– И после этого?

– Ты же знаешь ключевые его слова, Викки: мотив, возможность, личность. В этом ключ. Qui bono? – кому это выгодно? – Фредди, наконец успокоившись, расплылся в широкой улыбке.

– В твоих книгах, дядя Фредди, можно подозревать кого угодно, поэтому они так и закручены.

– И конечно, есть ложные следы! – хмыкнул дядя Фредди. Затем он нахмурился. – Но в данном случае, если подходить беспристрастно, абсолютно никто не находится под подозрением.

– Это не так, Фредди, – мягко сказала я. – Я знаю кое-что из того, что там происходило. Там были люди, которые хотели бы убрать Шоукросса. Мой дедушка, например. Разве он не ревновал?

– К Шоукроссу? – Фредди отвел глаза в сторону. – Может быть.

– И мой отец. Он не скрывал, что презирал Шоукросса. Думаю, он его даже ненавидел…

– Возможно. – Фредди развел руками. – Но тебе не стоит преувеличивать. «Ненависть» – это сильное слово. Моя мать… кое у кого из замужних женщин были такие особые друзья. Никто особенно не задумывался по этому поводу. Окленд никогда не любил Шоукросса, это верно, но ведь никто из нас не испытывал к нему симпатии. Я просто не мог выносить его. Но я не убивал его, если ты так думаешь!

– Конечно же, нет. Но…

– Если ты посмотришь на все с точки зрения детективной истории… – Фредди снова приободрился. – Мне теперь кажется, что из нее можно раскрутить хороший сюжет. Немотивированное убийство! Да, это мне нравится! Затем придется сказать: кто ненавидел его, но скрывал свою ненависть? Был ли в ту ночь в доме человек, который поддерживал с ним тайную связь – может, финансовую? Может, кто-то из гостей раньше знал Шоукросса. А затем – это важно – ты должна прикинуть, у кого хватило бы сил. Шоукросс был довольно крепок. Нельзя было последовать за ним в лес и сказать: «Вот капкан. Не будете ли вы так любезны ступить в него?» Его надо было толкнуть. Или запугать. Хмм… Интересно.

Мне показалось, что эта система рассуждений подводит опять к моему отцу, чего бы мне не хотелось. Я наклонилась вперед.

– Дядя Фредди, если это тебя беспокоит, остановимся. Но, видишь ли, я знала о Мальчике. Я знаю, что Мальчик сказал Стини в тот день, когда покончил с собой. И я знаю, что это не могло быть правдой, потому что Мальчик провел время с Констанцей. Но в таком случае кто же взял дробовики «парди»? Кто-то же это сделал! Они пропали к концу обеда – это истина. Это есть в дневниках моей матери.

Фредди вздохнул.

– Бедный Мальчик. – Он покачал головой. – Ты знаешь, я все думаю о нем. У него была добрая душа. Мухи бы не обидел. – Он помолчал. – Если это поможет, я не знаю, кто взял ружья. Но знаю, кто вернул их. Это был мой отец.

– Дентон? Ты уверен?

– Я проходил мимо оружейной и видел, как он ставит их обратно. Шоукросс еще не погиб. Он был наверху – умирая. Я подумал, как это странно. Зачем отцу понадобились ружья Мальчика, что он с ними делал? Конечно, – он снова просиял, – таким образом отец становится первым подозреваемым. Так ты считаешь? Ну, боюсь, что ты ошибаешься. Он не мог этого сделать. Во всяком случае, я не думаю, что он мог это сделать.

– Почему же нет, дядя Фредди?

Фредди покраснел.

– Видишь ли, дело в том, что в тот вечер… я слишком много выпил. Меня оставили наедине с портвейном; я в первый раз его попробовал. Выпил три стакана. Потом еще шампанского. И когда пошел спать, чувствовал я себя омерзительно. У меня был камердинер… забыл его имя…

– Таббс. Артур Таббс.

– Точно. Ну, до чего ты умна! – Фредди снова просиял. – Я отослал его. И почувствовал, что не могу даже раздеться, комната так и ходила ходуном. Я просто шлепнулся плашмя на постель. Когда открыл глаза, меня жутко мучила жажда. Голова гудела так, словно ее жеребец лягнул копытом. Теперь я к портвейну не притрагиваюсь…

– Фредди…

– Прошу прощения. Вернемся к теме. Итак, я решил попить воды. Немного пройтись. Я решил, что свежий воздух пойдет мне на пользу. Поэтому я спустился. Вышел на террасу, сделал несколько глубоких вдохов. Вроде полегчало. Большая часть обитателей дома уже разошлись по комнатам, но в бильярдной еще горел свет. Я слышал там голоса. И побрел в ту сторону. Думаю, мне хотелось быть в мужской компании – ведь мне было тогда всего пятнадцать лет. Но когда я вошел…

– И ваш отец был там?

– Я совершенно уверен, что был. – Фредди нахмурился. – Понимаешь, это было так давно, и в то время казалось несущественным, кто там находится, а кто – нет. Комната была полна сигарного дыма. В ней была куча народу – приятели моего отца, которые обычно оставались. Дай-ка припомнить… Там был человек по фамилии Пиль, Ричард Пиль – теперь я помню, что он там был. И еще один, имевший какое-то отношение к Сити…

– Джордж Хьюард-Вест?

– Точно. Ну, я бы сказал, что ты вгрызлась во все это, не так ли? Джордж Хьюард-Вест, точно, он. Я запомнил его потому, что он и Монтегю Штерн устроили соревнование: оба отлично играли в бильярд, и я понаблюдал за ними…

– Монтегю Штерн? Он там был? Фредди, его не могло там быть…

– Почему же? – Фредди начал слегка выходить из себя. – Конечно же, он был. Там я увидел его в первый раз. Я четко помню. Он и Хьюард носились вокруг стола так, словно у них земля горела под ногами. Штерн обычно выбирал ужасные цветные жилеты, и один из них был на нем в тот вечер. Пурпурный с золотым шитьем. Оба они сняли смокинги, закатали рукава и…

– Фредди, в какое это было время?

– Господи, да не знаю. Представления не имею. В два? Три? Очень поздно. Во всяком случае, главное, там был мой отец. Он сидел в углу в кресле-качалке. Часто просыпался и снова дремал. – Фредди остановился. – Дело в том, что я не помню все так уж ясно. Там была куча народа. Кто-то дал мне еще выпить, и я решил: ну, я вам покажу – и выпил. Это было виски. Я никогда раньше не пробовал виски. Это, конечно же, было ошибкой. Я помню, Окленд дал мне одну из своих сигарет – я, случалось, таскал их у него из комнаты. И боялся. В общем, он просто дал мне одну, потом я выпил виски и подумал: «О Господи, да меня же вырвет». Окленд дотащил меня до комнаты. И самое странное, мне казалось, что ему помогает Мальчик. Если не учитывать, что его там, конечно, не было. Так что скорее всего это был кто-то другой. Наверно, Джордж Хьюард-Вест. Прекрасный человек. Всегда совал мне денег, когда оставался, – и никогда меньше соверена.

Фредди рассеянно уставился куда-то вдаль. Он вздохнул. Воцарилась тишина.

Я прикинула, что, если все это было правдой, а не сочинением моего дяди Фредди, которому услужливо подсказывала вымуштрованная память, Монтегю Штерн, значит, не остался с Мод, а спустился вниз; там же был и мой отец. Самое важное, что и мой отец тоже был внизу. Расчет времени был сомнителен – я понимала, что инспектора Кута он бы не удовлетворил, – но там был мой отец. Никто не может совершить убийство, а потом вернуться в дом и спокойно играть на бильярде, не так ли?

Я прошла мимо моего дяди и остановилась у окна, откуда открывался вид на обыкновенные улицы, обыкновенный день. Я почувствовала огромное облегчение. Конечно же, смерть Шоукросса явилась результатом несчастного случая – и у меня не было никаких оснований сомневаться в этом. Констанца просто вывела меня из равновесия.

Я думаю, дядя Фредди догадался, о чем я думаю, потому что он улыбался. Он был преисполнен оживления.

– Во всяком случае, – сказал он, – если ты вернешься к тому, с чего мы начали, если оценишь ход событий с точки зрения инспектора Кута, то убедишься, что в любом случае не может идти речь об убийстве. Это очевидно. Это немыслимо.

– Почему, дядя Фредди?

– Подумай. Шоукросс не умер – во всяком случае, на месте и сразу же. Он умирал три дня. Так уж получилось, что он не говорил: все это время он был в очень плохом состоянии. Но предполагаемый убийца не мог этого предвидеть. Кроме того, Шоукросса могли найти и раньше. Его травмы могли бы оказаться не такими страшными. Он мог и заговорить – и в таком случае он опознал бы убийцу. Сомнительно, что силой можно было бы кого-то устранить. Убийца должен был обрести уверенность, что останется неузнаваем – а это было невозможно. Стояла лунная ночь. Они должны были бороться между собой. – Он помолчал. Он погладил меня по руке. – Понимаешь? Ты заводила себя из-за ничего, видишь? Так оно и есть. Я раздумывал над этим пятьдесят восемь лет и думаю, это был несчастный случай. А если Констанца держится иной точки зрения, я бы не обращал на нее внимания. – Он молчал с добрым, но каким-то затуманенным выражением лица. – Видишь ли, она не тот человек, которому можно верить. Она… она любила причинять неприятности, вызывать тревогу. Ты же это знаешь.