В гостиной Карам расслабил галстук и грубо расстегнул воротник рубашки. В ладонь ему упала оторванная пуговица. Он стал озираться по сторонам, не зная, что делать дальше. Ему надо было как-то показать свой гнев. Биджи в Сукхи вешали рога на стену и не заметили Карама. Тут он увидел охотничье ружье Сукхи, схватил его и бросился вон как раз в ту минуту, когда из спальни выходила Сарна. Он взял ее за руку и потащил за собой во двор, где Персини и Джагиндер стыдливо теребили свои чуни. Биджи и Сукхи переглянулись и тоже выскочили на улицу.

Голова Карама трещала внутри тюрбана. Она бы взорвалась, если б не жесткая накрахмаленная ткань. Все смотрели только на Карама, и это укрепило его решимость. Он поднял ружье и пальнул в воздух. Прозвучал злобный выстрел, сорвавший печать с сердца Карама. После долгих недель молчания он наконец-то заговорил.

— Довольно! С меня хватит! — проорал Карам. С него довольно тишины и неуважения. Больше он терпеть не намерен. — Что вам надо?! — закричал он на Биджи и Сукхи, умолявших опустить ружье. В окнах появились лица соседей.

— Этого вы хотите?! — Он направил ружье на Сарну и посмотрел прямо в глаза Биджи. Та тряслась от ужаса, в ее взгляде, который прыгал с Джагиндер на Карама, ясно читалось одно: что скажут люди?

Карам расшифровал эту мольбу, и его замутило. Господи, ничего не изменится! Для этих людей важны только внешние приличия.

— Да, вам это и надо, — горько произнес он. — Лишь это вас осчастливит. Я убью Сарну, ребенка, а потом себя. И тогда вы успокоитесь. — Карам навел ствол на жену и нащупал пальцем курок.

Вдруг мысли Сарны обрели ясность. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами — а с ней было наоборот. Все отмерло. Она будто отринула самое себя: чувства притупились, сердцебиение замедлилось. Сарна теперь была в мире с собой, легкая и пустая. Прежде она не испытывала ничего подобного и не испытает уже никогда. Чудо прервала Биджи: она с воплем бросилась в ноги Караму. Сукхи тоже рванулся вперед и попытался отнять у брата ружье. Персини всхлипывала, однако не потому, что ей было стыдно за свои слова. Нет, она плакала от зависти. Ради Сарны Карам был готов на все — неопровержимое доказательство любви. Джагиндер смотрела на него с нескрываемым восхищением — при всей тяге к скандалам, такого ей видеть еще не доводилось.

Только Сарна и Джагпьяри были спокойны. Они словно знали, что скоро все изменится. Карам посмотрел на них и понял, как надо поступить. Он подошел ближе к Сарне и заговорил с особым чувством.

— Что бы я ни делал, тебе все было мало, — сказал он матери. — Я обеспечивал семью, меня забрали из школы и заставили зарабатывать вам на хлеб, взамен я не получил ничего. Ничего! — Голос Карама не выдал, что у него трясутся колени и колотится сердце. Только красный треугольник, выглядывавший из-под белоснежного тюрбана, потемнел от пота.

Биджи не проронила ни слова. Она смиренно подошла к Караму и склонилась перед ним, как делают дети, чтобы получить благословение родителей. Этим жестом она надеялась задобрить сына, тот не поддался на уловку.

— Я не ждал от вас благодарности, просто исполнял свой долг. Но, — Карам глубоко вдохнул, — вы не захотели проявить ко мне уважение. Извините, что не приносил в дом трофеев, которые можно повесить на стенку. Единственными моими наградами были отличные отметки в школе и, вероятно, стала бы фотография с выпускного. Вы лишили меня этой возможности, Да, простите, что делал так мало: всего лишь кормил, одевал и помогал быть вместе.

Все по-прежнему молчали.

— Биджи, — сказал Карам, — Я не хотел причинять тебе боль, но случилось слишком много плохого. С меня хватит. — Его голос задрожал. — Больше мы здесь не останемся. Мы уедем. Так будет лучше для всех.

На следующий день Карам попросил, чтобы министерство финансов перевело его в другой город. Месяц спустя он, Сарна и Пьяри уехали в Кампалу, в Уганду.

— Раздевайся. Я хочу тебя видеть, — сказал Карам. Эти несколько слов, произнесенные с лаской, заронили в душу Сарны сомнения. Еще больше ее встревожил лиловатый подтек на шее, ведь Карам никогда раньше не кусался. Они так давно не занимались любовью. Больше года. Сарна попыталась вспомнить точную дату. Наверное, последний раз это было за несколько месяцев до рождения близняшек. И все же долгое воздержание не объясняло пылкости Карама. Равно как и то, что они впервые поселились в собственном доме, где была спальня, нормальная кровать — словом, уединение. Нет, в ласках мужа Сарна заметила необычайную уверенность, опытность. Неуклюжий и неумелый любовник ночей, проведенных на матрасе в кухне, таинственно исчез.

Просьба раздеться удивила ее. В присутствии Карама она снимала разве что камез, да и то под покровом ночи. Иногда он задирал его до грудей, когда они лежали вместе, но полностью обнажаться Сарна не решалась. Когда Карам водил руками по ее голому телу, она чувствовала себя беззащитной, смущалась и отталкивала его, если он прижимался лицом к ее подмышкам, ступням или лону. Что он задумал? Потом Карам стал лизать и сжимать ее. Сарна и вовсе запаниковала. Что он делает? Где научился этому? Надо ли его остановить? Это так приятно… Кто показал ему все эти трюки? У него наверняка была любовница. Где-то в другом месте. В Англии? Он ведь поехал туда на курсы по холодильному оборудованию. Так вот почему его не тянуло домой! В душу Сарны закрались подозрения. Нет, не может быть! Наверное, это просто его другая сторона, та, что боялась показываться на свет в тесном доме в Найроби. Даже придумывая себе такие объяснения, Сарна в них не верила. И за несколько недель в Кампале ее предчувствия подтвердились.

Он захотел заниматься любовью днем. Приходя на обед, он вел ее в спальню и начинал раздевать. Потом овладел ею средь бела дня, под ясным солнцем, пока она зажмуривала глаза при мысли об измене. Карам настолько расхрабрился, что стал осваивать другие позы: стоя, сзади, сидя на кровати. Сарна принимала новшества без слов: по сравнению с унизительным предательством мужа они были сущим пустяком. Всякий раз, когда их ноги переплетались, тяжелые мысли Сарны запутывались в узел. Она хотела отдаться незнакомым удовольствиям без остатка и жадно набрасывалась на Карама. Она хотела удовлетворить его так, чтобы он и думать забыл о другой. Она хотела, чтобы муж просто обнял ее и сказал, что любит. И в то же время она хотела оттолкнуть его и осыпать проклятиями.

Несколько недель Сарна ничего не предпринимала. Ее злость на Карама затмил гнев на судьбу. Ну почему эта злодейка наносит ей удар за ударом? Боль вновь заполнила все ее существо, боль предательства, гнева и печали, а сильнее всего — агония Имбиря, любви, удвоенной от чувства потери.

Горькие мысли находили отражение в ее стряпне. Любое блюдо заправлялось нежным соусом, сдобренным изрядной порцией масла или сливок: гастрономические богатства показывали всю тяжесть ее терзаний. Под нежными соусами скрывался удар чили, обжигающего рот.

Когда Сарна наконец-то смогла облечь свою тревогу в слова, они вышли из нее ядовитыми, отравленными потайной болью, копившейся несколько недель. Карам вдруг заметил, что жена в постели стала похожа на куклу. Он чувствовал, как ее тело отвечает на ласки наслаждением, однако Сарна молчала как рыба и почти не шевелилась. Подумав, что ее, наверное, надо подбодрить или даже разрешить ей получать удовольствие, Карам предложил жене расслабиться, быть смелее и ничего не стыдиться.

— Извини, — ледяным тоном проговорила она, — я не ездила на холодильные курсы.

Карам отпрянул.

— Да, Джи. — Она вырвалась из его объятий. — Не знаю, что ты изучал, но, видать, твои холодильники больше походили на печи!

— Не понимаю, о чем ты говоришь! — возразил Карам, однако его сердце беспорядочно билось, словно горсть мраморных шариков, брошенных на пол.

— Нет, Джи, болтовня — больше не твой конек. — Сарна толкнула его в пах. — Ты освоил другое ремесло.