Герцогиня не только из соображений экономии старалась держаться подальше от королевского двора, ей не давала покоя навязчивая идея: во что бы то ни стало уберечь дочь от контактов с этим гнездом порока и разврата, каким был двор Георга IV. В своем павильоне «Ройял-лодж» в Виндзоре король жил сразу с двумя любовницами: старой, леди Гертфорд, и новой — леди Конингем, вместе с которой проживали ее муж, лорд-камергер королевского двора, и их дети. Чтобы развеяться, король приглашал к себе множество женщин, устраивал фейерверки, морские баталии и концерты при свете китайских фонариков. В Виндзоре, как и в Брайтоне, ужин и танцы заканчивались лишь под утро.
Дрине было четыре года, когда герцогиня привезла ее в Карлтон-хаус. В зале с потолком, расписанным под голубое небо в облаках, маленькая принцесса привела в умиление Георга IV, назвав его «дядюшка-король», как научила ее мать. Толстый Павлин стал еще толще, но все так же любил детей и сохранил игривость нрава, «однако безоглядно заигрываться с ним не стоило, — писал Шатобриан, бывший в ту пору послом в Англии. — Как-то один из гостей, приглашенных к его столу, поспорил с соседями, что попросит Георга IV дернуть за шнурок звонка и тот его послушается. Георг IV действительно дернул за шнурок и приказал явившемуся на зов дежурному: “Выставите-ка этого господина за дверь!”»
В семь лет Виктория впервые попала в Виндзор по случаю дня рождения короля. Принцесса протянула ему букет цветов, и Георг IV вновь был поражен свежестью личика этой своей племянницы, которую он почти никогда не видел. «Дайте мне вашу маленькую лапку», — пророкотал он. Юная наследница престола взобралась к нему на колени, потом на огромный живот и поцеловала в дряблую нарумяненную щеку, свисающую из-под парика. Георг IV отблагодарил ее, подарив свой миниатюрный портрет в медальоне, украшенном бриллиантами, который леди Конингем, вся в сверкающих драгоценностях, приколола на ленточке к платью Дрины, преисполненной гордости за свою первую награду.
Несмотря на все старания матери уберечь юную принцессу от влияния двора, ей это не удалось: девочка пришла в восторг от той роскоши, с которой соприкоснулась, от изящных манер дядюшки-короля, мастерски разыгрывавшего спектакли, и от всех этих веселых праздников. Дочка леди Конингем взяла ее с собой на прогулку в парк, и они поехали туда в карете, запряженной четверкой серых пони, в парке был зверинец, в котором Дрина с восхищением наблюдала за газелями, канадскими оленями и сернами.
На следующий день, когда она прогуливалась вместе с матерью и Феодорой, рядом остановился большущий королевский фаэтон. Георг IV, лично правивший лошадьми, крикнул слугам: «Ну-ка, давайте ее сюда!» Лакеи в красных с синим ливреях подхватили девочку и усадили между королем и его сестрой, герцогиней Глостерской. И карета умчалась на полном ходу к радости Дрины и ужасу герцогини Кентской, как всегда боявшейся похищения.
Фаэтон остановился лишь на набережной Вирджиния-уотер, и восхищенная принцесса увидела прелестный домик, где король и его гости останавливались, приезжая сюда половить рыбу. Здесь же были две большие лодки: с одной можно было рыбачить, а на второй играл оркестр. Толпа зевак издали наблюдала за монаршими развлечениями. Вечером Георг IV взял девочку за руку и привел в музыкальный салон в «Ройял-лодж»: «Вот мой оркестр. Что ты хочешь, чтобы он сыграл для тебя?» Без малейших колебаний Дрина радостно воскликнула: «О, дядюшка-король, пусть он сыграет “Боже, храни короля”!»
После нескольких дней, проведенных среди королевской роскоши, мрачные покои Кенсингтонского замка казались печальными, излишне тихими, словно вымершими. К счастью, они часто выезжали в Клермонт. Старая Луиза Луи, немецкая горничная Шарлотты, перенесла всю свою любовь на маленькую принцессу, которую закармливала сладостями и осыпала ласками. Дядя Леопольд разговаривал с ней как со взрослой. Он брал ее с собой в мавзолей, который приказал выстроить для усопшей супруги, чтобы поклониться ее праху, а по дороге учил девочку различать полевые цветы. Несмотря на огромное богатство, принц оставался весьма прижимистым и самолично управлял своим обширным имением. В урожайные годы он заваливал лондонские рынки сельскохозяйственной продукцией, выращенной на его земле, чем приводил в ужас английскую аристократию.
Когда разыгрался скандал вокруг развода короля, Леопольд нанес визит королеве, чтобы выразить ей свое почтение, и с тех пор, если он появлялся при дворе, Георг IV тут же поворачивался к нему спиной. Образование племянницы стало для него делом первостепенной важности к радости принцессы, которая в детстве обожала «слушать своего дорогого дядюшку Леопольда: о чем бы он ни рассказывал, казалось, будто читаешь поучительную книжку». Летом они все вместе снимали большую виллу на морском побережье в Рамсгейте.
Плескание Георга III на волнах в Веймуте в 1789 году породило моду на морские ванны. Георг IV со своим «павильоном» привлек аристократию в Брайтон. Праздники там были пышными, а морской климат рекомендовался врачами. В Рамсгейте Леопольд с сестрой и племянницей прогуливались меж купальных кабинок, запряженных лошадьми, и разглядывали смельчаков в купальных костюмах, доходивших им до самых лодыжек, которые отваживались войти в море.
Перебираясь из своей загородной резиденции в Лондон, дядя каждую среду вечером приезжал в Кенсингтонский дворец. Он садился за рояль, и они с сестрой дуэтом исполняли арии из любимых опер «Otello» и «Il Barbiere» [11]. Герцогиня прекрасно музицировала и даже сочиняла вальсы и фокстроты для домашних праздников. Как-то Леопольд привез им модную игрушку — хитроумную машинку для производства золота: в нее закладывались эполеты или кисти от штор, расшитые золотом или серебром, и аппарат извлекал из них драгоценный металл, из которого можно было вновь изготовить украшения или тарелку для супа наподобие той, что Леопольд подарил своей племяннице. «Мой дорогой дядюшка, — писала она ему 25 ноября 1828 года, — поздравляю вас с днем рождения; я часто думаю о вас и надеюсь скоро с вами свидеться, потому что очень люблю вас.
Каждый день я ем суп из вашей чудесной тарелки. Жарко ли сейчас в Италии? У нас здесь такая хорошая погода, что я каждый день хожу гулять. Мама чувствует себя хорошо. Я тоже.
Р. S. Я очень сердита на вас, дорогой мой дядюшка, потому что вы ни разу не написали мне после вашего отъезда, а уехали вы очень давно».
Чтобы казаться выше ростом, Леопольд носил башмаки на пробковой подошве высотой в несколько сантиметров. В своем растрепанном черном парике он мало походил на Дон Жуана. Между тем его бледность и романтически печальный взгляд приводили в трепет множество женских сердец. Во время одной из своих поездок в Пруссию он влюбился в актрису, которую увидел в театре Потсдама. Каролина Бауэр оказалась двоюродной сестрой Штокмара, получившего к тому времени титул барона и должность советника. Принц был так потрясен сходством Каролины с «его бедной Шарлоттой», что пригласил ее к себе в Англию. Каролина Бауэр приехала вместе с матерью. Леопольд каждый день бывал у нее и в июле 1829 года после долгих колебаний наконец женился на ней. Он поселил свою новую супругу в Клермонте в отдельном домике. Их брак оказался недолгим, и Каролина уехала обратно в Германию, где собиралась продолжить свою актерскую карьеру. Герцогиня, естественно, никогда не распространялась при дочери о похождениях своего брата.
Наследница английского престола должна была воспитываться в обстановке безукоризненной нравственности. В 1825 году парламент проголосовал за выделение 6 тысяч фунтов стерлингов «на содержание и образование Ее Высочества принцессы Александрины Виктории Кентской». Герцогиня незамедлительно взялась за обучение дочери. Делом это оказалось непростым, поскольку девочка долгое время отказывалась учить даже алфавит, капризничала и порой топала ногами. Чтобы гасить эти «маленькие бури», которые устраивала принцесса, преподобному Дэвису приходилось превращать учебу в игру: он писал на листочках короткие слова и прятал их, а его царственная ученица должна была отыскивать их и составлять из них фразы, такой метод обучения он использовал в школах для бедняков. Но уроки чтения и письма все равно сопровождались криками, которые были слышны далеко за пределами класса. Кобургская гросмуттер [12], приехавшая в 1825 году вместе с Чарльзом Лейнингеном погостить в Клермонт, пришла в ужас от подобного поведения. Энергичная старая дама сделала внучке внушение. Строгий взгляд ее голубых глаз и прочитанная мораль возымели «самое благотворное действие».
