— Разве она не может найти здесь орхидеи и начать все с начала?
— Просто поменять одну орхидею на другую, да?
— Ну да.
— Сонали уже двадцать лет любит свои орхидеи. А некоторые даже дольше. Говорю тебе, она к ним привязана намного сильнее, чем ко мне.
— Сомневаюсь.
— Это правда. Они дают ей то, что я дать не могу. Красоту, фантастические цвета, необычные запахи и стабильность, потому что никогда не уезжают с незнакомками в Мексику. Самые редкие из них приносят ей немного денег и немного славы. Привязанности формируются на основании общих интересов к растениям. Музыка пришла в ее жизнь в виде Марко, гобоиста. Даже прачечную купили на деньги от черенков орхидей.
От любого упоминания о прачечной я, как всегда, слегка напряглась.
— Я этого не знала.
— Ты сама видишь, как они важны для нее. И для меня. Иногда мне кажется, что я живу с Сонали и с ее семьей, впрочем, все в порядке, потому что она никогда не дает мне почувствовать себя на втором месте после растений, даже если и знаю, что так и есть.
— А как насчет этого легендарного растения страсти без имени? Она его когда-нибудь искала здесь, в Мексике?
— Сонали провела многие и многие годы в поисках этого растения. Это было еще до орхидей. И до меня.
— Она ведь ничего не нашла?
— Даже в глаза не видела. — Голос его звучал печально. — Она жила в Мексике целый год. Работала с шаманами-травниками, целителями, охотниками и продавцами. Она искала и окончательно убедилась, что растение страсти существует. Никто и никогда не смог разубедить ее в этом.
— Никто из тех, с кем она разговаривала, никогда не видел этого растения?
— Нет. Я сам ходил к шаманам, живущим высоко в горах Наярита, тех же самых горах, откуда родом Диего. Я просил их назвать растение. Найти для него имя. Я думал, если смогу найти имя, это даст силы и возбудит страсть, чтобы найти и само растение. Но я ошибался.
— Возможно, это было не то время или не то место.
— Нет, все намного проще. У этого растения нет имени. Только страсть к жизни. И я знал, что потребуется истинная страсть, чтобы найти его. Сонали становилась все более грустной и даже безразличной, поэтому я занялся этим делом сам. Но мне тоже не повезло.
Армандо замолчал, и я долго ничего не говорила. Было очевидно, что растение страсти для него то же самое, что для меня прачечная. Больной вопрос.
— Почему у вас нет детей, Армандо?
— Мы с Сонали много лет назад приняли решение потратить нашу энергию на многих людей, а не только на одного-двух. И конечно, на орхидеи. А потом появилась цель найти растение страсти без имени.
— И еще люди в прачечной?
— И Диего, а теперь и ты.
Мы уже почти доехали до Ксарета, когда вдруг совершенно внезапно и, насколько я могла видеть, ниоткуда на нас выскочили три здоровые черные собаки. Они рычали и кидались на мотоцикл, быстро избавив меня от мечтательного настроения, вызванного разговором о растении страсти, и превратив его в ужас. Я завертела головой без шлема, чтобы посмотреть на них. Они бежали с той же скоростью, что и мотоцикл, скалили желтые клыки, брызгая слюной.
— Давайте быстрее! — заорала я, хватая и тряся Армандо за плечи, ни секунды не думая о том, трогать его или нет.
— Не беспокойся! — прокричал он в ответ. — Они скоро все умрут. — И прибавил газу, гравий взметнулся из-под колес, попав мне в волосы и поцарапав лицо.
Рынок выглядел настолько необычно, что определенно стоил того, чтобы пострадать от желтозубых собак и гравия.
В отличие от других зданий на Юкатане здание рынка было построено из дерева, а не из цемента и покрашено в небесно-голубой цвет. Оно одиноко стояло на обочине пыльной дороги и, похоже, начало потихоньку разваливаться, города нигде не было видно. На земле валялись крупные обломки дерева, отвалившиеся от левой стены. Фактически дыра была такой большой, что можно было потрогать полки внутри, не заходя через дверь.
— Сильно экономит время? — Армандо встал рядом и заглянул в проем.
Внутри стоял старый кассовый аппарат на карточном столе, пять рядов полок и несколько холодильников у задней стены. В устройстве рынка не было решительно ничего необычного. Но вот содержимое полок и холодильника вызывало удивление.
Во-первых, везде стояли просроченные консервы. Все это было не просто старое, а прямо-таки древнее, с толстым, в несколько сантиметров, слоем пыли. Армандо сказал, что люди из деревни не очень-то любят консервированную пищу, потому что она дорогая и не такая хорошая, как свежая рыба. Это я поняла, но неужели так трудно время от времени хоть пыль стирать с банок, пусть и лишь для вида.
В дальнем углу я заметила знакомые коробки с хлопьями. Пожелтевшие картонные с хрустящими рисовыми хлопьями «Kelloggs Rice Crispies» со старым логотипом — красными петухами. Будучи связана с рекламой или, по крайней мере, будучи когда-то связана, я знала, что красный петух был классическим логотипом в семидесятых. Это значит, что хлопья старше, чем я. Если точнее, им тридцать шесть лет. Я нащупала мелочь в кармане. У меня было сильное искушение купить хотя бы одну коробку, чтобы продать ее в коллекционном разделе «Эбей».
Отделение с едой в холодильнике производило еще более экстравагантное впечатление. Там, между молочными бутылками и древними картонными тубами с тестом «Pop N’ Fresh Dough», лежали многочисленные вакуумные упаковки гормонов. Ампулы с тестостероном, эстрагеном и прогестероном мирно покоились за старыми выцветшими черно-белыми фотографиями трансвеститов, приклеенные к дверце холодильника. Картинки были сделаны в Митпакинге — скандально знаменитом районе Манхэттена — перед французским рестораном «Пастис», расположенным в отеле «Меритайм», где европейцы наладили разнообразную торговлю сексом. Те препараты, для покупки которых в Штатах требовалось множество болезненных тестов, рецепты и дорогие страховки, недоступные для большинства желающих, на этом раздолбанном, разрушенном рынке с дырой в стене продавались практически задаром.
Я продолжила осмотр того, что теперь считала величайшим в мире рынком всех времен и на каждом шагу наталкивалась на сокровища.
Там были коробки с «Ретинолом А» рядом с зубной пастой «Крест». И ампулы ботокса, который в действительности должен быть порошком, а не жидкостью, стояли около кондиционера «Пантин». Я даже и не подозревала, что люди, живущие без электричества, с табличками на домах, предупреждающими о возможности холеры, были так обеспокоены борьбой с морщинами. Но я, видно, ошибалась. Очевидно, красота — всегда большой бизнес, даже для женщин, которым приходится самим приканчивать цыплят перед тем, как приготовить их на обед.
На ботоксе была цена десять долларов вместо обычных для Штатов семисот пятидесяти, которые мои друзья регулярно выкладывают дерматологу или просто служащему в задней комнате «Эксинокса» — гимнастического зала.
Я подсчитала, что за те же самые семьсот пятьдесят могу слетать в Мексику, купить ботокс, фантастически выглядеть, да еще и отдохнуть на пляже.
Что за страна! Что за рынок! Я громко расхохоталась. Я была покорена. Рынок вернул мне чувство юмора. Среди духов оленей, черных пантер и лунных цветов я была уверена, что потеряла ориентацию и потихоньку становлюсь психически неуравновешенной. Но нет, отнюдь. Несмотря на все это: растения, змей и шаманов, — я все еще оставалась самой собой. Чтобы вернуть мой городской цинизм и неверие, требовались лишь продукты из el mercado.
Я оглянулась в поисках Армандо, но его нигде не было.
— El hombre está en el sótano (Мужчина в подвале), — сказала женщина за кассовым аппаратом.
Она была небольшого роста, довольно смуглая, с двумя длинными иссиня-черными косами до талии. Лицо у нее было все в морщинах, что вместе с черными густыми волосами без каких-либо признаков седины выглядело странно. «Должно быть, это и есть кассирша», — подумала я.
Она терпеливо ждала, пока я ее разглядывала. А когда поняла, что я удовлетворена, повторила: «Мужчина в подвале». И замахала на меня рукой, словно муху отгоняла. Я махнула рукой в ответ.
