—   

Крыса — не зверь. Она в доме полезная. Всякую нечисть выживет, за нею грязи нет. Она не любит скандальных и нечистоплотных. Нече­го на нее кричать. Она с пекарни всех мышей выгонит. Сама хозяйкой станет, и будет поддер­живать порядок везде. Научит вас мыть ноги, чаще стирать носки. Если бы мужики спрашива­ли крыс, на какой бабе им жениться, та ответи­ла бы безошибочно, указала бы тут же. Вон как грязнулю бабку наказала.

—  

Старухи покраснели. А мастер спросил Ла­риску:

—  

Скажи, кто здесь лучшая, кто аккуратнее и чище всех? Кого в жены можно брать спо­койно?

—   

Крыса тут же перебралась на руки к Кате. И человек благодарно улыбнулся. Он долго гла­дил Лариску, а вечером увел к себе домой обоих. Ох, и долго жалела та бабка, что упустила хоро­шую невестку. Не разглядела, не оценила и на­всегда обидела сына.

—   

Вот так оно и случается часто, пока чело­век рядом, его не замечают, ругают все кому не лень. А как его не станет рядом, все мечтают, как вернуть. Но зачастую из той затеи уже ни­чего не получается. Ведь в жизни не только люди, а и животные имеют память на доброе и злое, и никогда не признают бессердечного, крикливого человека, не помогут ему, обойдут стороной. А ведь все на свете связано меж со­бой кровными узами, и без них никому не про­жить на свете.

—   

Ну, ты, козлик, сказал! Что ж это мы без крыс не проживем? — удивилась Ритка.

—   

А ты, девонька, понаблюдай! Перед силь­ным землетрясением или наводнением, кто пер­вый покидает норы, показывая человеку, что надо скорее уходить. Приглядись, когда отходит от берега судно, не покидают ли его крысы? Если убегают, этот пароход к берегу не вернется. Коли крыса не ест какой-то продукт, человек тоже его не тронь, опасный он, отравиться можно.

—   

И таких примет много. Грызется крыса в дом, знай, это к покойнику. Укусила человека, значит тот очень серьезно болен. А коль тихо, мирно свила себе гнездо в доме, будет благопо­лучно и спокойно жить семья. Крыса всегда счи­талась особым созданием. С плохим человеком она не дружит и не живет. Только благополучие признает. Потому, в моем доме крыс никогда не водилось,— вздохнул Бондарев.

—  

А мыши? Они тоже к добру?

—   

Ничего подобного! То совсем другие тва­ри. Они к смерти, или к переезду, или к пожару. Заметили эту мерзость, враз кошку или ежа не­сите. Чтоб отловили до единой. Мало кучу хар­чей, одежды испортят, но и позаразят всякой гадостью. Плодятся они быстро. И жрут все под­ряд, как саранча. От них бабки заговорами из­бавлялись. Но кто их теперь помнит? Человеку надо знать много, но что удержишь в одной ма­ленькой голове. Дай Бог главное: не растерять нам тепло из души и сердца, без них не про­жить, а с мышами как-то сами справимся...

Утром гости Варвары позавтракали наспех. Все думали о предстоящей дороге, но не о еде. Еще находясь на Колыме, каждый душою уже был дома. Не терпелось сесть в транспорт и ехать как можно скорее, не оглядываясь назад.

Все вышли от Варвары дружно. Простились еще в доме с подругой. Бондарев на прощание обнял и расцеловал каждую. Им предстояло разъехаться в разные стороны надолго, а мо­жет навсегда. Все смотрели в разные стороны дороги. Откуда скорее появится попутка, тот раньше уедет.

Девчонки вскоре заметили автобус, направ­лявшийся в Магадан. Они вскочили в него яр­кой стайкой и, помахав руками из-за стекла, за­спешили занять места. Бондарев с Варей недол­го оставались на дороге, и вскоре Игоря Павло­вича подобрала попутка.

Шофер лихо затормозил и, открыв дверцу, спросил человека:

—   

Тебе, отец, куда?

—  

До самого полюса, если сил хватит!

—  

А что так легко оделся? Не боишься про­стыть. Ведь путь неблизкий. А к ночи колотун обещают аж до минус полста!

—   

Мы ж в машине, живы будем,— отозвался человек весело и сев рядом с водителем, плот­но захлопнул дверцу. Машина рванула с места резвой лошадкой. Игорь едва успел махнуть рукою Варе, та уже свернула с трассы на свою тропинку, шла, понурив голову. За прошедшие дни она привыкла к людям. Они сидели, лежа­ли, о чем-то говорили, делились заботами и ра­достями. Варя научилась жить их проблемами. А теперь вот снова осталась вдвоем с Султа­ном. Но с ним не поговоришь.

—   

Варя! Варюха! — слышит голос за спиной. Водитель почтовой машины спешит ей навстре­чу, размахивая конвертом:

—   

Вот и тебя нашли! Глянь, из самого Кав­каза письмо прислали. Когда успела и там зна­комыми обрасти?

—   

Какие знакомые? Они все на погост при­езжают. Так и познакомились. Куда людям де­ваться в такой колотун, бегут ко мне. Не выго­нишь ночевать в сугроб,— взяла конверт.

—  

Варь, а это не тот кавказец, что дольше всех у тебя задержался?

—  

Я не за кем дни не считаю,— обрубила резко. Хотела уйти, но водитель придержал:

—   

Погоди! Тут тебе и посылка. Тяжелая! До­тащишь ли сама? Может помочь? — предложил шофер.

—  

Своя ноша не тянет,— взяла Варя посыл­ку на плечо и заторопилась домой без оглядки.

В посылке чего только не было. Сушеные ко­рольки и персики с орехами, суджух — орехи в сливах, сушеный виноград — изюм, нацио­нальное печенье, вино и коньяк, даже сушеный инжир, все это аккуратно завернуто, обложено, чтоб не разбилось и не испортилось.

—   

Вот и отнесу к твоим на могильник. Пусть угощаются своим, домашним. Это для них нео­жиданные гостинцы, как привет из дома, с род­ной стороны. А если кто мимо пойдет, пусть тоже поест и помянет твоих родителей добрым сло­вом,— думала женщина, складывая в сумку со­держимое посылки.

—   

Раза на три навестить могилы хватит. За один раз отнести, конечно, много. Пусть по­больше людей помянут твою родню,— решила женщина. И торопливо вскрыла конверт.

Что скрывать от себя. Она поневоле часто вспоминала Аслана, его взгляды на нее, все раз­говоры, предложения уехать к нему на Кавказ, стать его женой.

—   

Но ведь отказала не случайно. Чужой он человек. Как кот в мешке. Кто знает, что ждать от такого. Он где только не мотался, всякое по­видал, испытал,— побежали глаза по строчкам:

—   

Здравствуй, Варенька! Как живется тебе на твоей Колыме? Наверное, морды волчьи? А ты сидишь в своей избушке, ни жива и ни мертва от холода и одиночества. Мне до беско­нечности жаль тебя. Ведь сама себя гробишь. А зачем и ради чего? Ведь я предлагал тебе руку. Причем заметь, вместе с сердцем, роспи­сью и домом. А у меня неплохо. Даю слово, тебе понравилось бы. У меня под окнами целый сад, с виноградом, инжиром, персиками, грец­ким орехом и черешней. Весною соловьи зали­ваются на платанах. А сколько цветов растет под окнами, не счесть. Лето у нас солнечное, теплое. Я свозил бы тебя на Голубые озера. Там вода, как небо. Глаз не оторвать от кра­соты. Зимою мороз не опускается ниже минус пятнадцати. И я никогда не ношу шапку. И ты забыла бы о тепляке. У меня в доме всегда жара. Холодно не бывает. Но очень не хвата­ет тебя.

—   

Я тоже думал, что забуду, не стану писать и все оборвется само собою. Был уверен, что время заглушит память о тебе, но, не тут-то было. Ты приходишь во снах и смеешься надо мной, зовешь к себе на Колыму и говоришь, что рано нам слушать соловьев с завалинки, что мы вов­се не старые и надо пожить полной грудью, пока ничего не упущено.

—   

Варя! Милая моя девочка! Я в своей жиз­ни вдоволь наглотался холода, знаю Колыму вдоль и поперек. За себя не боюсь. Но хочется сына! Ему я не дам родиться и жить в этом Колымском аду Ребенок не должен знать муки и расти в волчьем комфорте. По-моему ни одна мать не пожелает своему ребенку такое! Разве впустую нами пережито это горе? Лишь для того, чтобы оно не коснулось наших детей. А тебе пришло время подумать всерьез о семье, детях и вспомнить обо мне. Тебя не просто не хвата­ет, а нету жизни, мало солнца, тускло цветут цветы, не радуют глаз горы, и даже друзья ка­жутся скучными. Без тебя и сердце перестало смеяться и радоваться, петь и каждую ночь снова ждать счастья молодого рассвета, как твоей улыбки. Я не могу жить без тебя! Я жду, когда ты меня вспомнишь! Я так хочу, чтоб ты позвала!