— Когда, говоришь, начались боли? — спросила она Персини.

— Два или три часа назад, кажется.

— Нет, нет! — возразила Сарна. — Болит дольше! — Она перевела дух и зажмурилась. — Уже почти… целый день! Я просто… — шумно выдохнула, — не знала!

— Ты ведь рожаешь впервые? — уточнила Мина Маси.

— Конечно! — закричала Сарна, и ее лицо внезапно исказила боль — будто на небе сгустились тучи. Она начала тужиться, будто одним усилием хотела прекратить все нежелательные вопросы. И в пылу этого яростного протеста родила двойню.

«Ох-хо, двойное бедствие!» — торжествующе подумала Персини. Ее собственную неудачу — рождение дочери, а не сына — затмило двойное несчастье Сарны. Две девочки. Опасение, что Сарна обскачет ее и родит мальчика, наконец-то развеялось. И что это за странный вопрос о первых родах? Такая опытная женщина, как Мина Маси, не стала бы попусту расспрашивать. Персини решила разведать что к чему. Она заметно повеселела при мысли о тайном прошлом соперницы. Вот почему она с такой радостью поздравляла Сарну и сообщала всем о прибавлении. Ее доброжелательные возгласы («Две девочки. Две. Девочки!») были чересчур громкими и назойливыми; за ними крылось злорадство.

Мина Маси тоже была недовольна. Две девочки — парой колец меньше. Она мысленно сказала себе, что надо поскорее просветить Сарну. Карам, напротив, был очень рад: он волновался, что не сможет позволить себе золотое украшение для повитухи. Им сейчас было не до этого. Поэтому сначала он испытал облегчение, которое позже, когда его стали поздравлять братья, сменилось гордостью и легким замешательством.

— Вот так! — усмехнулся Мандип и пихнул Карама в плечо. — Сдается, это первые двойняшки в нашей семье.

— Не зря Сарна его двойными порциями потчевала, — сухо добавил Гуру.

Мандип расхохотался:

— Может, если бы она накладывала еще больше, родились бы мальчики?

Карама эта мысль напутала. Два сына — два кольца.

Несколько недель после родов Персини в одиночку смотрела за домом и Сарной. Родители уехали в Индию, чтобы полечить артрит Баоджи в священных водах возле Золотого храма в Амритсаре. Вопреки всем ожиданиям Персини не жаловалась, напротив, ее переполняла неистощимая энергия. Она ухаживала за Сарной с беспримерной готовностью, помогая ей нянчить близняшек, словно то были ее собственные дети. Персини выполняла за нее всю работу и кормила новоиспеченную маму особой едой.

Перед родами Сарна, подумав, что никто не позаботится о таких вещах, заготовила огромное количество панджири, изумительно вкусной смеси из манной каши, масла, миндаля, фисташек, изюма, кокосовой стружки, аниса, имбиря и сахара, традиционно считающейся лучшим питанием для молодых мам. Персини вдоволь кормила ею Сарну. Кроме того, каждый день на завтрак она пекла мори ротис, лепешки с толстым слоем масла. Любое блюдо в Сарниной тарелке изрядно сдабривалось жиром: в дате виднелись тающие кусочки сливочного масла, а овощи плавали под оранжевой пленкой растительного.

— Ешь, ешь, — не унималась Персини. — Набирайся сил.

Разумеется, Сарна заметила ее внимание и почуяла недоброе. Она оказалась права. Персини откармливала барашка на убой. Бегая по делам или сплетничая с соседями, она держала ухо востро и выискивала любые сведения, способные подкрепить подозрения Мины Маси. И когда Биджи с Баоджи вернулись из Индии, ее буквально распирало от новостей. Оказалось, что Биджи выведала то же самое в другом мире, который Сарна мечтала оставить позади.

Вот уже несколько недель Карам был сам не свой. Куда только подевались его целеустремленность и сила духа? Друзья решили, все дело в отцовских обязанностях, а он и не возражал. Пусть думают так, ведь истинную причину уныния он не мог объяснить даже себе.

Почему-то все стороны жизни казались ему теперь печальными или досадными. Его расстраивала скучная работа в конторе, а дома сковывали по рукам и ногам бесконечные требования семьи. Часто у Карама возникало чувство, будто он теряет самого себя среди вороха обязанностей и ответственных дел. Все больше и больше ему хотелось поменять положение вещей, вырваться куда-нибудь или даже к кому-нибудь. Последние месяцы в редкие свободные часы Карам искал такую возможность. Он хотел найти нечто такое, что позволило бы ему уехать из Найроби, выучиться чему-то новому и иметь достойный заработок. Постепенно он осознавал, сколь мало у него в Африке шансов. Ни одна работа не удовлетворяла его требованиям, даже основным. Наконец, когда Карам почти расстался с мечтой об отъезде, один знакомый, Далвир Сингх, посоветовал ему отправиться на учебу в Лондон. Это смущало лишь одним необходимым условием: Англия была далеко. Да, он смог бы уехать из Найроби, как и мечтал, однако курс длился целый год, а это было слишком долго. И все же Карам решил воспользоваться случаем. В отчаянии он заверил себя, что год — это сущий пустяк по сравнению с человеческой жизнью, а в свободное от учебы время он будет работать и посылать деньги семье. Карам взял кредит, чтобы заплатить за курс и купить билет на самолет. И вот завтра он должен покинуть Найроби. Семья до сих пор ничего не знала о его отъезде — он надеялся, что кто-нибудь из маленького сикхского сообщества разболтает все домашним, но этого не произошло. Карам понимал, что об отъезде придется рассказать сегодня вечером, и с ужасом ждал подходящей минуты.

— Бхраджи, Бхраджи? — Харджиту пришлось пихнуть брата в бок, чтобы тот очнулся. Карам вскинул голову и взял сверток, который передали с другого конца стола. Под разноцветными полотенцами покоилась стопка лепешек роти, штук пятьдесят-шестьдесят, не меньше. Карам развернул полотенце, из-под которого поднялся сладкий запах масла, и достал себе две лепешки идеально круглой формы. Их испекла Сарна, с любовью отметил он, узнав ее легкую руку в небольшом размере, симметрии и щедрой заправке маслом. Его сердце сжалось от милой домашней заботы.

— Я только хотел сказать, как замечательно, что Бхраджи сегодня ужинает с нами, но, сдается, он здесь лишь телом, а не духом, — произнес Мандип.

— Очень странно, учитывая, каким одухотворенным Карам стал в последнее время, — пошутил Гуру.

Вот уже несколько недель Карам проводил свободные минуты в гурудваре. Иногда он шел в храм прямо с работы и возвращался домой, когда все уже сидели за столом. Конечно, родственники замечали его отсутствие, однако критиковать Карама не осмеливались. Негоже осуждать человека за то, что он бывает в храме, тем более если это не влияет на выполнение домашних обязанностей. Сарна заикнулась было, что муж все чаще опаздывает к ужину, и Биджи выругала ее за плохо накрахмаленные воротнички и неровные стрелки на его брюках. Караму, конечно, хотелось поделиться с кем-то своими переживаниями, но Сарне он рассказал бы о них в последнюю очередь.

— Что же ты сегодня не пошел в гурудвару? — осведомился Мандип. Пятница — традиционный день для посещения храма. — Даже Баоджи там. Он, наверно, тебя ждет.

Карам пожал плечами. Отнюдь не религиозные чувства или желание понаблюдать за службой раз за разом приводили его в гурудвару. Он искал там уединения. Карам любил занять свое место на полу, закрыть глаза и окунуться в монотонное пение грантхи. Больше всего ему нравилось бывать в храме во время акханд паат, когда читают все 1430 страниц Грантх Сахиба, священной книги. Такое чтение занимало много времени, порой несколько дней. Обычно Карам приходил спозаранку или вечером, когда в гурудваре почти никого не было и негромкий шепот грантхи терялся в сводах зала. Какое счастье! Он весь день с упоением думал об этих минутах, и пусть мысли, посещавшие его в храме, подчас были тревожны, Карам ценил редкую возможность побыть одному и предаться раздумьям.

Теперь же, сидя за столом, он наконец-то прислушался к беседе и стал ждать подходящего момента, чтобы вставить несколько слов о своих намерениях. Вкусная еда развязала языки братьев, и они болтали без умолку, а Карам свой язык, похоже, проглотил. Ему хотелось насладиться каждым кусочком, ведь неизвестно, когда снова удастся отведать изумительной Сарниной стряпни.