Констанца опустилась на колени у ног Стини и положила руку на сердце. Рука лежала сверху накрахмаленной рубашки неподвижно, как рыба на блюде.

– Мисс Канингхэм… Джейн… – начала Констанца, и хотя у нее не получалось говорить таким низким голосом, как у Мальчика, но манеру речи она передала в точности. Она подметила и его напыщенную торжественность, и скрытую неуверенность в себе, даже то, как Мальчик останавливался перед некоторыми звуками – наследством с детских времен, когда он заикался. – Конечно же, мне следует поговорить с вашим отцом. Однако, если вы желаете… если бы вы захотели. Но в настоящий момент хочу воспользоваться такой честью просить вашей руки и сердца…

Фредди слышал, как его брат боролся со словами, путался в них, тонул и в конце концов запутался в нагромождении собственных неуклюжих фраз. В исполнении Констанцы все это выглядело забавным. Она вела свою роль спокойно и убедительно, и все выходило, несмотря на то, что Стини гротескно переигрывал. Констанца, не обращая внимания на ошибки партнера, вела сценку, и в конце концов Стини и Фредди покатывались от хохота.

– О Боже, не может этого быть…Мальчик, оказывается, такой дуралей. Констанца, ты уверена, что он говорил именно так? – Стини схватился за бока, согнувшись от смеха.

– Это его собственные слова, все до последнего. – Констанца тряхнула головой и, показывая, что представление окончено, стянула ленту, сдерживавшую ее волосы.

– Бедный Мальчик. – Фредди, все еще икая от смеха, потянулся за новой сигаретой. – Неудивительно, что это выглядит так кошмарно. Он ведь не любит ее. У Мальчика никогда не выходило скрывать свои подлинные чувства. Я прямо вижу, как прояснилось его лицо, когда Джейн настояла на длительной помолвке.

– Думаю, что она сама вздохнула с облегчением. – Констанца рухнула в кресло и улыбнулась им обоим. – С большим облегчением. Ведь и Джейн любит Мальчика не больше, чем он ее. Предполагаю, что их помолвка продлится следующие лет тридцать. А Джейн все это время будет страдать от неразделенного чувства…

– Джейн? Почему это? – удивился Фредди.

Констанца и Стини переглянулись.

– Ну же, Фредди, не будь таким тугодумом… – Стини подмигнул ему. – Неужели ты не заметил? Джейн не такая чопорная, как кажется. Уже многие годы, столетия она освещает путь… – Стини, чтобы подразнить Фредди, сделал паузу.

– Кому?

– Окленду, конечно, – в один голос сказали Констанца и Стини, и оба покатились со смеху.

От смеха и заговорщического тона, каким были произнесены эти слова, Фредди словно протрезвел. Он перестал улыбаться и пристально посмотрел на них. Их предложение казалось абсурдным, однако уверенность, с которой были сказаны эти слова, заставила его задуматься. Когда случалось что-либо подобное, Фредди всегда чувствовал себя обделенным. Очевидно, Констанца и Стини обсуждали это между собой, как и многие другие свои секреты. И Фредди почувствовал, как ему не хватает этих секретов, такой же непринужденной связи, как у Стини и Констанцы.

– Все это ерунда, – бросил он, прервав молчание. – Вы все это выдумали! Джейн освещает путь Окленду? Не слышал ничего более тупого. Я этому не верю. На самом деле вы все придумали, просто сочинили, что очень на вас похоже. Откуда вы это узнали?

– О, Констанце все известно, – многозначительно улыбнувшись, произнес Стини.

– Можно подумать, что Констанца на самом деле была там, – начал Фредди, стараясь, чтобы его слова прозвучали по возможности язвительнее. – Констанца случайно оказалась в оранжерее в то самое время, как Мальчик и Джейн вошли, и Констанца сказала: «Не обращайте на меня внимания, продолжайте как ни в чем не бывало». Ерунда! Вы оба почивали в своих кроватках в детской, где вам и следовало находиться.

– Ну не совсем так, но похоже, да, Констанца? – хихикнул Стини.

– Не совсем, – лицо Констанцы было непроницаемо.

– Другими словами, вы все придумали. Как я и говорил.

– Нет, это все правда. Слово в слово. И Констанца не спала, правда, Констанца? – Стини коварно улыбнулся и обернулся к Констанце.

– Тогда нет. – Констанца отвернулась. На ее лице появилось усталое выражение, но Фредди показалось, что ей неприятен сам разговор и она хотела бы, чтобы Стини просто замолчал.

– Правда состоит в том, что… – продолжал Стини, засунув руку под платье и вытягивая оттуда набивку. – Правда состоит в том, что все это время Констанца была ужасной маленькой шпионкой, правда, Конни? Маленький соглядатай, от которого не укрылась ни одна из тайн Винтеркомба. Хотя это все было раньше, еще в детстве. А сейчас с этим покончено, конечно же.

– Я бы не сказала. – Констанца поднялась и, глядя Стини прямо в глаза, добавила: – Я замечаю все, Стини, самые разные вещи. Даже сейчас. Ничего не могу с этим поделать – я вижу все, что прячется за людьми, что они сами хотели бы скрыть от чужих глаз, слышу то, чего другие не слышат, однако это ничего не меняет, ведь я не болтаю попусту, не так ли, Стини?

Она протянула руку и неспешно провела пальцем по его накрашенным губам. Красное пятно от помады размазалось у Стини по щеке. Установилось угрожающее молчание, однако Стини первым опустил глаза.

– Нет, конечно же, – едва слышно произнес он. – Нет, ты никогда не болтаешь почем зря, Констанца. И мы все любим тебя за это. Уф… – Стини деланно зевнул. – Уже так поздно! Наверное, я пойду спать…

Он скрылся за ширмой, и, оставшись одни, Констанца и Фредди переглянулись. Фредди переминался с ноги на ногу, он чувствовал, что атмосфера в комнате переменилась непонятным для него образом. Он не мог найти объяснения враждебности и явной угрозы в словах Констанцы. Но сама Констанца выглядела совершенно невозмутимой. Она послала ему воздушный поцелуй и кивнула в сторону двери. Едва слышно, одними губами, она прошептала ему: «Твой подарок», и сердце Фредди забилось учащеннее. Это слово, будто татуировка, отпечаталось у него в уме, и к Фредди снова вернулась знакомая боль предчувствия и ожидания.

Теперь Констанца очень легко добивалась в нем этого чувства. Так продолжалось уже некоторое время. «Сколько еще?» – спросил себя Фредди, направляясь к двери. Знакомый вопрос, и все же Фредди до сих пор не мог найти ответ.

Сколько еще? Все началось, похоже, почти сразу после смерти ее отца, думал Фредди, значит, продолжается уже около четырех лет. Впрочем, началось с таких мелочей и вползло в его жизнь так незаметно, что только спустя некоторое время Фредди стал замечать, как шаг за шагом, встреча за встречей Констанца берет его в осаду.

«Ты нашел подарок, который я оставила тебе, Фредди? Марципановое яблочко? Я положила его на твоей рубашке. В твоей спальне. Это мой подарок специально для тебя, Фредди…»

«Ты видел книгу в своей комнате, Фредди, которую я принесла? Заметил, как я ее подписала? Смотри, чтобы этого никто больше не узнал…»

«О, Фредди, сегодня за обедом ты, наверное, догадался, о чем я подумала, взглянув на тебя? Конечно, догадался! Я видела, как ты покраснел…»

«Взгляни, Фредди, я принесла тебе еще один подарок. У него мой запах. Ты узнаешь этот запах, Фредди? Нравится?»

Злые чары. В мозгу у него уже перемешались все эти разрозненные случаи, невинные и не очень, и сам Фредди теперь не смог бы вспомнить, в какой очередности они происходили и когда. Сколько было лет Констанце, когда она говорила все это – одиннадцать, двенадцать? Нет, это казалось невозможным – тогда позднее?

Фредди не знал, что и думать. Он был уверен только в одном, что Констанца могла, если бы захотела, подчинить его. Ей достаточно было щелкнуть пальцами, кивнуть или просто взглянуть на него. И Фредди покорно направлялся, куда указывала ему Констанца: они встречались иногда в лесу, иногда в хижине лесника, где было очень темно и стоял едкий запах фазаньих тушек. Где еще? В самых разных местах. В Лондоне однажды, в спальне его матери, оставив дверь полуоткрытой для большего риска, – перед зеркалом его матери. Еще раз здесь, в Винтеркомбе, в Королевской спальне. Дважды – на чердаке. А еще в библиотеке, под письменным столом Дентона.