—        

Это в день смерти Павла, мужика ее. При­шла утром, вся голова белая. И глаза, как чу­жие. Легко ли такое пережить.

—        

А и пригнали за что? Вспомнить больно,— дрогнули плечи Анастасии.

—       

За что ж посадили? — спросил Аслан.

—        

На Первое мая всем велели дома подго­товить к празднику. И она портрет Сталина при­била к крыше дома. Тут ветер поднялся сумас­шедший. Сорвал тот портрет и мордой прямо в лужу шваркнул. Никто враз и не приметил. Когда увидели, уже было поздно. Чекисты опе­редили и взяли всю семью как за надругатель­ство над портретом вождя.

—        

Хоть бы детей не трогали. Их у нее было кому подрастить. Хотя, восемь лет немало. Но Хрущев через пять лет отпустил. А толку? Вре­мя не вернешь. Да и куда вернешься. Мы уже знали, что нас никого не ждут. Никто не верил в реабилитацию. Так и считали врагами наро­да. Каждому не докажешь, если даже мой брат испугался пустить нас в дом и сказал:

—        

Зачем мне лишние неприятности? Своих бед полная пазуха.

—   

А только ли нам вот так отпели? Своя родня хуже чужих стала. На работу не взяли. Ну, как было жить? К Хрущеву наши жалобы не попали. Самих и тем более не пустили. Там у него охрана в тыщу человек. И куда ни подашь­ся, отовсюду гонят, как прокаженных. Никто не был нужен. Вот так и вернулись в старатели. Больше мы ни шагу с Колымы, не нашлось на земле другого места. А сколько горя вынесли, голодали, мокли, мерзли. Много лет прошло, пока наши дети хоть как-то устроились. Сами до сих пор никуда не лезем. Прошлое и теперь помнится. Не хочется опять головой в те беды лезть. Они так и остались в памяти. Конечно, нынче времена поменялись, но нынче и силы всех покинули. Да и чем лучше на материке. Здесь мы у себя,— говорила Анастасия хрипло.

—   

Нас долго звали уголовниками, бандита­ми, врагами народа,— вспомнила Варя, доба­вив:

—   

Много раз за это морды била. Но разве тем убедишь. Люди не знают многого. Да, мень­ше стало зон, но горя не убавилось. И по-прежнему присылают сюда невинных, и работают зоны. Рукам зэков всегда сыщется работа. Му­жик иль баба, если он колымчанин, на нем клей­мо до самой смерти горит, его ничем не вытра­вишь. Наши люди скорее зверя пожалеют, но не нас — с Колымы. А посели сюда любого, никто не выживет. Измельчали, испортились люди. А ведь после войны другими были. Знали, по­чем она эта жизнь!

—   

Все так и не так! До того дошло, что нам — колымчанам, материковский климат не подхо­дит Я не брешу. Старшего сына послали учить­ся в Московский институт. Он поступил, а учить­ся не смог. Аллергия замучила, бронхи сдали, сердце подсело. Врачи проверили и велели сроч­но возвращаться к себе, если хочет жить. Какой смысл мертвому в дипломе? Вот так и решили, пусть учится у себя, на Крайнем Севере! Не по­шла нам их наука впрок. Как наша мамка сказа­ла, пусть будет неграмотным, но живым. И пра­ва она. Скоро москвичи будут приезжать к нам лечиться. А уж мы без них выжили и теперь проживем,— сказал сын Дарьи, рассмеявшись хрипло.

Варвара уже убирала со стола остатки с по­минального стола, когда Александр Евменович включил радио. Захотел человек услышать свод­ку погоды. Ведь вот-вот надо собираться в об­ратный путь. Все понимали, что дорога будет нелегкой и к ней нужно подготовиться заранее. Знали, что от Колымы, как от капризной жен­щины, нельзя ожидать ничего определенного. И вдруг по радио прозвучало тревожное:

—   

Дорогие наши слушатели! Прослушайте срочную сводку МВД области!—дрогнул голос диктора:

—   

Сегодня ночью из зоны строгого режима сбежали из-под стражи четверо заключенных. Все осуждены на большие сроки за убийства и изнасилования. У каждого на счету по несколь­ко судимостей. Прежде отбывали наказания за грабеж и бандитизм. Просим жителей области не выходить в темное время суток на улицу, осо­бо поодиночке. Не отпускайте без присмотра детей и не открывайте дома незнакомым лю­дям. Большая просьба к каждому. Кто заметит в поселке или в городе незнакомых людей — срочно позвонить дежурному милиции. Помни­те, все четверо беглецов вооружены.

Сообщение повторили. Люди вернулись к сто­лу. Подобных сообщений не передавали давно. Все сразу сникли. Ведь за окнами дома уже резко потемнело и никому не хотелось стать слу­чайной жертвой беглецов. К тому же, чтобы не произошло, не помочь, не защитить некому. Да и оружия не имелось ни у кого.

—   

Вот так дела! Как же теперь быть?

—   

На замках сидеть, другого выхода нет,— прошептала Анастасия.

—  

Да... Ситуация хуже некуда. Зона, о какой сказано, находится не так далеко. Конечно, идти по темноте плохо, но другого выхода у зэков нет, местность они знают и на север не попрут­ся. Это точно.

—   

Пойдут на первый же огонек в пути. А лю­ди, голосующие на трассе, самая легкая добыча. Тем более, что средь вас всего один мужчина,— сказал Бондарев.

—   

Ну, а ты чем страшнее? У тебя ничего по­мимо ручки нет. У меня тоже. Если кто-то из них узнает тебя, разорвут на куски, и я не сумею убежать. Короче, спасайтесь все, кто как мо­жет,— невесело усмехался Иванов.

—   

И чего оскаляешься? Я хоть бегать умею, у тебя и этого не получится.

—   

А куда бежать, Игорь? Ты глянь за окно. Там темно и холодно. Кстати, нельзя же остав­лять женщин одних в такой момент. Мало чело­век, но ты еще и мужчина. Что скажешь самому себе? — возмутился Александр Евменович.

—   

Почему думаете, будто сюда пойдут?

—  

А больше некуда.

—   

Мужики, этой ночью никто никуда не дви­нется. Это действительно опасно. Из зоны на волю другой дороги нет. Я знаю, что говорю,— сказал Аслан решительно.

—  

Женщины, как вы? — спросил Бондарев.

—   

Страшно даже домой идти! Но ведь не спать же здесь всем вповалку,— ответила Ана­стасия. И предложила:

—   

Игорь и Саша, пошли ко мне. На троих, я так думаю, не рискнут напасть. А в доме на все засовы закроемся. Мои двери и танком не про­бить.

—  

И верно. Ночь они будут идти тихо, чтоб не вывести на свой след погоню. А утром их поймают. Поднимутся вертолеты. Теперь на сне­гу всякая букашка приметна. Куда им деться?

—  

Спрятаться в доме,— хохотнул Игорь.

—  

Ладно тебе! Или всю ночь вот так сидеть будем? — спросил Сашка и стал одеваться.

Вскоре все трое вышли в дверь и Аслан с об­легчением вздохнул:

—  

Трусоватый мужик этот Бондарев.

Прошло минут пять и в окно постучали.

Варя невольно дрогнула, представив четве­рых беглецов, пожалела, что отпустила Игоря и Сашку. Подошла к двери, спросила:

—   

Кого черти принесли?

—  

Да это я, Федор! Открой, Варя!

Он пришел с карабином на плече:

—  

Так и знал, что встретишь зло. Как это у тебя в руках нет топора. После того сообщения мои волки ножи в зубы возьмут!

И глянув на детей Дуси, предложил:

—   

Пошли ко мне! Как вижу, двоих мужиков забрали. Одного джигита надо оставить Варе.

Кто-то и ее защитить должен в случае чего. А вы трое — со мной. Здесь тесно. А у меня и про­сторнее и волчат побольше. Если кто вздумает прийти, пусть на себя обижается. Я их сейчас спущу с цепей, пусть побегают вольно. Ну, а вам, если что, карабин до утра оставлю. Дома еще есть,— Федор увел своих гостей, а Варя и Ас­лан снова остались вдвоем.

—   

Варя, а почему эти люди не пошли в дом матери? Ведь они там жили, это их гнездо.

—   

Аслан, у нас свое поверье и раньше соро­ка дней не стоит в дом Дуси приходить. Тем более, там одна кровать и женщина на ней умер­ла. Кто решится лечь в ту постель? Тебе может и смешно, но мы придерживаемся своих обыча­ев. Пусть хозяйка еще поживет в доме. А уж потом сама уйдет из него. А сейчас очень рано. Всякое может случиться. Дети хоть и родные, но мать уже в мире ином. Мы все о том знаем и обязаны считаться с покойной. Потому при­шел за ними Федя. А Дуся теперь наказать мо­жет детей за земные грехи. Мы не знаем их жизни. Ведь вот оставили ее одну здесь, сами далеко жили, она болела. Может обиду на них за это держала. С мертвого не спросишь,— вздохнула Варя, добавив: