Констанца миновала ряды в притворе, отведенные для семьи Кавендиш. Там сидела Гвен со склоненной головой. Здесь же был Фредди; Мальчик – при полном параде; Стини, который держал на коленях ее новую собачонку – она должна тут присутствовать, настоятельно потребовала Констанца, хотя викарий проявил неудовольствие. Бедная маленькая собачка: Констанце придется оставить ее на медовый месяц. Она подарила ей воздушный поцелуй, потом улыбнулась Стини, Фредди, Мальчику, но он отвернулся.

Еще двадцать шагов, еще десять. Вот и алтарь, убранный белыми цветами, как потребовала Констанца.

– Только белые, – сказала она, – и никаких лилий.

Шафер, кто-то из друзей Монтегю, уже был наготове, и Констанца лишь бегло скользнула по нему взглядом. Рядом с ним стоял Штерн, который наконец повернулся при ее появлении; она обратила внимание на странную для него сдержанность внешнего вида.

До чего медленно Монтегю Штерн произносит обет! Констанца нетерпеливо взглянула на него. Почему он так взвешенно произносит эти слова? И если среди присутствующих и был какой-то атеист, то, конечно же, Монтегю. «Беречь и хранить отныне и навечно». Констанца вообще не любила слов; она не позволяла себе прислушиваться к ним. Пусть они себе проскальзывают мимо, ибо все эти слова полны ловушек: Констанца терпеть не могла обещаний. Окленд тоже обещал ей не умирать: любые обещания – всего лишь сотрясение воздуха, и люди никогда не держат их.

Когда кольцо село ей на палец, она почувствовала необыкновенное возбуждение; а еще через секунду к ней пришло чувство безопасности. Наконец-то! Все почти завершено. Еще несколько слов, и с этим делом будет покончено.

Быстрее, быстрее. Штерн коснулся ее руки. Она стала замужней женщиной. Леди Штерн. Констанца не отрывала глаз от алтаря. Белое с золотом. Она попробовала на вкус, как звучит новый титул. Четко и уверенно.

Настало время невесте получить поцелуй. Штерн обнял ее, ибо, как она знала, ему полагалось так поступить, но в движениях его сквозила холодноватая сдержанность. Констанца откинула голову, ее вуаль взметнулась, пряча лицо от взгляда присутствующих. Она обняла его тонкими ручками за шею.

Под защитой вуали глаза Штерна встретились с ее. Его взгляд был таким, как она и ожидала увидеть: холодным, неподвижным, внимательным и настойчивым. Когда его губы коснулись ее, Констанца раздвинула их кончиком язычка. Она хотела вывести его из состояния спокойствия.

– Ну, соперник, – пробормотала она ему на ухо. Она прижалась к нему щекой. С недавних пор в ходу между ними появилось новое выражение. Штерн прижал ее к себе.

– Ну, жена, – со странным ударением ответил он.

Они повернулись. Констанца поежилась. Взвились высокие звуки органа – теперь пространство церкви заполнила музыка Баха.

Свадебные снимки не зря ознаменовали начало карьеры Виккерса, они отличались исключительной изысканностью. Констанца сберегла их.

Меню свадебного завтрака составляла сама Констанца – в первый раз она могла дать волю своим пристрастиям, которые включали в себя все редкое, дорогое и маленькое. Крохотные розетки с икрой, перепелиные яйца в серебряных подстаканниках; размером с пулю трюфели в мясной подливке из мозговых косточек; тоненькие ломтики мяса вальдшнепов на поджаренных ломтиках хлеба.

Констанца почти не ела и позволила себе лишь один бокал розового шампанского. Ее снедало нетерпение скорее сняться с места. Единственный за столом, кто ел меньше невесты, был Мальчик.

После свадебного завтрака танцы не состоялись; и снова этого потребовала Констанца. Медовый месяц предполагалось провести в шотландском поместье Дентона; молодую пару ожидало долгое свадебное путешествие; Констанца встала из-за стола в час, а в половине второго она уже была готова. Она не взяла с собой новую горничную, которая была куда медлительнее по сравнению с Дженной. Она полюбовалась на себя в зеркало и сделала пируэт.

Горностаевую шубку брать не стоит. Констанца сначала подумала о ней, но потом отказалась, выяснив, что горностай из рода ласок. Штерн обеспечил ее соболями. На ней кремовый дорожный костюм из шелка и кашемира – в Шотландии может быть холодно. Констанцу это не беспокоило. Она была готова отправиться даже в Норвегию, в Швецию, в Финляндию – чем холоднее, чем дальше на север, тем лучше. Даже если бы не было войны, Констанца отвергла бы идею об Италии или Франции. Ей хотелось чего-то из ряда вон выходящего.

Мягкие замшевые сапожки детского размера, зашнурованные до колена. Обшитое перламутром декольте в четыре дюйма, воротничок в стиле королевы Марии – все по последней моде. Шляпка с вуалью – Констанца потребовала, чтобы обязательно была вуаль, ибо она подчеркивает глаза.

Предстояла еще куча прощаний. Мальчик делал вид, что напился. На деле же он был совершенно трезв, но изображал, что нетвердо держится на ногах. Когда Констанца поцеловала его в щеку и потребовала, чтобы он регулярно писал ей из Франции, он вложил ей в руку маленькую записочку. Это не понравилось Констанце. Не прочитав, она сунула клочок бумаги в дорожную сумочку. Подлетел Стини, она обняла его. Она потискала в руках свою собачонку, чмокнула ее в нос и позволила ей лизнуть себя по щеке, пока давала Стини последние торопливые указания. Она снова стала целовать шпица и прижимать его; наконец ее отвели в сторону.

Она оказалась в большой солидной машине, которой предстояло отвезти их в Лондон. Там их ждал вечерний поезд на север. Ее первая брачная ночь пройдет на колесах, в движении. При этой мысли Констанца с удовольствием рассмеялась. Повернувшись к своему мужу, она поцеловала его, сначала сдержанно, а когда машина набрала скорость – более пылко.

Штерн ответил ей на поцелуй, чувствовалось, он чем-то озабочен. Это стало раздражать Констанцу. Она поерзала. Откинулась назад. Штерн молчал. Констанца повернулась к окну и прижалась лицом к холодному стеклу.

Расположившись в купе ночного поезда, они распили шампанское. Проводник, как и было обговорено, принес им устрицы.

– Они пахнут плотью, – сказала Констанца, раздвигая створки ракушки.

Когда поезд, свистнув, снялся с места, а перестукивание колес стало ритмичным, Констанца начала осматриваться.

До чего продуманно все было устроено в этих купе, как умно, как шикарно! Она озиралась с детским наслаждением: стены, обшитые деревянными панелями, шерстяные пледы, все подогнано, но аккуратно и точно, как в корабельной каюте. Если поднять маленький столик, то под ним обнаружится фаянсовый рукомойник. Настенный шкафчик с полотенцами, новенькими кусками мыла и чистыми стаканами. Сколько крючков и полочек! Обилие небольших светильников с розовыми шелковыми абажурами, которые дают приглушенный свет: один у рукомойника, другой – у дверей, третий – над ее ложем. Кукольный домик!

Констанца изучила постель с накрахмаленными наволочками, пощупала клетчатое одеяло. Эта расцветка напомнила ей о несчастном случае с отцом. На мгновение постель превратилась в носилки. Она отвела глаза. Занявшись дверью в перегородке, она обнаружила, что та складывается, а за ней располагается второе купе с такой же постелью и сходной обстановкой.

– Две кровати. – Она с улыбкой повернулась к Штерну. – Я бы не назвала их просто постелями, слишком они роскошные! – Она сделала паузу. – Может, мы отдадим им должное, как ты думаешь? Нас ждет такое длинное путешествие…

– Можно, – Штерн занял позицию у двери со сложенными на груди руками. Он наблюдал за ней.

– Чего бы мне хотелось… – Констанца не спускала с него глаз. Она расстегнула жемчужное ожерелье, и теперь оно покачивалось у нее в руке, как четки. – Чего бы мне хотелось…

– Скажи мне, чего бы тебе хотелось.

– Думаю, мне бы хотелось лечь на мои меха.

– И?

– И, наверно, снять чулки. И мои миленькие подвязки. И мои ужасные французские сапожки. Да, мне бы это понравилось. Ты доставишь мне удовольствие, Монтегю, если поможешь избавиться от обуви.