— Слог Окуры, как ни странно, существенно улучшился, — с недоумением пробормотал Хирата.

Окура умолк, удовлетворенно улыбаясь рукоплесканиям слушателей. Внезапно тихий голос прошипел на ухо Акитаде:

— Прекрасно! Прекрасно! Наш уважаемый коллега распродает свои таланты по самой высшей цене!

Акитада обернулся и увидел рядом с собой черепашью голову Такахаси. Немигающие глазки с тяжелыми веками выжидающе смотрели на него.

— Простите, я не понимаю вас, — сухо сказал Акитада.

— Разумеется, не понимаете. Ведь в отличие от всех нас вы не так хорошо знакомы со слогом Оэ. Его стиль, если это слово в данном случае применимо, пожалуй, не перепутаешь ни с чьим другим. Стихи, прочитанные Окурой, принадлежат перу Оэ. Окура сам никогда не сочинил бы ничего подобного.

— Откуда у вас такая уверенность? — удивился Акитада. — Студенты часто подражают стилю своего учителя.

— А вы, Хирата, что скажете? Ведь я прав? — спросил Такахаси.

Хирата неохотно кивнул:

— Да, такое вполне возможно.

— А кроме того, — продолжал Такахаси, — наше «светило» сегодня целый день пьет, что определенно не придает ему дружелюбия. Он уже дважды срывался и орал на бедолагу Оно. Просто не представляю, как тот теперь появится на людях. И как только Оэ не обзывал его! Да еще в присутствии стольких влиятельных особ. Это надо было слышать!

Трибуны огласились новой волной рукоплесканий, и Такахаси отвернулся, чтобы поговорить с только что прибывшим Фудзиварой, который и сегодня был одет все в то же неприглядного вида шелковое кимоно, перевязанное совершенно неподходящим к нему поясом.

Хирата, взяв Акитаду под руку, кивнул в сторону сцены. Там раскрасневшийся Оэ снова выступил вперед. Смешно раскачиваясь с мыска на пятку, он смотрел не на судей, а на трибуны, где сидели вельможи.

— Вновь собрались мы здесь, забыв о суете, — начал он медоточивым голосом. — Вновь озарил нас солнца яркого закат. — Оэ сделал широкий жест в сторону сверкающего озера, вызвавший бурные рукоплескания. — Светило вечное сияло нам и год назад. — И, печально опустив голову, он закончил стих: — Но только ныне мы уже не те!

Акитада, проникшись этой своеобразной ностальгией и уместностью образов, ждал от Оэ блистательного продолжения. Однако, к его удивлению, Оэ, вскинув голову и вновь обведя взором трибуны, прочел последние строки:

Он торопливо поклонился и вернулся на свое место, повергнув зрителей в оцепенение. По рядам прокатилась робкая волна жиденьких аплодисментов, но большинство лишь перешептывались, недоуменно качая головами.

— Что же это значит? — удивленно пробормотал Хирата. — Он словно бросает вызов судьям, обвиняя их в неправедном распределении наград.

Акитада нахмурился. Конечно, Оэ не стал бы обвинять досточтимых судей. Значит, он имел в виду что-то другое? Быть может, подтасовку на экзаменах? Все это выглядело весьма туманно и загадочно, и Акитада решил непременно вызвать Оэ на откровенный разговор, как только представится возможность.

Вскоре был объявлен победитель. Им оказался не Оэ и не Окура, а один из придворных, и слуги с подносами начали обходить ряды, предлагая зрителям чарки с саке. Между тем на сцену вышел мальчик в роскошном ярком костюме, младший сын одного из вельмож, чтобы исполнить замысловатый медленный танец, изображавший историю одного из древних императоров, который победил в неравной схватке дракона.

Когда ребенок закончил, ему шумно рукоплескали. Потом вдруг Оэ вскочил со своего места и, снова поднявшись на возвышение, начал читать стихи. Ко всеобщему облегчению, они оказались посвящены только что выступавшему отроку, воспевали его таланты и предсказывали ему великое будущее. На этот раз Оэ сорвал бурные аплодисменты. Большинство зрителей были убеждены, что стали свидетелями блестящего экспромта, но Акитада не сомневался: Оэ подготовился заранее. Его предыдущее выступление представлялось теперь еще более загадочным.

Второе отделение прошло гладко, в нем получил награду Исикава. В перерыве объявили выступление флейтиста. Теперь Акитада напряженно вглядывался в сцену — его интересовало, будет ли играть Сато, — но исполнителем оказался незнакомый ему человек. Отсутствие Сато напомнило Акитаде о полицейском расследовании. Он надеялся, что Кобэ все же не бросит в тюрьму профессора музыки. Акитада все еще не мог забыть избиения нищего старика и теперь пожалел, что назвал капитану имя Сато. Когда флейтист закончил игру, Акитада встал, чтобы размять ноги, и вышел на веранду.

Внизу суетились слуги, разогревая на огромных жаровнях бутыли с саке и бегая взад и вперед с подносами, уставленными чарками. Акитада облокотился о перила, наблюдая за другой группой слуг, разворачивавших коробки с расписными бумажными фонариками. До сумерек и впрямь оставалось недолго, так как солнце уже утратило полуденную яркость, его приглушенно золотистый оттенок, смешавшись с синевой небес, окрасился в цвет лиловых лепестков глицинии. Близилась ночь, когда сотни бумажных фонариков расцветят черную мглу.

Мимо прошмыгнул кто-то из гостей — возможно, спешил облегчиться после обильных возлияний. Акитада распрямился, решив тоже спуститься вниз, когда вдруг заметил студента Исикаву. Тот стоял на углу павильона и отчаянно ругался с кем-то, кого скрывала лакированная колонна. Внезапно Исикава сделал выпад вперед и нанес удар. Высокая статная фигура в синем, шатаясь, выступила из-за колонны. Это был Оэ, без шляпы, с побагровевшим от ярости лицом. Проревев что-то оскорбительное, он набросился на Исикаву, ударив его по лицу так сильно, что звук этой мощной пощечины Акитада услышал, несмотря на галдеж суетящихся слуг. Исикава отшатнулся, держась за лицо, потом наклонился и занес над головой Оэ какой-то предмет, напоминавший сломанное весло. Это уже было опасное оружие. Акитада свесился вниз и крикнул. Исикава замер, поднял голову и встретился взглядом с Акитадой. Бросив весло, он сказал что-то Оэ и скрылся за углом. Оэ постоял еще мгновение, глядя на Акитаду, потом повернулся и тоже пошел, ковыляя, прочь.

Вернувшись на свое место, Акитада спросил у Хираты:

— Не знаете, из-за чего могли бы подраться Оэ с Исикавой?

Хирата нахмурился:

— Подраться? Ты, наверное, преувеличиваешь!

— Ничего подобного. Я только что видел это своими глазами.

— Не забывай, что Оэ пьян. Ну их, Акитада! Смотри, какой прекрасный вечер. Давай наслаждаться им, пока есть возможность. Полюбуйся-ка на танцовщиц!

Акитада окинул беглым взглядом сцену. Равнодушие Хираты раздражало его, поэтому он сказал:

— Я-то думал, вы хотите, чтобы я раскрыл это дело. Не исключено, что здесь мы могли бы напасть на след вашего шантажиста, а вы не хотите поговорить.

Хирата покраснел и оглянулся.

— Тсс! Не надо так громко. — Он придвинулся ближе. — Я понимаю, почему ты сердишься. По-моему, я напрасно привлек тебя к этому делу и думаю, тебе лучше оставить его. Пожалуйста, прости, что побеспокоил тебя, особенно теперь, когда… — Хирата деликатно умолк, но Акитада понял, что он имеет в виду его рухнувшие брачные планы.

Выходит, Хирате нужен был только муж для дочери. Акитаду охватила холодная ярость.

— Если вы не нашли ответа на интересующий вас вопрос, — сухо проговорил он, — а в этом случае вам следовало бы дать мне кое-какие объяснения, положение остается по-прежнему опасным. Или письмо было только предлогом, чтобы пригласить меня в ваш дом?

Хирата побледнел.

— Нет. Я обратился к тебе потому, что университету угрожала опасность. — Он замолчал и несколько мгновений разглядывал свои руки, покоящиеся на коленях. — Хотя не скрою, я надеялся, что благодаря нашей с тобой совместной работе ты и Тамако вновь привяжетесь друг к другу.