– Отвергаем их, – ответили три голоса. Мод и Фредди прозвучали в унисон, твердо и уверенно. Констанца несколько припоздала, и ее голос прозвучал отдельно. Векстон вообще не ответил. Не отрывая глаз, он смотрел на Констанцу. Викарий откашлялся: великому поэту может быть позволено быть несколько рассеянным. Векстон снова преисполнился внимания.

– О, простите. Да, я, конечно, тоже отвергаю их.

Векстон покраснел. Викарий продолжил обряд обета. Он спросил крестных родителей, верят ли они ради благополучия ребенка в Бога Отца, Святого Духа и его возлюбленного Сына, в Распятие и Воскрешение, в Святую Церковь, в церковное причастие, в прощение грехов и вечную жизнь.

– Верю твердо и неуклонно, – ответили крестные родители. Именно в этот момент службы – или так он решил потом – Окленд обратил внимание, насколько, что бы ни говорилось, была тронута Констанца. Все это время, пока произносился обет, она стояла неподвижно, сцепив перед собой пальцы. Глаза ее не отрывались от лица священнослужителя; она, казалось, была полностью поглощена его словами, лицо у нее было грустное и сосредоточенное.

Ребенок был окрещен; на головку его был наложен знак креста. Окленд, подняв глаза от купели, увидел, что Констанца плачет. Она не произносила ни звука; две слезы, а потом еще две поползли из-под вуали. Окленд, который сам испытывал волнение, был глубоко тронут этим. Он подумал: Констанца далеко не такая, какой пытается казаться.

– Виктория-Гвендолен, – потом сказала ему Констанца, когда они шли по церковному двору к ожидавшим их машинам. Она взяла его под руку и потом выпустила ее. – Виктория-Гвендолен. Прекрасные имена.

– Они принадлежали двум ее бабушкам…

– Мне нравится. Они связывают ее с прошлым. – Она подняла глаза. Перед ними у машины ждала Мод.

– Теперь я пойду домой со Стини. – Констанца еле заметно улыбнулась. – Я знаю, он уже ждет меня. Я просто хотела поблагодарить тебя, Окленд, за то, что ты позволил мне стать крестной матерью. Это очень много значит для меня. Я так счастлива за тебя и за Джейн.

Больше ничего она не сказала. С достойной восхищения ловкостью она избежала встречи с Мод и села в первую из ждавших машин вместе со Стини. Машина направилась в сторону дома. Мод с брезгливым выражением проводила ее взглядом. Она повернулась к Окленду и к Джейн. Она расцеловала их обоих.

– Я вернусь, – сказала она, – когда этой женщины тут не будет. Нет, Окленд, я решила раз и навсегда. И я должна сказать, что считаю ваш выбор ее в роли крестной матери совершенно необъяснимым и глубоко неверным. Я не могу понять, Джейн, как ты из всех возможных…

– Это было мое решение, Мод, – тихим голосом прервал ее Окленд.

– Твое? В таком случае могу сказать лишь одно – оно было дурацким. А эта шляпка! С моей точки зрения, она была продуманным оскорблением.

За спиной Мод Винифред Хантер-Кут, которая придерживалась такого же мнения, громко фыркнула:

– Совершенно неподходящая для крестин. Но, должно быть, она всегда старается привлечь к себе внимание. Она живет этим. Не могу не сказать, что эта шляпка совершенно ей не идет. Она подошла бы молодой девушке, но подчеркивает ее возраст.

– Мод, не могли бы мы прекратить это обсуждение? – прервал обеих Окленд. – В нем нет необходимости, и Джейн переживает.

– Джейн? – бросила на него ледяной взгляд Мод. – Переживает не только Джейн.

– Я считаю, что этого более чем достаточно.

– А ты видел, с какой злобой она смотрела на мою бедную лису?

– Это было лишнее, Мод.

– Лишнее, но специально. Я бы предпочла, правда, чтобы она так смотрела на мою лису, а не на твоего ребенка…

– Мод, пожалуйста…

– Очень хорошо. Больше ни слова. Я возвращаюсь в Лондон.

Мод, раскрасневшись, поправила злосчастную лису на плечах. Она величественно осмотрелась по сторонам. От ее взгляда не ускользнуло, что Фредди, слушавший этот диалог, с трудом удерживается от смеха.

– Я скажу лишь одно – и, Фредди, это не повод для веселья… – Она сделала паузу. – Эта женщина дурно воспитана. И, что еще хуже, она это демонстрирует.

– Я опозорена, – в тот же день после ленча сказала Констанца.

Векстон, Стини и она с Оклендом гуляли вдоль озера. Джейн осталась отдохнуть; Фредди заснул над новым романом; Винни, бросив недвусмысленный взгляд в сторону Констанцы, отказалась к ним присоединиться. Она собирается, с многозначительным видом сказала она, уединиться в комнате, чтобы написать своему мужу Хантер-Куту.

– Винни считает, что я должна была бы писать Монтегю. – Констанца скорчила грустную физиономию. – У меня смутное подозрение, что она считает меня далеко не самой послушной женой.

– Она в лагере Мод, – с легкомысленным видом бросил Стини. – Она от всей души не одобряет тебя, Констанца. Особенное внимание привлекла твоя шляпка…

– Какая жалость! А я несколько часов выбирала ее.

– Мод сказала, что она была продуманным оскорблением, – весело продолжил Стини, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Окленда. – Ты знаешь, как тебя называет Мод? Она говорит о тебе «эта женщина». Она считает, что ты смотрела на ее бедную лису исключительно злобным взглядом.

– Так и было, – с воодушевлением ответила Констанца. Она взяла Окленда за руку. – Должна сказать, Окленд, исключительно приятно проделать три тысячи миль до моего старого дома, где тебя так тепло встречают.

– Ох, да Мод не имеет в виду и половины того, что она говорит, – смущенно ответил Окленд.

Констанца искоса посмотрела на него.

– Еще как имеет. Я-то знаю. Я прямо слышу, как она говорит: «Эта женщина оказывает дурное влияние. Не могу представить, почему она должна была оказаться крестной матерью. Вы видели, как она смотрела на мою бедную лису?»

Констанца улыбнулась. Она блистательно изобразила Мод, точно подражая всем интонациям ее голоса, ее осанке, ее походке, выразительности ее речи. На мгновение, хотя она была куда мельче ее, она и внешне напомнила Мод, напыжившись, как Мод стояла в церкви. Окленд улыбнулся; Стини расхохотался; Векстон никак не отреагировал. Констанца, обретя прежний облик, вздохнула.

– Да ладно, я не могу осуждать ее. Когда-то она любила Монтегю и никогда не простит меня. О чем я могу только сожалеть. Мне всегда она нравилась.

Она встряхнула головой; какое-то время все шли в молчании. Окленд подумал, что, наверно, замечание Мод задело Констанцу больше, чем та старается показать, потому что в ее голосе звучала какая-то обида – а нотки эти он помнил еще с давних времен, когда Констанца, будучи ребенком, старалась защититься от неприязни, которую, как ей казалось, она вызывала в окружающих.

Минут через десять они оказались на развилке тропы. Здесь Констанца остановилась.

– Знаете, куда бы мне хотелось пойти? В старый Каменный домик. Он еще стоит? Ты помнишь его, Окленд, – любимое место твоей матери? Я сто лет не была в тех местах.

– Да, он по-прежнему там. Здание далеко не в самом лучшем состоянии – как и все остальное, – но он на месте.

– А что, если мы взглянем на него? Можем? Стини, Векстон – вы идете? Я отлично помню его. Гвен любила там писать свои акварели и сушила цветы. Как-то утром Мальчик нас там сфотографировал, я помню. Дайте-ка подумать… там были Гвен, и ты, и Стини. Да, и мой отец…

Она остановилась. Слегка махнула рукой. Отвернувшись, она сделала несколько шагов в сторону.

Все трое смотрели ей в спину. Заметив, насколько удивлен Окленд, Стини беззвучно произнес слово «комета».

– В тот день мы были в Каменном домике, – тихо сказал он. – Утром того дня, когда все собирались смотреть на комету. И я думаю, что это не самая лучшая идея – отправиться туда. Ты же знаешь, каково ей приходится, когда она вспоминает.

– Я в любом случае возвращаюсь в дом, – решительно объявил Векстон. – Холодно. Ты идешь, Стини? – К удивлению Стини, Векстон, который обычно бывал нетороплив в движениях, решительным шагом, не оглядываясь, двинулся в сторону дома. Стини, которому было необходимо поведать Векстону все подробности ссоры с Виккерсом, маясь нерешительностью, топтался на месте. Он уставился в спину Констанцы. Посмотрел на Окленда.