Окленд сообщил, что появится в пять часов. Незадолго до пяти Фредди по настоянию Констанцы встретился с нею на темной, плохо освещенной площадке третьего этажа. К пяти Констанца перегнулась через перила, и Фредди сзади прижался к ее спине. Он уже был в состоянии безумного возбуждения – еще бы, от одной мысли о Констанце в эти дни у него начиналась эрекция. Он засунул руку в платье, ярко-розовое в этот день, расстегнутое на спине. Вторая рука – вот уже много недель, как ему не позволяли этого, – нырнула под юбку Констанцы. Она не любила носить белье.

Левая рука Фредди сжимала грудь Констанцы, правая гладила мягкое, влажное место. Фредди был так возбужден, что едва услышал, как хлопнула входная дверь и послышались шаги в холле. Он заметил присутствие Окленда, только когда Констанца окликнула его по имени.

Окленд остановился под лестничным пролетом. Он глянул вверх и поздоровался только с Констанцей, поскольку Фредди – его руки в этот момент перестали блуждать и застыли – не было видно снизу. Констанца тем временем завязала беседу с Оклендом, причем самую оживленную. В то же самое время она дала понять Фредди, который было собрался вытащить руки, чтобы он не останавливался. Она извивалась и терлась об него, она прижималась к его правой руке так сильно, что наконец-то Фредди засунул два пальца в отверстие, которое он так долго искал. Констанца вздрогнула. Продолжая сердечно беседовать с Оклендом, она крутила бедрами, словно ввинчиваясь в пальцы Фредди.

Фредди уже был и сам слишком возбужден, чтобы остановиться. То, что он оставался невидимым, занимаясь этим некрасивым делом, а Констанца продолжала разговаривать, не переменившись в голосе, – все вместе разозлило Фредди, напугало и еще больше возбудило. Страх, гнев и желание – Констанца разбиралась в коктейле секса. Фредди мял и трепал ее соски, а из-под юбки Констанцы доносились чавкающие звуки – она была очень мокрой.

«Мы даже слышали пушки, Окленд, ветер, очевидно, дул в нужном направлении, мы слышали их очень отчетливо…» Голос Констанцы оборвался лишь на мгновение, и в этом крошечном промежутке у Констанцы был оргазм. Фредди почувствовал, как в этот миг ее тело застыло, затем его пальцы внутри почувствовали пульс. Он довел ее до оргазма, чего прежде не случалось – Констанца любила это делать сама. Иногда, по ее словам, это было забавно, Фредди засекал время: чтобы удовлетворить себя, ей достаточно было тридцати секунд.

Фредди знал, что его ожидает награда, и, когда Окленд, так ничего и не заподозрив, покинул холл, Констанца не заставила себя упрашивать. Она была очень обязательной в таких вещах. Она опустилась на колени и расстегнула ему штаны. Взяла его возбужденную плоть в руку. С серьезным, сосредоточенным выражением она сказала:

– Я хочу услышать от тебя кое-что, Фредди. Просто три слова.

– Как тебе будет угодно, – пробормотал Фредди, готовый на все от желания, и потянулся к ней.

– Скажи «возьми в рот». Только это, ничего больше. Хорошо, Фредди? «Возьми в рот».

От этих слов у Фредди потемнело в глазах, они с Констанцей никогда не делали этого раньше, и грубая простота ее слов смела остаток его самообладания. Стремительно, словно собираясь прыгать в черную воду с огромной высоты, Фредди сказал эти слова, и Констанца будто повиновалась.

В этот вечер Окленд остался на обед. Констанца была все время непривычно молчалива. Гвен даже спросила, хорошо ли она себя чувствует, и Констанца, ответив, что устала, отправилась спать.

Фредди просидел с ними еще час, он пытался закончить детектив, но не смог сосредоточиться. Когда Гвен начала читать Окленду последнее письмо Мальчика, Фредди, который слышал его по меньшей мере четыре раза, воспользовался моментом и попрощался: единственное, о чем он мог думать, это снова увидеть Констанцу. Едва слышно он прокрался по коридору к двери Констанцы. Лондонский дом был меньше, чем Винтеркомб. Здесь им нужно быть очень осторожными.

Констанца ждала его. Она сидела за столом, перед ней лежала стопка тетрадей в черных обложках. Когда Фредди вошел и закрыл за собой дверь, он увидел, что Констанца сидит неподвижно, ее лицо было мрачным и отчужденным – такой Фредди привык видеть ее в детстве. Глядя в его сторону, она открыла одну из черных тетрадей, перелистала пару страниц.

– Дневники моего отца. – Она взяла тетрадь и протянула ему.

Фредди взглянул на книгу, заметил дату, строчки, написанные аккуратным каллиграфическим почерком. Эти дневники Фредди никогда раньше не видел и не знал, что они существуют. Констанца редко упоминала о своем отце, но если она заговорила о нем сейчас, то нелегко будет убедить ее отложить чтение этих тетрадей – возможно, она втайне продолжала оплакивать своего отца.

– Тебе не стоит заглядывать в них, Констанца, – начал Фредди. – Ни к чему ворошить прошлое. Намного лучше просто забыть. Ну же!.. – Он обнял ее, но Констанца оттолкнула его руку.

– Он пишет о своих женщинах, – произнесла она безразличным голосом. – В основном. Иногда о другом, но больше о женщинах.

У Фредди проснулось любопытство, у него сразу же возникло желание посмотреть эти дневники. Он взглянул на открытую страницу и прочитал несколько слов. Вот это да! А он всегда считал Шоукросса такой дохлой рыбой.

– Ты читала их, Конни?

– Конечно. Я читаю их все время. Это словно какое-то наказание для меня. Сама не знаю, почему я это делаю. Возможно, я хочу… понять.

Констанца, похоже, немного оживилась. Ее голос приобрел живые краски.

– Давай почитаем их позже, Конни.

Фредди уже успел засунуть руку под юбку Констанцы. Он чувствовал ее чулок, полоску шелковой подвязки, тугое бедро. Он решил сразу взяться за дело: никакие шокирующие дневники не могли сравниться с мягкой кожей Констанцы, с живостью и агрессией ее тела, с тем, как она, дразня его, иногда широко раздвигала ноги, а затем быстро сжимала их, как ножницы.

– Позже, Конни, пожалуйста.

– Не позже. Сейчас!

Фредди сразу же убрал руку.

– Я хочу, чтобы ты прочитал это, Фредди. Это и тебя тоже касается. Вот на этой странице. С этого все началось.

– Что с чего началось? – Фредди отступил на несколько шагов. Хотя он ничего не понял, но что-то в лице Констанцы встревожило его. Она выглядела так, вспомнил он, в комнате Мальчика в ту ночь, когда показывала ему фотографии. Он почувствовал, как возвращаются его прежние сомнения; ему стало не по себе.

Констанца вздохнула. Она сказала устало и повелительно:

– Прочти, Фредди.

Фредди колебался, но затем любопытство взяло верх. Он склонил голову и начал читать с верха страницы:

«…не занималась этим с тех пор, как умер ее муж – по крайней мере, она так говорит. Мне нравится ее рот сочного цвета с пухлыми губами, но я уже опаздываю на поезд.

Прежде чем закрыть за собой дверь, я еще раз поимел ее, прижав к стене спальной, но ее влагалище, как по мне, оказалось гораздо хуже: слишком просторное, там все просто болталось – я предпочитаю, чтобы было поменьше. Так что я поставил ее на колени и таки кончил ей в рот. И что же я обнаруживаю? А то, что ее покойный муж явно был человеком либеральных взглядов. Она ухватила меня так, что я засунул весь до остатка. Она играла моими яйцами, вздыхала и стонала – и вот я весь внутри, на всю длину, а эти резиновые губы сомкнулись вокруг моего члена и язык принялся за работу.

Самый лучший минет за много лет. Когда я кончил, старая сука все проглотила и даже облизалась, расстегнула свою блузку и вывалила на меня свои висячие сиськи. Теперь была ее очередь применить свое нахальство, но я заставил ее немного поклянчить и сказать свои слова – все до последнего. Если бы только ее друзья могли ее увидеть!

Тут я покинул ее, так и не удовлетворившись до конца, в спешке, даже не задержавшись, чтобы помыться, и успел на свой поезд буквально в последние минуты. Я чувствовал себя опустошенным, подозревая, что от меня несет ее губами и влагалищем, но в поезде я немного пришел в себя. Хоть какое-то разнообразие! Уже то, что я не мылся…»