— Какие планы на сегодня, Армандо? — Диего насыпал землю из больших сумок в горшки для растений. — Сейчас очень хорошо ловится морской окунь. Я слышал, как вчера поздно ночью рыбачьи лодки уходили в море.

— Может быть, завтра. Сегодня я хотел вас обоих попросить найти одно из моих самых любимых растений, Theobroma cacao — теоброма какао.

Он повернулся к Диего:

— Попробуй найти зрелое растение. На нем будут красные, оранжевые, желтые, пурпурные или зеленые стручки. Убедись, что окраска насыщенная — это значит, что они спелые, и принеси мне, не раскрывая их. А если стручки растрескаются, оставь их обезьянам.

— Куда нам надо идти, чтобы найти это растение?

Армандо большим пальцем указал на дверь:

— К сожалению, придется вернуться в джунгли.

— А почему вы сами не идете?

— Потому что у меня есть ты, чтобы идти туда вместо меня.

— Я устала. За два последних дня я прошла не меньше сорока миль.

— Тогда лучше пойти прямо сейчас. Пока у тебя осталось хоть немного сил. Вы ведь не единственные ищете какао. За него здесь разворачивается чертовски упорная борьба при бурной конкуренции.

Индейцев гуичолов насчитывается окало восемнадцати тысяч, большинство из них живет в Джалиско и Наярите — труднопроходимых горных штатах на севере Центральной Мексики. Это потомки ацтеков, и они являются представителями доколумбовой шаманской культуры. Гуичолы говорят: если ты сделан из кукурузы (eekoo) и ешь кактус без колючек — пейот (heekoori), ты станешь ягуаром (тауе), который охотится на твоего оленя (maxra), который, в свою очередь, является твоим духом. Другими словами, преследуй и охоться на себя самого, прежде чем охотиться на кого-нибудь еще. Познай самого себя.

Когда мы вышли из дома Армандо, Диего положил крупные кисти рук на мои жалкие предплечья с еще более жалкими бицепсами и заглянул мне в глаза.

— Если хочешь, могу показать тебе некоторые гуичольские магические фокусы. Это может помочь в поисках теобромы какао.

Он убрал руки с моих плеч, повернул голову в сторону джунглей и искоса взглянул на меня:

— Я знаю, чего ты от меня хочешь.

Жаль, что здесь нет Армандо, чтобы посмотреть, как величественный кондор с полностью расправленными крыльями вовсю флиртует со мной.

— Ну, теперь пошли, считай это просто прогулкой. Мы добудем теоброму какао в один момент.

— Армандо сказал мне, твоя мать была гуичольской шаманкой?

— А мне он сказал, что твоя мать иудейская принцесса.

Для свободолюбивого, не стесненного никакими ограничениями ястреба он слишком уж преуспел в искусстве флирта.

— Моя мать и сейчас гуичольская шаманка. И весьма могущественная. Но я уверен, что ты совсем не о том подумала. Там нет магии и мистики, никаких ведьм и мерзких заклинаний. Реальная магия гуичолов очень проста и практична. Мы всего лишь слушаем песни Тамаца Кауйюмари, самого крупного и старого оленя в лесу. Этот олень дает нам силу оленьего духа и приводит нас туда, куда мы хотим.

— И это считается простым и практичным?

— Ну да, а почему нет? Олень может привести нас к теоброме какао, если ты ему понравишься.

— А как насчет тебя? Ты ему нравишься?

— Я с ним вырос. Он мне как брат, может, даже больше. Уж поверь, он любит меня. Вопрос только в тебе.

Я закатила глаза и вздохнула:

Не собираюсь обсуждать с тобой, полюбит ли меня дух оленя.

— Но мы уже обсуждаем это.

— Почему дух оленя? Почему не какого-нибудь другого животного, например жирафа, ламы или белого медведя?

— Ты здесь много белых медведей видела?

— Да я и оленей тоже не видела.

— Нам надо вернуться на твою любимую поляну. Это место, где они обычно пасутся. Мы их там подождем. В зависимости от их настроения, мы можем прождать несколько минут, целый день или неделю.

— Я думала, мы ищем только одного оленя. Самого большого и старого.

— Тамац Кауйюмари никогда не бывает в одиночестве. Он окружен теми оленями, которые в течение всей жизни любили его. Олени, они такие. Ненавидят оставаться в одиночестве.

Мы направились к джунглям по той же самой пыльной сухой дороге, по которой накануне ночью пришли к дому Армандо. В полном молчании мы прошли мимо соломенных хижин, выстроенных в ряд вдоль пляжа, с их традиционными веревками для белья, натянутыми во дворах. Мимо коричневых ребятишек и что-то кричавших друг другу рыбаков, тянувших длинные рыбацкие сети. Диего сказал, что разговаривать нежелательно и следует держаться поодаль от оленей, потому что они не привыкли к звуку моего голоса, который принадлежал мало того что женщине, так еще и белой. Для меня молчать было лучше всего. Я была вконец измотана и не чувствовала себя в силах поддерживать разговор о том, нравятся ли духам оленей белые девушки.

— Олени, видно, не собираются нам помогать сегодня, — сказал Диего, когда мы прошли уже не меньше пяти миль. — Мы бы обязательно увидели, как один из них или даже парочка пасется поблизости, или, по крайней мере, услышали бы, как они ломятся в лес.

От полуденного зноя мне стало дурно.

— Почему, чтобы это понять, потребовалось столько времени?

— Знать — совсем не то же самое, что думать, предполагать или планировать. Знание приходит к человеку в нужное время, а со мной этого до сих пор не случилось. И как только я это понял, сразу же сказал тебе.

Кожа у меня была липкой, а от жары снаружи и холода в теле я чувствовала себя так, словно сейчас упаду в обморок.

— Мне надо сесть.

— Не здесь. Мы не можем найти Тамаца Кауйюмари, и это значит, что нас преследует дух другого животного, врага Тамаца. Если ты сейчас сядешь, тебя могут убить.

— Никто меня не преследует, в том числе и дух враждебного животного. О боже. Я так устала, что не могу больше идти.

Диего прыгнул ко мне и во второй раз за это утро опустил руки мне на плечи. Великому кондору определенно нравилось прикасаться ко мне.

— Ты не можешь идти дальше, белая девушка?

— Нет. — Я засмеялась. Правда не могу.

— Как же ты собираешься возвращаться в Касабланку?

— Мне надо передохнуть. Всего лишь пару минут.

— Я придумал.

Диего взял меня на руки, и я почти сразу уснула, лишь только прижалась к его влажной майке. Оба мы, влажные от тропической жары, уже несколько притерлись друг к другу. Его тело пахло потом и кокосовыми орехами, и мне приснился мой самый первый мальчик он сидел в кресле спасателя на пляже в клубе «Сильверпойнт» на Лонг-Айленде, а я, вся намазанная маслом для загара, сидела рядом с ним в ярко-синем купальнике и зеркальных солнечных очках.

Когда я проснулась, мне стало получше.

— Все в порядке. Я уже могу идти сама.

Он крепче прижал меня к себе.

— Ты уверена? — прошептал он мне в волосы.

— Да. Отпусти меня.

— Но мне нравится, когда ты у меня на руках, нравится нести тебя. Ты такая милая и легкая.

Мне это тоже очень нравилось, но я совсем не хотела, чтобы свободолюбивый кондор знал об этом.

— Отпусти меня.

Он переместил меня из горизонтального в вертикальное положение так, что мое тело медленно соскользнуло вдоль его.

Мы прошли остаток пути до дома Армандо рядом. Я всегда считала, что в Нью-Йорке хожу достаточно много: от Юнион-сквер на работу в средней части города и обратно, но в действительности оказалось, что не так много, как представлялось, потому что ноги у меня с непривычки опухли и гудели от качественно нового уровня их эксплуатации.

Мы были уже почти у дома, когда вдруг Диего остановил наше движение, придержав меня рукой. Притянул к себе, прижав спиной к своей груди. Собрал мои волосы на затылке в хвост и зажал их в руке.

— Смотри, — прошептал он мне в ухо. — Посмотри налево, но не произноси ни слова.

Я повернула голову. По всей территории вокруг дома Армандо паслись олени. Одни из них были теплого коричневого цвета с белыми пятнами, а другие серые, грязноватого оттенка. Большие и маленькие, самцы и самки, молодые самцы, самцы-одногодки и оленихи с оленятами. Они были повсюду. Это напомнило мне уличный карнавал, когда нигде нет ни клочка свободного пространства.