убрал. Другую вместо нее поставил. Эту змею на трассу загнал. Когда видел ее, невольно тряс­ло. Эту змеюку никакой режим не исправит и даже сталинский. Они рождаются для тюрь­мы. Им только там место,— вспомнил Бондарев скрипуче.

—   

Игорь, она видно выросла в такой среде.

—   

Не знаю, откуда такие берутся. Но я после того случая не разрешал ставить баб на раздаче.

—   

Оно и мужики всякие случаются.

—   

Не примечал таких сволочей!

—   

Хм, чего удивляться? Вон у меня в посел­ке по соседству семья живет. Все нормальные люди. А вот пацан у них, настоящий живодер. Увидит кошку или собаку, обязательно заденет. Усы подпалит, хвост обрежет, лапы выкручивает, птицам крылья выламывает. Я как-то поймал его в коридоре. Так насовал мордой в угол, что до вечера выл. Никто из его семьи не вступился. Только отец спросил, в чем дело? Потом сам ремнем добавил. Так с тех пор этот козел мимо меня бегом проскакивает. Но какою сволочью был, такою и остался. Зачем их на свет пускать?

—   

Как знать, может во дворе старшие маль­чишки испортили,— заметил Иванов.

—   

С ним никто не дружит. А и во дворе дев­чонки, какие вдвое старше. Но такому гаду толь­ко надзирателем в тюрьме работать. Да и то зэки не выдержат.

—   

А что? Терпеть будут. Куда деваться?

—        

У нас охранник был. Прислали придурка служить. Ну и урод, скажу тебе. Редкий подо­нок! Чуть что кулаки в ход пускал. По поводу и без причины на всех отрывался кретин.

Ну и достал,— рассмеялся Бондарев, добавив:

—        

Мы давно ждали, когда терпение у людей кончится, и решили не вмешиваться. Я как раз с прокурорской проверкой нагрянул, со мною следователь. Ну, а этот охранник загнал в угол парнишку и жучит его изо всех сил. Тот терпел, а потом как сунул в пах коленом, да так, что охранник через макушку перевернулся, взвыл не своим голосом. А тот вламывает не щадя. Не только морду изукрасил, всего достал. Охран­ник крутится, а никто на помощь не идет. Надо­ел всем садист. Короче, уделал его тот зэк без­наказанно. Хорошо вкинул. Мы видели. Но не вмешались. Зачем? Он получил, как нарывал­ся, потом таким смирным стал, аж до неузнава­емости.

—       

Игорь, а тебя когда-нибудь били? — вне­запно перебил Иванов.

—       

Случалось пару раз. С паханом барака сцепились. Вкалывать не хотел. Мальчишки ра­ботали, а он у них на шее сидел. И попробуй, скажи слово. Он фортовый, хозяин барака, его слово слушали. А тут я запретил кормить ужи­ном. Пахан от ярости озверел. Ну и сцепились на кулаках. Я знал, что уступать нельзя и в эту разборку вложил все свои силы. С час мы с ним дрались. То он меня в угол мордой отправит, то я его на лопатки брошу. Но потом зацепил под подбородок так, что нижняя челюсть вылетела. Орал он до ночи. Но деваться некуда. По зако­ну побежденного утром пошел на работу, а из паханов его ночью вывели. А второй раз со стар­шим охраны. Тот девку в углу зажал, собаку на нее натравил, а тут меня поднесло. Вломил мудаку, а на другой день выкинули с работы. После того драться не приходилось...

Варька шла домой, угнув голову. Начинавша­яся пурга стегала в лицо без жалости.

—   

Эх, мужики, не догадаются выпустить Сул­тана. С ним куда быстрее добралась бы до­мой,— подумала баба.

Ветер быстро набирал силу, сшибал с ног. Он продувал бабу насквозь, и та невольно по­жалела, что оставила волчонка дома.

—  

Хотела, чтоб лапа зажила,— вспомнила Варвара и вдруг почувствовала, что идти стано­вится невмоготу.

—   

Присяду ненадолго. Отдохну и снова в путь. Уже недалеко осталось,— утешала себя женщи­на и присела в сугроб. Сразу стало тихо и легко.

—   

Вот так, наверное, в раю, у мамки под бо­ком. Обо всем забыть, не станет обид, забот, только они вдвоем.

Варя уже стала дремать. Выпала из рук сум­ка с хлебом.

—  

Жаль Султана. Но мужики не дадут про­пасть, кто-то возьмет к себе зверушку,— почув­ствовала, как кто-то царапает снег у лица, куса­ет нос, губы, щеки:

—  

Да что это такое? Дайте отдохнуть,— от­талкивала от себя невидимое. Но вот послы­шался душераздирающий визг.

Это был Султан. Он лизал, кусал, будил хо­зяйку и все же заставил встать. О! Как трудно было шагнуть из смерти в жизнь. Султан до слез ликовал, удалось разбудить хозяйку, он успел и не опоздал...

Султан носился вокруг Вари, не давая той ни остановиться, ни присесть. Он тянул ее домой из разыгравшейся пурги. Султан видел, что Варя снова начинает уставать и покусывал за руки, прыгал, носился вьюном вокруг, норовя лизнуть нос, глаза и губы. Волчонок будто хотел что-то сказать. Выдавливал из горла, но никак не по­лучалось. Он чуть не плакал от досады. Сколь­ко старания вкладывал, сложил губы в трубку и вдруг из пастюшки зверя донеслось:

—   

Мама!

—  

Султашка мой! Ты назвал меня мамой. Ради такого стоило выжить! — обняла волчон­ка, он радостно заскакал вокруг. Вот так они при­шли в дом. Варя мигом разулась, сняла куртку, все трое мужиков пристыжено встали.

—  

Я же говорил, что он за Варей побежал, а не по нужде. У Султана на хозяйку свое чу­тье. И баба рассказала, что случилось в пути, как нашел ее Султан и привел домой.

—  

А мы думали — ты на попутке приедешь.

—  

Попутки ходят только вечером. Утром они развозят хлеб по поселку.

—  

Ой, Варя, как Султан просился наружу. Кричал, царапал двери, выл. И только когда начал колотиться в окно, мы поняли, что его не удержать. Он все равно выскочит. Думали, что от костей пробрало, желудок разгулялся. Ведь хотели встретить. А вишь, как коряво могло по­лучиться! — сетовали люди.

Султан успокоился и теперь лежал у откры­той топки. Он знал, что его хвалят. Ведь ругать было не за что.

—  

Даже мамой назвал впервые. И вылизал с головы до ног, а как переживал, чтоб снова не присела и не замерзла совсем. Вот и волчо­нок, а догадливее людей оказался.

—   

Колымчанин! Знает свое дело! И хотя зверь, любит так, что человеку потянуться.

—   

Это правда! Такому другу позавидуешь. А ведь когда-то ты его от смерти спасла. Нельзя вам друг без друга,— сказал Аслан и попро­сился:

—   

Варя, оставь меня у себя. Эту пургу я вряд ли выдержу. Холод и ветер не так просто пере­нести. На что ты человек закаленный, а и то чуть не случилась беда.

—   

Как же вы все поместитесь. Тут одному Аслану этой комнаты мало! — смеялась Варя, мужчины хохотали.

—   

Мы боком ляжем. Как-то поместимся. Бон­дарева к Султану под койку сунем. Свободнее станет.

—   

Главное, чтоб на двор не выбросили,— отшучивался Игорь, добавив:

—  

Сплю крепко, могу не почувствовать. А ме­ня Султан спасать не станет.

—   

Он хоть зверь, а сердце имеет человечье. Любого из беды вытащит, даже не подумает

о   себе. Я по прежним временам помню, что ко­лымские волки не набрасывались на детей даже по голодухе. А вот на людей не всегда можно было положиться,— вспомнила Варя свое.

—   

Я впервые узнал, что такое мороз, имен­но на Колыме. Попали мы сюда всей компанией уже зимой. У нас на Кавказе таких холодов не бывает никогда. В горах не больше пятнадцати градусов доходит и все. Ну, мы сникли вовсе. Думали, конец всем пришел. Да еще еда гнус­ная. Баланда жидкая, вонючая. А в бараках собачий колотун. К нарам чуть не примерзали. Утром едва вставали. Руки, ноги задубеют, не разогнуть их и не согнуть. Охрана с кулаками подскакивает, давай, скорее вставай. Им пле­вать, что мы еще дети,— заговорил Аслан.

—       

А где вы работали? — спросил Иванов.

—       

Везде! Поначалу на трассу пригнали. Но не получилось. Спецухи не было на нас. Где-то через месяц получили, а пока на стройку броси­ли, барак делали. Хотя в строительстве никто не волок поначалу. Учили на ходу, кулаками и пинками. А что с нас взять, если робы не име­ли. Хотя вкалывали в морозы. В барак возвра­щаемся, ни живые, ни мертвые. Сами зэки нас выручили, поделились кто чем мог, хотя и воры, а сдохнуть не дали. Только через месяц спецуху выдали на складе. Если б не фартовые, мы за это время передохли бы. Даже чай давали мужики, чтоб мы не откинулись. Привыкли мы к чифиру. Опять же фартовые обеспечивали. По­началу колотили нещадно. Но когда огрызаться стали, отцепились от нас, поняли, голиком в руки никому не дадимся. А вот зубы на нас полома­ют многие. Чаще других заставляли нас днева­лить. Мы тому радовались. Привести в порядок барак — это не то, что целый день на морозе вкалывать. А и жалели нас — пацанов,— умолк не-надолго.