона III вошли в Италию и началась война с Австрией, наследнику британского престола пришлось прервать свою поездку. Его срочно отправили на родину шлюпом «Скердж», возвращавшимся в Англию из Александрии. Сделав остановку в Португалии, чтобы поприветствовать своего юного кузена Педро V, недавно взошедшего на трон, он высадился на английский берег, к удивлению матери, «tres embelli» [77], как она записала по-французски в своем дневнике. Он немного похудел. И выглядел совсем взрослым.
Но в интеллектуальном плане он, увы, совсем не вырос. В дневнике сына Альберт нашел лишь несколько банальных фраз, позаимствованных из путеводителей. Карнавал произвел на него гораздо большее впечатление, чем Сикстинская капелла. Ему импонировал бесшабашный нрав итальянцев. По его мнению, перенесись бои конфетти с Пьяцца де Корсо на Риджент-стрит, они были бы не такими веселыми.
Принц пребывал в глубокой печали. Его сын, не имевший никакого желания ни творить добро, ни самосовершенствоваться, был совершенно не похож на настоящего джентльмена: серьезного, эрудированного, радеющего о счастье своих будущих подданных. Каждый новый день приносил новые разочарования. Но Альберт не намеревался отступать от программы Штокмара. Берти отправился в Эдинбург, чтобы пройти обучение на летних курсах при университете. По возвращении оттуда он поступил в Оксфорд. Но не в колледж, а в закрытое учебное заведение, «дабы быть вдали от соблазнов светской жизни и иметь возможность целиком посвятить себя учебе». Единственным дозволенным ему развлечением была псовая охота, в которой вскоре ему почти не будет равных. Сатирический еженедельник «Панч» задавался вопросом, стоит ли так забивать мозги наследнику престола, и обвинял Альберта в чрезмерном педагогическом рвении.
Канада, выполнившая свой союзнический долг в Крымской войне, заслужила в качестве награды королевский визит, и Пальмерстон советовал королеве поехать туда. Но Виктория слишком ценила в путешествиях комфорт, чтобы рискнуть отправиться в колонию, где пока еще не было железных дорог: так, может быть, Берти заменит ее? В последнюю минуту в программу визита включили и США. «Пусть канадцы покажут этим американским республиканцам, что можно жить в счастье и мире и под сенью монархии», — изрек Альберт, никогда не упускавший случая наставить ближнего.
Принц проводил сына до Плимута. Молодой человек рассеянно слушал его последние наставления, поднимаясь на борт судна. Как и его мать, он страстно любил путешествия и эту страсть пронес через всю жизнь.
В Оттаве он заложил первый камень в фундамент местного парламента. Открыл железнодорожный мост через реку Святого Лаврентия. Он охотился, любовался Ниагарским водопадом, сплавлялся на плоту через пороги и не пропустил ни одного из двадцати двух танцев на балу, устроенном в его честь мэром Квебека. В этой стране первопроходцев все было внове для него и все вызывало восхищение. Постоянно улыбающийся и чрезвычайно милый, этот нерадивый ученик Штокмара с блеском выполнил возложенную на него миссию, к которой его не мог подготовить ни один университет.
В первом же своем отчете Брюс сообщил королевской чете, что Берти справляется со своими обязанностями «очаровательнейшим образом». При этом наставник тщательно избегал упоминаний о том, что его подопечный во время танцев нашептывает дамам на ушко комплименты, а компанию какой-нибудь красотки предпочитает любым официальным церемониям.
В США он посетил Детройт, Чикаго, Сент-Луис, Цинциннати, Питсбург и Балтимор. В Вашингтоне его принимал президент Бьюкенен, который привез его на Маунт-Вернон [78], где Берти посадил каштан на могиле Вашингтона. Этот жест тронул всю Америку. Простота и веселый нрав принца Уэльского покорили сердца американцев. А молодой человек был, в свою очередь, покорен красотой и очарованием племянницы президента.
В Нью-Йорке его встречала восторженная толпа. Чуть ли не миллион взволнованных мужчин и женщин махали флажками и приветствовали его радостными криками: это был первый визит члена английской королевской фамилии в Америку после Войны за независимость. Берти устроили такую овацию, какой никто не ожидал, и он — первый. Таким образом дало знать о себе его обаяние. И проявилась еще одна общая с матерью черта — он, как и она, до конца жизни будет оставаться любимцем толпы.
На грандиозном балу в Национальной Академии музыки перед ним прошли чередой самые элегантные женщины и самые богатые мужчины. «Америка с гордостью думала, что вся Британская империя не смогла бы продемонстрировать столько красоты и изящества туалетов», — писала «Нью-Йорк ивнинг пост». При отъезде Берти настоял на том, чтобы самому оплатить счет за гостиницу на Пятой авеню, отчего его популярность еще больше возросла. Один рабочий крикнул ему: «Возвращайтесь сюда через четыре года, сэр, и мы выдвинем вас своим кандидатом в президенты!» В своем последнем отчете Брюс не скупился на похвалы: «Принц Уэльский вел себя таким образом, что смог извлечь из поездки всю возможную пользу и вызвал к своей персоне немалый интерес и симпатию. Наше предприятие было в некотором роде рискованным. Его характер и воспитание прошли суровое испытание. И повсюду он оставил о себе самое лестное впечатление».
Королева тут же направила победные реляции Вики: «Он везде пользовался огромной популярностью. И заслужил наивысших похвал, на которые мы не поскупимся, как когда-то не скупились на упреки в его адрес». Но Альберт и теперь не мог без них обойтись. Он саркастически называл Берти «наш герой» и не преминул напомнить ему, что овации Нового Света в первую очередь предназначались королеве Великобритании, а потом уже ее сыну.
Проштудировав от корки до корки все американские газеты, принц наткнулся в «Нью-Йорк тайме» на три строчки, вызвавшие у него отвращение: речь там шла о некой молодой женщине, которая танцевала с Берти и «почти неприлично» флиртовала с ним. Опять эта ганноверская кровь! Может быть, действительно нужно побыстрее женить Берти, пока он не вляпался в какую-нибудь скверную историю? Этого же мнения придерживались и Штокмар с дядюшкой Леопольдом.
Еще год назад бельгийский король, всегда загодя думающий о свадьбе, составил у себя в Брюсселе список из семи принцесс, исповедующих протестантскую веру. Кое с кем из них Берти уже успел познакомиться в Берлине. Но принцесса Мейнингенская, равно как и дочь принца Альбрехта Прусского, ему совсем не понравилась. Что до голландской принцессы, то та была просто уродиной. Самой красивой из кандидаток была датская принцесса Александра. И в этом принц вынужден был согласиться с сыном. Правда, здесь была одна закавыка: Германский союз имел к Дании территориальные претензии, предметом которых являлись герцогства Шлезвиг и Гольштейн. А Альберт прежде всего был немцем.
