– Ты не рассердишься? Это о моем отце.

Окленд выпустил ее руки. Он слегка откинулся назад. Констанца обеспокоенно смотрела на него. Он тоже вроде бы замялся, может, готовый отказаться. Затем пожал плечами.

– Спрашивай. Я предполагаю, тебя интересует… один день.

– Ночь того несчастного случая… – Констанца будто приковалась к нему взглядом. – Ты считаешь, что там произошел несчастный случай… как все говорят?

– Это было двадцать лет назад, Констанца.

– Не для меня. Для меня это случилось вчера. Прошу тебя, Окленд. Ответь мне.

Окленд вздохнул. Он откинулся к стене. Отвернулся. Взглядом он скользнул через пространство высохшей травы к озеру и дальше к лесу. Он не отрывал взгляда от стены деревьев и темнеющего неба над ними. Помолчав, он сказал:

– Нет. В то время мне не казалось, что это был несчастный случай.

– А теперь?

– Теперь? – Окленд нахмурился. – Теперь я не так уж в этом уверен. Время меняет оценки. Память дает сбои. Кое-что забывается, другие детали ты видишь не так четко. Порой… Может, я стараюсь заставить себя все забыть…

Констанца положила свою маленькую ручку ему на колено. При этом пальто ее распахнулось еще больше. Снова Окленд увидел округлость ее груди, натянувшей шелк блузки. Он отвел глаза. Небо на горизонте наливалось багровым цветом, пронизанным серыми полосами туч. Он подумал, что скоро совсем стемнеет.

– Окленд, ответь мне искренне хоть сейчас. Думаю, я предполагаю, какой будет ответ, и обещаю: что бы ты ни сказал, я не огорчусь. Но я хочу услышать от тебя правду. – Она помолчала. – Это ты взял те ружья?

– Ружья?

– Да. Ружья Мальчика.

– «Парди». – Окленд повернулся взглянуть на нее. Его взгляд остановился на ее спокойном отрешенном лице. На нем не было и следа каких-то эмоций.

– Да. – Он вздохнул, словно на него внезапно навалилась усталость. – Да, это я их взял. В тот день был съезд гостей, мы пили чай на веранде, снаружи, помнишь? Твой отец разозлился на тебя. Он отослал тебя в дом, чтобы ты помылась и переоделась. Джейн увела тебя.

– Я помню.

– После этого… – Окленд помолчал. – Я пошел вниз к озеру с Мальчиком. Он был очень расстроен. Понимаешь, он только что видел их, твоего отца и мою мать, в первый раз. Он видел, как она заходила в комнату твоего отца… – Он помолчал. – Мальчик был странной личностью. Он всегда казался таким тихим, спокойным, но под этим… Он очень бурно реагировал. У него был простой и ясный взгляд на мир, и вдруг все перевернулось. Я долго слушал его. Затем мы вернулись домой. Я пошел в оружейную. Я сказал Мальчику, что я собираюсь сделать.

– И взял его ружья?

– Да. Сам не знаю почему. Они были лучшими ружьями в доме – гордость и радость отца, вот почему. Как бы там ни было, я их взял. Я спрятал их в раздевалке – той самой, с боковой дверью, помнишь? Той, что мы называли чертовой дырой. Днем я зашел туда, чтобы найти какие-то галоши для Джейн. Я сунул их под кучу одежды. Я решил, что оттуда их будет легко извлечь.

– Скажи мне, что ты собирался с ними делать?

– Скорее всего что-то ужасное. Естественно, по отношению к твоему отцу.

– Потому что ты его ненавидел?

– Да. Я его ненавидел. – Окленд перевел дыхание, помолчал. – Мне было тогда семнадцать. Думаю, я никогда и ни к кому не испытывал такой неподдельной ненависти ни до, ни после. Я чувствовал к нему отвращение – к такому, каким он был, и за то, что он делал. За то, как он поступил с моим отцом – и как относился к матери. За то, что он сделал с Мальчиком. Я думал…

– Рассказывай, Окленд.

– Я думал, что мир станет немного лучше, если он покинет его.

Наступило молчание. Констанца держала руки на коленях. Она разглядывала кольца. Она как бы считала их.

– Расскажи мне, что ты потом сделал, Окленд, – наконец сказала она. – Я должна знать.

При этих словах она склонилась к нему. Окленд услышал, как дрогнул ее голос, почувствовал ее дыхание на своей щеке. Он ощущал запах свежей весенней земли в тех духах, которыми она пользовалась. От ее близости у него сбились мысли, он растерялся. Он видел рядом с собой изгиб ее шеи, четкую линию подбородка. Ее губы, алые, как всегда, были слегка раздвинуты. Она не сводила тревожного взгляда с его лица.

– Констанца, я не уверен, стоит ли мне продолжать. Я не уверен, есть ли в этом смысл. Это было так давно. Не стоит ли нам обоим все забыть?

– Я никогда не смогу забыть. И я должна знать. Я долго ждала этого знания. – Она взяла его за руку. – Пожалуйста, Окленд. Расскажи мне. Кое-что я предполагала. Так когда ты вернулся за ружьями? Ты же пришел за ними, не так ли? Это было после того, как ты вернулся из конюшни, после Дженны?

– Несколько погодя. Да.

– Рассказывай.

– Очень хорошо. Было одиннадцать, когда я покинул сеновал на конюшне. Я не хотел возвращаться на вечеринку. Там было слишком много людей. Я хотел побыть один в саду, в темноте. Мне нужно было подумать. Как мне это сделать? Когда? И вот тогда, стоя в саду, я увидел, как вышел твой отец. Я увидел, что он направился по тропинке в лес. Я понял, что он идет на тайную встречу с моей матерью.

– И ты пошел за ним?

– Нет. Не сразу. Я подождал. Я услышал, как гости стали расходиться. Я мог и сам пойти спать, бросив всю эту идею, и я был почти готов к этому. Дженне удалось несколько успокоить меня. Но тут вышла моя мать. Она увидела меня с террасы. Она позвала меня. Она, я помню, потрогала мою куртку и сказала, что она сырая. Она сказала мне, чтобы я шел в дом. У нее был очень настойчивый голос. И я понимал почему. Она задерживалась. Она была готова сорваться с места и бежать к Шоукроссу. И она не хотела, чтобы сын видел, куда она удаляется. Он мог бы спросить ее, почему она в час ночи отправляется на прогулку в лес.

– Ох, Окленд, – еле слышно вздохнула Констанца. – Все точно, как я и думала. Ты очень разозлился тогда? Тогда-то ты его и возненавидел?

Окленд нахмурился.

– Я вернулся за ружьями. Выбрал одно из них. Я пошел по тропке в лес. На полпути я зарядил ружье. Оба ствола.

– Оба ствола? – Констанца поежилась.

– Я хотел быть уверен. С одного выстрела я мог промахнуться. Я не сомневался, что пойду на это. Я хотел уложить его на месте.

– Из этого ружья можно было бы убить в упор?

– О, да. Разве ты никогда не видела, чем кончаются несчастные случаи на охоте?

– Нет. Никогда. Пожалуйста, возьми меня за руку, Окленд. И не выпускай. Я хочу все знать. Я хочу понять. Но это пугает меня. Вот видишь. Обними меня рукой – да, вот так. Теперь ты можешь мне рассказывать дальше, очень тихо и спокойно. Видишь, как я близка к тебе? Между нами никогда не было тайн – кроме этой одной. Ты же мой брат – нет, куда ближе, чем брат. Ты однажды спас мне жизнь. Прошу тебя, Окленд, рассказывай. Значит, ты зарядил ружье. Оба ствола. И пошел дальше по тропе…

Констанца положила голову ему на плечо. Он чувствовал, как напряжена ее спина. Ее мягкое пальто было очень тонким. Его рука обняла ее, и он чувствовал, как при дыхании выпуклость ее груди касается его пальцев. Женская грудь. Ее прикосновения показались Окленду странными и непривычными. Констанца так напоминала ребенка: маленькая, как девочка; у нее, как у ребенка, перехватывало дыхание, когда она приходила в возбуждение. Он продолжал думать о ней, как о ребенке, но у этого ребенка была грудь женщины. Он переместил руку повыше, так, что она легла ей на плечо. Он устремил взгляд в сторону озера, гладь которого расцвечивали последние лучи заходящего солнца. Два вечера один за другим, подумал он, когда в сумерках шел разговор о прошлом.

– Констанца, об этом трудно говорить.

– Тем не менее говори.

– Ты хочешь слушать?

– Я хочу услышать.

– Хорошо. Значит, я зарядил ружье. И пошел по тропе в лес.

– А ты знал о капкане? О Господи, Окленд, знал ли ты? – Она плотнее прижалась к нему. Ее начало колотить. Под пальто ее била дрожь. Окленд погладил ее по руке. Он не отрывал взгляд от озера. – Нет. Я ничего не знал о капкане. Ловушки на людей были противозаконны. Мой отец мог орать, что поставит их, но всерьез я его слова не воспринимал. Я не имел представления, что он там стоит. Во всяком случае, это было неважно, потому что я остановился.