Я пыталась собрать из кусков предложение, используя трехлетний школьный курс испанского, и надеялась, что поняла правильно.

Я уставилась на то, что считала миндальным деревом, пытаясь забыть о змее. Я полностью углубилась в изучение коры дерева, поражаясь ширине глубоких борозд и вмятин, отдельные из которых были велики настолько, что в них, наверное, уместился бы целый контейнер. Интересно, какой контейнер и с чем. Мои глаза были прикованы к дереву, а мозг все глубже погружался в дерево, пока я не почувствовала себя совсем крошечной, такой, что могла поместиться в одну из борозд. Хотя мне казалось, что я стою совершенно неподвижно, мое тело помимо воли двигалось к дереву и, прежде чем я смогла осознать это, я уже обеими руками обнимала его ствол. Я была рядом со всеми остальными ребятишками, обхватившими деревья и тесно прильнувшими к стволам.

Я понятия не имела, каким образом я переместилась с одного места на другое, но еще до того, как я успела об этом подумать, мальчик прыгнул на змею и схватил ее около головы. У него была мертвая хватка. Я видела, как напряжены его руки и ноги. Когда глаза у змеи практически вылезли из орбит, мальчик ослабил хватку, а потом и совсем отпустил ее. Она заскользила по земле, двигаясь все быстрее, пока не превратилась в неясное расплывчатое пятно, словно змеиный тасманский дьявол. Мальчик так и не сдвинулся с места. Ни разу. «Он шаман», — подумала я. Прирожденный колдун.

Маленький чародей повернулся ко мне:

— El árbol le salvó. Es un abuelo. Es muy viejo. Debe haberle caido bien, о le habria entregado a la serpiente, para matarla у convertirla en parte de la salva. Quizás habria salido major parada. (Дерево спасло тебя. Это прародитель. Очень старый. Должно быть, ты ему понравилась, иначе он отдал бы тебя змее, чтобы та тебя убила. Теперь ты должна стать частью джунглей. Может, для тебя это лучший выход.)

Я намертво вцепилась в дерево, а мальчишки в это время залезали в мою машину и рассаживались в ней.

— Что вы делаете? — спросила я очень спокойно, не будучи в состоянии кричать и сама едва слыша свой голос.

— Se рагесе mucho al otro. (Она похожа на того, другого.) — И маленькие паршивцы захихикали.

— Кого другого? — пыталась спросить я. Ни одного слова не вылетело у меня изо рта, но мальчик-колдун прочитал мои мысли.

— El Ыапсо. (Белый человек) — Он показал на свои руки. — El que рагесе que vive en una cueva. (Выглядит так, словно живет в пещере.)

Я подумала об Эксли и его бледных руках. Не о нем ли говорил мальчик? Интересно, был ли Эксли в Мексике? Я хотела спросить, но не смогла найти слов.

Мальчишка вынул кошелек из моего рюкзака, а сам рюкзак швырнул к тому месту, где я стояла, обхватив ствол дерева.

— Déle las gracias al abuelo árbol antes de irse. El la salvó, no yo. (Поблагодари дерево-прародителя, прежде чем уйдешь. Это оно спасло тебя, не я.)

Потом взревел мотор, и машина ломанулась прямо через джунгли — горбатый «фольксваген-жук» маневрировал между деревьев, словно «порше» в парке аттракционов Одюбон.

Никогда в жизни мне до такой степени не хотелось увидеть какое-нибудь знакомое лицо. Появись сейчас Эксли, я немедленно бы его простила, не задав ни одного вопроса. В тот момент мне дела не было до Армандо, девяти растений или его прачечной. Эксли знал бы, что делать. Он нашел бы выход. Ничего из того, что он сделал, не было уж таким ужасным.

— Дэвид — Я произнесла вслух его имя. Но потом замолчала, испугавшись, что змея где-то поблизости.

Спустя час я все еще была не в состоянии оторваться от дерева. Это была не психологическая зависимость, я просто физически не могла разжать руки. Я стояла в джунглях, крепко обхватив ствол дерева-прародителя, и разговаривала сама с собой.

— Отойди от дерева, — говорила я. — Скоро стемнеет. Надо идти. Отпусти ствол.

В конце концов ужас перед перспективой остаться в джунглях одной ночью пересилил страх перед гремучей змеей и я разжала руки. Они распухли, затекли и не гнулись. Я вдруг поняла, что все это время сжимала ствол изо всех сил.

У меня в ушах звучал голос мальчика; «De gracias el arbol de abuelo». («Поблагодари прародителя»)

Попав в такую ситуацию, в какой оказалась я, и не имея никакого желания испытывать судьбу еще раз или раздражать кого-нибудь или что-нибудь, чего я не вижу и не слышу, я опустилась на колени на влажную, пружинистую подстилку джунглей. Колени тотчас же погрузились в гниющую мягкую почву, пахнущую чем-то тошнотворно-сладковатым. Я опять привалилась к стволу старого дерева и от всей души его поблагодарила.

Подняла из грязи рюкзак и закинула его за спину. Помню, я вернулась к жизни в тот момент, когда опять услышала, как на деревьях кричат обезьяны. До этого я словно была закутана во враждебный кокон, где царила полная тишина с момента встречи с мальчиком. Я слышала только мальчика и гремучку.

В полном соответствии с информацией из руководства по выживанию обезьяны в этом регионе — сосуны и ревуны — очень опасны, и надо быть чрезвычайно бдительным, когда идешь по лесу, потому что каждую минуту они роняют с деревьев какую-нибудь дрянь, иногда тяжелую или острую. Двигаясь в полном одиночестве через джунгли, пытаясь каждую секунду не зацепиться за корни деревьев и увернуться от обезьяньих какашек, я чувствовала себя слабоумной идиоткой, напуганной и растерянной. Я понятия не имела, что делаю или куда иду, схема Сонали исчезла вместе с маленьким коричневым колдуном.

С меня ручьями лил пот. Деревья в джунглях образовывали настоящий полог, и, хотя он и погружал все в густую тень, одновременно он задерживал влагу, и воздух поэтому был сырым и плотным, набрать его и выдохнуть было тяжело. Словно пытаешься вдохнуть что-то твердое, а вовсе и не газ. Я вспомнила о двух увлажнителях, которые купила для райской птицы в надежде воссоздать условия джунглей. Эта мысль заставила меня посмеяться над собой.

Меня также смущало, что в панике я назвала имя Эксли. Почему именно его? Злил, удивлял и даже поражал меня тот факт, что кратковременное романтическое и слепое увлечение человеком, развившееся исключительно потому, что он не был похож на истинного и типичного обитателя Нью-Йорка, привело меня сюда, в джунгли Мексики, одну, без друзей, без еды, машины, компаса и какой-нибудь минимальной защиты. Армандо прав. Я — глупая оторва. Вопрос лишь в том, насколько я глупа. Глупа ли настолько, чтоб не выбраться отсюда живой?

Я продолжала тащиться, с трудом переставляя ноги. Я хорошо помнила, что здесь, в этом районе, водятся пантеры, оцелоты, ягуары, тигры, южноамериканские летучие мыши-вампиры, красные рыси, гремучие змеи, ящерицы, пумы, питоны и десятки других опасных и/или ядовитых животных, насекомых и растений. Все они были перечислены в «Руководстве по выживанию в джунглях», которое мне дал Коди, которого я теперь считала самым лучшим своим другом на земле, потому что он не только дал мне книгу, но и настоял на том, чтобы я ее прочитала до отъезда.

На поверхности Луны видны две отчетливо различаемые глазом территории — древние возвышенности и более молодая и пологая Мария. Мария — это лунные моря, сформированные в результате взрывов кратеров, разорвавших поверхность Луны, но это еще не самое интересное. Значительно более волнующими являются имена, которые астронавты и физики дали долинам и морям Марии. Они назвали их: море Спокойствия, море Безмятежности, море Плодородия, море Штормов, море Мирное и море Облаков. Почему так получилось, что для лунных морей нашлись столь романтические имена, в то время как на Земле моря носят имена вполне прозаические, например Черное, Красное, Северное, Балтийское?

Я шла уже несколько часов и вдруг увидела в джунглях просвет. Меня удивляло, что я все еще могу двигаться, но факт оставался фактом: я двигалась. На каждом шагу что-то острое в рюкзаке нещадно колотило меня по спине и вонзалось в позвоночник.