– «Ух-ух-ух» зачем тут на стенах нарисовали какие-то дурацкие деревья и кусты «хуууу»? – Саймон схватил Буснера за мощную переднюю лапу и настучал это по открытому участку шерсти между ремешком часов и манжетой пиджака.

– Зачем? «Хуууу» наверное, чтобы вольер больше походил на экваториальные леса, где люди живут в дикой природе. Смотрите, вот тут информационный стенд – он просветит вас на предмет основных фактов.

Стенд известил Саймона, что дикие люди проживают в Африке в узкой полосе тропических лесов и саванн, которая к тому же становится год от года уже, меж тем как численность популяции сокращается, поскольку бонобо оккупируют все новые территории, захватывая ареалы, где они живут, а также что по-латыни вид обозначается как Homo sapiens troglodytes.

– «Хуууу» а это что означает?

– «Гррууунн» так, посмотрим. – Буснер почесал свое обширное ухо. – Я не совсем уверен, в переводе получается что-то вроде «человек разумный пещерный», кажется так «хуууу»?

– Но, доктор Буснер, сам по себе знак «человек», что он означает «хуууу»?

– «Уч-уч» что ж, Саймон, признаюсь, тут вы загнали меня в угол. Наверное, это какой-то знак из жестикуляции тамошних аборигенов; а может быть, это, как его, ономатопея, транслитерация какой-то человеческой вокализации, например «чшшшеееееллллл». Логично, не так ли «хуууу»?

Саймон недоверчиво поглядел на своего ментора, на своего проводника, на свой единственный мыслимый путь назад, к душевному здоровью.

– «Ух-ух-ух» вы что, правда не знаете? Я угадал «хуууу»? – показал Саймон, его пальцы беспокойно дрожали.

– Да, вы угадали, Саймон, я не знаю – но теперь очень хочу узнать. Мы же вступили на этот путь вместе, мы как персонажи плутовского романа, путечетверенькаем в поисках истины. Я должен больше узнать о человечестве, а вы – о шимпанзечестве, разве не так «хуууу»?

Пока врач и больной месили воздух, к вольеру подполз сотрудник зоопарка, экскурсовод-доброволец, шелудивого вида самец даже на не слишком еще острый взгляд Саймона, страдающий ожирением, в белой куртке с эмблемой общества «На страже жизни». Он махнул собравшимся обезьянам, и те засыпали его вопросами. Почему на табличке написано, что люди – опасные животные? Почему они почти не спариваются? Как отличить самцов от самок? И так далее.

– «Хуууу» поверьте, – экскурсовод зажестикулировал столь выспренне, что чуть не вывихнул себе запястья, – человек – очень, очень опасное животное. Все фильмы и рекламные ролики, где люди одеты как шимпанзе и делают всякие сложные вещи, – обман. Особям, которые снимаются в этих фильмах, не более пяти лет. Когда человеку исполняется «пять, он становится настолько умным и хитрым, что работать с ним уже небезопасно, приходится отправлять его на пенсию и брать на смену четырехлеток. А некоторые накачивают пожилых людей «уч-уч» успокаивающими, так поступают эти бессовестные фотографы на пляжах Средиземноморья.

Саймон не отрываясь следил за жестами сотрудника и решил, что тоже может задать ему вопрос:

– «Хуууу» но разве люди не слабее шимпанзе? «Хуууу» физически слабее? Как могут такие глупые, безмозглые существа представлять опасность для шимпанзе «хуууу»?

Буснер восхищенно посмотрел на Саймона – его пациент общается с другими обезьянами, блестяще!

Однако экскурсовод с подозрением отнесся к любопытному самцу и к его вопросу – ему, как и большинству шимпанзе, которым случалось сталкиваться с Саймоном, дерганые жесты, странная поза и поникшая шерсть бывшего художника казались свидетельством умственной нестабильности, врожденной либо благоприобретенной.

Поэтому доброволец смерил Саймона тем особенным взглядом, какой у шимпанзе заведен для психов и идиотов, этим вечным коктейлем из страха пополам с жалостью под обозначением «снисходительность», а затем показал:

– «Уч-уч» верно, вы правы. Однако, несмотря на физическую слабость, люди значительно превосходят шимпанзе по размерам. И хотя по нашим меркам их, конечно, никак нельзя назвать разумными – когда мы показываем, что они разумны, мы подразумеваем только, что они умеют делать некоторые разумные вещи, – людей отличает врожденная, грубая хитрость и способность использовать дары окружающей среды в деструктивных целях. Короче показывая «уч-уч», они умеют изготавливать оружие и, если дать им хоть малый шанс, начинают его применять…

– «Хххии-хиии-хиии-хиии-хиии!» – распахнул Саймон свою саблезубую пасть и громко, гортанно захохотал. Он, разумеется, думал о том, какое оружие ему больше всего хочется изготовить и в каких именно деструктивных целях его применить.

Экскурсовод сжал кулаки, другие шимпанзе тоже приняли агрессивные позы. Буснер решил, что самое время отправляться восвояси – на сегодня Саймону явно достаточно, не стоит перенапрягать его нервную систему. Буснер крепко схватил экс-художника за плечи и потащил прочь от вольера, показывая за спиной:

– Прошу прощения, прошу прощения. Это мой пациент, ему нехорошо. Будьте так добры, простите нас… я его лечащий врач. – Одновременно феноменолог-экзистенциалист настучал Саймону по загривку: – Вот что, Саймон, «грррннн» двинем-ка к воротам, Прыгун нас уже ждет. На сегодня прогулка закончена, мы неплохо поработали, на мой взгляд, вы отлично проявили себя «чапп-чапп».

Саймон, надо показать, не очень-то разделял мнение Буснера. Когда они добрались до тоннеля, ведущего к выползу, прямо перед их мордами вырос плакат, украшавший кирпичную стену вольера львиных игрунок. [109]На нем росло «Дерево приматов», располагавшее всех известных представителей этого семейства по различным ступеням эволюции.

Буснер подумал, что именно плакат и привлек внимание экс-художника, что его заинтересовали изображения горилл, людей и низших обезьян. Шимпанзе и человек располагались неподалеку друг от друга, человек стоял на задних лапах, держа под переднюю лапу гориллу с висящим на ней орангутаном, шимпанзе же гордо восседал поодаль в полной эволюционно-генетической изоляции. Четверка примостилась на самой верхней ветке дерева, а под ними нашлось место прочим обезьянам Старого Света. Куда ниже росли ветви для обезьян Нового Света – налево смотрели ветви игрунковых, тамаринов, дурукули и капуцинов, направо – полуобезьян, то есть лемуров, долгопятов и галаго.

Буснер попытался мысленно скорректировать представленную схему, чтобы она отражала искаженное мировидение Саймона, но бросил это занятие, так как тот, еще пару мгновений назад несчастный и обиженный, вдруг начал подыхать со смеху и утопать в слезах, хватаясь обеими лапами за пиджак именитого психиатра, убеждая его обратить внимание на висящий поблизости плакат поменьше.

– «Уч-уч» что такое, Саймон «хууу»? Чего вы от меня хотите?

– Да вот эта штука «хии-хиии-хиии», вот эта вот штука, «клак-клак-клак» она правда означает то, что я думаю «хуууу»? – Саймон истерически хихикал, ворошил на себе шерсть и скулил.

Буснер прочел столь возбудившую экс-художника надпись: «Павильоны имени Майкла Собелла. Официально открыты герцогом Эдинбургским 4 мая 1972 года».

– Ну, не знаю, мне кажется, тут все вполне прозрачно…

– Так, значит «хии-хии-хии», это правда «хууууу»?

– Что правда «хуууу»?

– Что герцог Эдинбургский – макака?! «Хиии-хиии-хии-хии-клак-клак-клак!» – Бывшая художественная без пяти минут знаменитость окончательно скорчилась от смеха у задних лап диссидентствующего специалиста по нейролептикам.

– Не макака, – нравоучительно отзначил Саймону по морде Буснер, перемежая жесты боксерскими ударами, – а обезьяна, обезьяна, Саймон, шимпанзе. Хотя, призначусь, возможно, совсем не такая большая, как некоторые думают.

Саймон, пытаясь отразить очередной хук Буснера, поднял переднюю лапу и выпустил воздушный шарик, который держал на протяжении всей прогулки. Буснер прекратил охаживать своего пациента, и самцы на некоторое время уселись друг подле друга, наблюдая, как сверкающая на солнце шарообразная карикатура на человеческое лицо поднимается все выше и выше в безоблачное голубое небо.