Он ответил мне с пляжа, пытаясь перекричать шум прибоя:

— Тебе надо приехать сюда, Лила. Тебе бы только сюда добраться и поймать пару волн. И не возвращаться. Пока икры не сведет от постоянного сидения на корточках. Здесь ты была бы свободна, как птица, детка, свободна, как птица.

Я повесила трубку и направилась на овощной рынок, взбивая на ходу кудри.

— Моя райская птица растет великолепно, — сказала я.

Дэвид Эксли, садовод, большим пальцем ткнул куда-то за спину

— Там есть еще много из тех же мест.

— Я не покупаю, а только хожу и смотрю.

— По мне, так смотрите на здоровье. Но если у вас есть свободная минутка, я могу пригласить вас в палатку и показать, как заставить вашу птицу вырастить крылья.

— У меня есть немного времени. Покажите мне, как заставить ее летать.

Он понизил голос и пододвинулся поближе:

— Прежде чем я выдам свои секреты торговли тропическими растениями, мне надо знать, с кем я разговариваю.

— Я — Лила.

— Лила — это чудесно. Лила, а дальше?

— Нова.

— Второе имя Нова?

— Грейс.

— Лила Грейс Нова. НоваяЛила Грейс.

Подхватив под локоть, он провел меня во внутреннюю часть своего магазинчика, за прилавок. Там было влажно и сыро, вода сочилась каплями и стекала по стенам зеленой палатки размером с маленькую городскую квартиру, полностью забитую растениями. Внутри было по крайней мере на пятнадцать градусов теплее, чем снаружи, и пахло влажной землей, дождем и всякой зеленью.

На раскладном деревянном столе стояли пять высоченных райских птиц с торчащими кверху твердыми листьями.

— Дай мне твою руку, Лила Грейс Нова.

Он взял меня за руку и провел моими пальцами по огромному листу.

— Чувствуешь?

— Он мокрый.

— Не мокрый, а влажный, в росе. Разницу видишь?

— Как тебе это удается? Ну, то есть роса. Чтобы растения сильно не намокали?

Он отпустил мою руку. На ней осталась грязь от его рабочей перчатки, словно я брала руками землю.

— Купи себе парочку суперсильных увлажнителей. Не ставь их очень близко к птичке, ты ведь не хочешь намочить листья слишком сильно, но и не ставь чересчур далеко, чтобы не пересушивать. Достаточно близко, чтобы они были покрыты тонкой пленкой влаги. Они это любят и вырастут выше потолка. Помяни мои слова, тебе придется переехать на новое место, чтоб только не расставаться с этой птичкой.

— Ненавижу переезжать.

— Это потому, что у тебя есть корни. Признак того, что ты прирожденный садовод.

Мне понравилось, как это звучит. Прирожденный садовод.Звучало как-то более живо и человечно и даже более женственно, чем истинный рекламщик.

Я посмотрела на Эксли. Его глаза цвета выцветшей рабочей блузы были окружены морщинками, веером разбегавшимися от наружных уголков глаз, возможно оттого, что он целый день щурился от яркого солнца. Он заставил меня почувствовать, будто я нахожусь вовсе не на Манхэттене, и это чувство мне понравилось. «Этот человек настоящий профессионал», — подумала я. Настоящий волнующий флирт с продавцом цветов.

— Чем ты занимаешься? — спросил он.

— Рекламой.

— Ха, милое занятие.

Ну что ж, если он хочет изображать сельского увальня, я буду изображать сексуальную горожанку

— Да. — Я обеими руками отбросила свои длинные белокурые волосы назад и склонила голову набок — Совершенно очаровательное.

Способ продажи продукта, в процессе которого вы заставляете людей поверить в то, что им нужно нечто, в чем на самом деле они абсолютно не нуждаются. Эта работа не для людей с высокими этическими нормами, но отлично подходит для тех, у кого практический склад ума в сочетании с хорошим воображением и умением считать деньги.

Правда заключалась в том, что моя работа внезапно приобрела для меня некоторое очарование. Не знаю, то ли из-за того, что я проводила в офисе бесконечные дополнительные часы, стараясь притупить боль, то ли просто какая-то высшая сила дала мне возможность проявить себя, но как-то так случилось, что, пока длился развод, среди вереницы адвокатов, посредников, пьяных телефонных звонков, смены замков, переезда, слез и криков, нам с Коди удавалось-таки написать, а потом и удачно продать рекламу кроссовок «Puma». Это было наивысшее достижение в нашей карьере, и мы собирались на телевизионную съемку с участием супермодели (даже притом, что я, будучи писателем, ненавижу использовать слово супермодель как принадлежащее английскому языку).

Утром в день съемок я стояла перед шкафом, решая, что надеть, или, точнее, какой выбрать стиль для встречи с моделью.

Я перепробовала различные стили: сексуальный, панк — и в конечном счете оделась а-ля балерина. Распустила волосы, позволив им спадать мягкими волнами поверх свободного летящего розового мини-платья. Накинула на плечи тонкую серебристую шаль и сунула ноги в блестящие балетки. Мне казалось, я выглядела легкой, воздушной и грациозной. В это редкое для меня счастливое мгновение я даже исполнила несколько па, проскользив по новой квартире и четко осознавая, что если сейчас в моей карьере случится удача, то с этого самого момента все в моей жизни наладится.

Киностудия в Бруклине со всеми своими операторами, звукооператорами, клиентами, рекламными агентами, директором и свитой модели, суетливо завтракавшими возле передвижной кухни, очень напоминала огромный товарный склад. Модель в одиночестве курила у складного ломберного стола, разложенного в качестве кухонного. В джинсах с заниженной талией, остроносых черных сапогах и рубашке под коротким, классического покроя меховым жакетом из лоскутков, она сидела, держа в руках сумку от Баленсиаги. В семь часов утра, даже без макияжа и укладки девушка выглядела невозможно элегантной.

— О мой бог, цыпа, ты только на нее посмотри, — выдохнул Коди.

Модель загасила сигарету о глазированный пончик, и у меня наконец появилась возможность представиться.

— Привет, я — Лила. Я писала сценарий для рекламного ролика.

Она наклонила голову, чтобы посмотреть на меня, что заставило меня почувствовать себя ребенком.

— Мило, очень мило, — произнесла она с очаровательным картавым акцентом обитательницы Южного Лондона.

«Никогда больше не надену туфли без каблуков», — подумала я и подошла к Коди, который стоял рядом с нашим боссом, Джофом Каунсилом. Мы втроем наблюдали за моделью с некоторого расстояния, как в зоопарке. Она курила сигареты, словно это был завтрак, осторожно ела попкорн и без умолку говорила по мобильнику. Она казалась счастливой, а почему бы и нет? Я бы, наверное, тоже была счастливой, если бы мне приходилось склонять голову набок и быть центром всеобщего внимания, в то время как менее значительные личности подносят мне зажигалку и кормят попкорном, зернышко за зернышком.

Когда приехали парикмахеры и гримеры, мы с Коди подошли поближе, чтобы посмотреть, как они будут превращать подростка-исполина в супермодель. Оба профессионала, ответственные за превращение, были настолько похожи на гермафродитов, что я, как ни старалась, не могла распознать их пол, а ведь я родом из Нью-Йорка, где разглядеть пол — дело чести. Я пошла за ними: они заталкивали модель в маленькую комнату, ярко освещенную потолочными флуоресцентными лампами. Коди не пустили

— Воспользуйся камерой в мобильнике, — прошептал он. — Я всегда буду твоим верным другом — Да уж мы и так друзья.

Модель, выскользнув из одежды, стояла раскинув руки, пока ее бесполая свита тщательно покрывала ее тело грунтовкой из больших серебряных флаконов. На них были маски, и они поливали ее с ног до головы. Словно пожар тушили. Ее заретушировали, превратив в однотонную телесного цвета колонну оттенка 6’2, напоминающую человеческое существо, но без вен, сосков, ногтей, губ или ресниц

Когда, наконец, все природные черты исчезли, гример, порывшись в своем сундучке с кисточками, выудил оттуда сотни тюбиков с тональными пудрами натуральных оттенков и начал рисовать на ее лице человеческие черты. В то же самое время стилист при помощи нитки с иголкой прядь за прядью педантично нашивал длинные пепельные пряди на ее собственные тонкие светло-русые локоны, создавая густую пышную гриву мерцающего золота.