Королеве тем более не хватало Лико, что перед самым его отъездом после продолжительной болезни скончался Понсонби. Ее личный секретарь не разделял ненависти ее величества к Гладстону, но был преданным ей человеком, обладавшим прекрасным чувством юмора, а главное, он олицетворял в ее глазах ту последнюю ниточку, что связывала ее с Дизраэли, с Брауном, с Альбертом, со счастьем.
Бедняжке Лико так и не доведется увидеть африканскую саванну. Еще на пути к Золотому берегу он подхватил малярию. Его срочно отправили назад на борту плавучего госпиталя, носившего игривое название «Блондинка». 10 января Беатриса получила первую телеграмму: «У принца Генриха началась лихорадка». Последующие телеграммы были скорее обнадеживающими. Решено было доставить Лико на Мадеру, чтобы он прошел лечение в местной больнице. Но он туда не доехал. 20 января Лико скончался на борту «Блондинки» на широте Сьерра-Леоне.
Чтобы довезти его тело в сохранном виде до Англии, врачи удалили из него внутренности и поместили в металлическую емкость, изготовленную из коробок для печенья и наполненную ромом. И вновь Артуру, в который уже раз, пришлось нести матери грустную весть, он вошел в ее гардеробную, где она в этот момент одевалась, с мертвенно-бледным лицом. Виктория переживала смерть уже третьего из своих зятьев! Этому было всего тридцать семь лет... Он был всегда таким веселым, таким обворожительным, ее Лико!.. Слезы катились у нее по щекам. Она была так расстроена, что даже не знала, хватит ли у нее сил описать все это в своем дневнике. «Солнце ушло из нашей жизни...» — писала она Вики.
Бюст принца занял место рядом с бюстами Алисы, Фрица и Людвига Гессенского в одной из ниш фрогморского мавзолея. Очередное немецкое имя появилось в этом склепе, где покоился Альберт, в этом германском анклаве под сенью виндзорских кущ, где Виктория находила умиротворение, погружаясь в дорогие ей воспоминания.
13 февраля 1896 года Беатриса отбыла в Симьез со своими четырьмя детьми. Некий бизнесмен по имени Виктор Казале предоставил в ее распоряжение свою виллу «Liserb». «Liserb» было анаграммой слова «Bresil» [140], так называлась страна, в которой он нажил свое состояние. Молодой вдове с трудом удавалось прятать свои слезы под черной вуалью. Похороны в Осборне, в маленькой уиппингемской церкви, где когда-то состоялась ее свадьба, стали для нее жестоким испытанием. Луиза, обожавшая своего зятя, добавила горечи в и без того разбитое сердце сестры. Она не смогла удержаться и рассказала, что Лико часто делился с ней своими секретами и как-то признался, что «Беатриса ничего для него не значит».
Спустя месяц королева присоединилась к дочери в Ницце. Людвиг Баттенбергский встретил ее на перроне у выхода из вагона и поцеловал ей руку. «Из-за недавнего траура королева не желала, чтобы ей устраивали официальную встречу с воинскими почестями. Она также просила, чтобы вокзал специально к ее приезду не украшали и не дарили ей цветов», — писала «Фигаро».
Ее экипаж в плотном кольце эскорта прокладывал себе дорогу сквозь восторженно приветствующую ее толпу, и так продолжалось до самого «Гранд-отеля» в Симьезе, где она поселилась вместе с Беатрисой и своей внучкой Викторией Баттенбергской. На своей яхте прибыл в Канны Берти, а Мария, жена Аффи, отдыхала на Лазурном Берегу в своем замке, расположенном близ Фаброна. Евгения, жившая в это время на принадлежащей ей вилле на мысе Мартен, часто наведывалась в Ниццу, чтобы немного развлечь молодую вдову. Стоявшие у мыса Мартен на своей яхте «Ми-ромар» австрийские император с императрицей также поднялись на симьезский холм, чтобы нанести визит английской королеве и ее дочери и выразить им свои соболезнования.
Гладстон уехал из Канн за два дня до приезда туда Виктории, что вовсе ее не расстроило. Еще совсем недавно она призналась одному депутату от либеральной партии, что этот человек «очень опасен из-за его мании вечно смешивать политику и религию». Солсбери, отдыхавший в Болье в своем поместье «Бастида», регулярно наезжал в «Гранд-отель» в Симьезе на чай к королеве.
Королева грелась на солнце, совершала экскурсии вглубь страны, но отказалась пойти на традиционный парад «Битва цветов». Мысли об оставшихся без отца детях Беатрисы отзывались постоянной болью в ее сердце. Двое младших страдали гемофилией. Любимцем Виктории был старший, Дрино. Ему было всего десять лет, но он был очень забавным, смышленым и непосредственным мальчиком. Францйос, зять Вики, и Кристль, старший сын Ленхен, приехали к ним, чтобы немного их развлечь. Королеву ничто не радовало больше, чем присутствие рядом с ней молодых, красивых и галантных мужчин. В свои девятнадцать лет Кристль был очаровательным юношей. Именно он перевозил обычно с места на место свою бабушку, толкая ее кресло-каталку перед собой.
14 апреля Беатриса праздновала свое тридцатидевятилетие и первую годовщину своего вдовства. Ей преподнесли в подарок большой портрет Лико и несколько его миниатюрных изображений. «К счастью, его не было здесь в прошлом году, поэтому нас не преследуют сейчас мучительные воспоминания подобные тем, что ждут нас в Виндзоре», — писала королева Вики.
Ее придворные дамы по очереди читали ей газеты, а также письма ее старшей дочери. Теперь она не только практически не могла передвигаться самостоятельно, но все хуже и хуже видела. В мае, вернувшись на родину, она показалась двум английским офтальмологам, которые диагностировали у нее двустороннюю катаракту. Требовалась операция. Она не соглашалась. Ленхен когда-то лечилась в Висбадене у одного немецкого окулиста, которым осталась довольна. Звали его профессор Пагенштехер. По просьбе Виктории доктор Рид пригласил его приехать в августе в Осборн, и тот подтвердил, что у королевы катаракта. Она надеялась на чудо и даже слышать ничего не хотела о хирургическом вмешательстве. Она была готова лечиться любыми народными средствами, рецепты которых ей слали отовсюду. Один ирландец, например, рекомендовал ей пить настойку кайенского перца. Но Рид отсоветовал ей это делать, поскольку она сразу же сожгла бы себе желудок. Она пыталась носить очки в черной металлической оправе, которые выписала себе из Парижа. Но они совсем ей не помогали. Она даже жаловалась, что видит в них еще хуже, чем без них.
Этот недуг обострял чувство ее одиночества. После Ниццы Беатриса уехала на лечение в Германию, в Киссинген. А новые свадьбы не способны были стереть память о тех, кто ушел из этой жизни. В июле Мод, дочь Берти, вышла замуж за своего двоюродного брата, второго сына короля Дании Карла, который в 1905 году станет норвежским королем Хааконом. «Я пообещала быть там, но лишь на церемонии, а не на свадебном обеде», — сказала королева.
В сентябре она принимала в Бальморале своих внуков, Алики и Ники, русских царя и царицу, находящихся в Англии с официальным визитом. Это была идея Солсбери, желавшего для Англии мирных отношений со всеми европейскими государствами, дабы у нее были развязаны руки для военных действий на африканском континенте. По случаю этого визита был устроен большой семейный сбор. Молодая царская чета въехала в Бальморальский замок ночью, под звуки волынок, сквозь двойной строй шотландских горцев с факелами в руках. «Замок полон русских!» — воскликнула Виктория. Все коридоры были заставлены чемоданами, вкусно пахнущими кожей российской выделки. Погода, к сожалению, стояла отвратительная. Берти несколько раз водил Ники на охоту под ледяным дождем, и царь написал матери: «В Бальморале еще холоднее, чем в Сибири».
В Санкт-Петербурге Алики приказала повесить в своем будуаре над кушеткой огромный портрет своей бабушки. Молодые супруги по-прежнему нежно любили друг друга. Но юная царица, которую невзлюбила свекровь и не принял народ, винивший ее в том, что она принесла их стране несчастье, впала в депрессию и мистику. День и ночь она тряслась за своего мужа в этой России, где участились покушения, совершаемые нигилистами. В Бальморале за каждым деревом стоял охранник. Начальники вокзалов в Шотландии получили драконовские предписания. Во время прохождения царского поезда все другие пути должны были оставаться совершенно пустыми.
