— И все же, — вновь говорит Боррего, — в этой экстраординарной личности, каких больше не может быть, скрывался простой человек, как мы все. Который забавлялся с детьми, обожал шутки, насмешки и не был сам на это жаден. Удивительный насмешник. Для него социализм был чрезвычайно серьезной авантюрой для развития сознания.
Энрике Олтуски сегодня настоящий экзегет произведений Че, был в то время очень активным революционером. Однажды, когда он жалуется, что нет фондов, чтобы купить оружие, Эрнесто ему отвечает:
— Итак, тебе остается только ограбить банк!
Ответ, который подаст идею бандитам Америки нападать на банки в масках, превратно полагая, что следуют советам Че.
Тот же Олтуски встречается однажды в лифте Министерства с Эрнесто и говорит ему о проблемах своего домашнего хозяйства, где не хватает некоторых продуктов питания. Он удостаивается такого ответа:
— Я не знаю, как ты их достаешь. У меня все хорошо.
Олтуски не складывает оружия:
— Конечно, если есть две книжки с талонами, это упрощает жизнь…
Че сносит это, не говоря ни слова. Через несколько дней оба революционера встречаются в том же самом лифте:
— Ты был прав, было две книжки, — бросает Че, выделяя «было», так как он попросил Алейду одну отдать.
Визит Микояна позволяет наметить главные линии торгового обмена между Кубой и СССР на пять лет. Москвич обещает Че, что тот получит официальное приглашение посетить его страну.
4 марта 1960 года Че приезжает на причал и обнаруживает страшный ущерб, нанесенный саботажем, жертвой которого стал французский корабль Кубр,перевозивший бельгийское оружие: ручные пулеметы, предназначенные для армии, и пистолеты — для полиции.
«Удар ЦРУ», — считает Альберто Корда, который фотографировал для газеты Революсьон.Через два дня, 6-го, он поднимается по улице 23, около кладбища, где похоронены сто жертв взрыва, и увековечивает руководителей, сидящих на деревянной сцене, воздвигнутой для этого случая, — знаменитое фото Че в берете, которое обойдет весь свет.
— Там были братья Кастро, президент Освальдо Дортикос, единственный в гражданском, министры, затем дыра — и внезапно пустота заполняется лицом Че, горящий взгляд которого меня поверг в шок. Я нажал реф-лективно.
Привлеченные чистотой Кубинской революции, Симона де Бовуар и Жан-Поль Сартр прибывают в Гавану в неспокойном марте этого года с таким доверительным вопросом к Че в разгар беседы:
— В Париже я опрашивал многих кубинцев, не понимая, почему они отказывались мне сказать, реально или нет построить социализм на Кубе. Теперь я понимаю, почему они не могли мне ответить. Потому что оригинальность этой революции состоит именно в том, чтобы прийти на помощь к тем, кто лишен чего-то, не стремясь это определить с помощью подходящей идеологии.
Оставив писателя, творчество которого он знает, открывать остров с Симоной де Бовуар, чьи имя и личность приводят в восторг, Че раздумывает о наиболее эффективном способе поддержки экономики страны в случае, если отношения с великим соседом полностью прервутся. Зная, что квота импорта сахара, эталонное значение для кубинцев, может быть понижена с Завтрашнего дня, или даже ликвидирована, первое решение — о будущем экономическом союзе. Отсюда интерес к соглашению, подписанному с СССР. В мыслях Че уже выбрал свой лагерь давно: он на востоке. Надеясь, что русские будут способны купить то же количество сахара и за ту же цену… Это вопрос, который он себе задает. В любом случае Фидель, повторявший, что Кубинская революция была «как пальмы, оливково-зеленая, не коммунистическая и не капиталистическая», знает, что нельзя будет дольше использовать этот язык, так как тучи сгущаются над Флоридским проливом.
25 мая 1960 года Че отказывается поехать в Буэ-нос-Айрес, чтобы присутствовать на праздновании 150-летней годовщины Революции 1810 года. Зато впервые группа барбудос шествует по Авениде дель Ли-бертадор с отрядами, направленными из других стран. Для аргентинской молодежи это почти как если бы Че был тут собственной персоной. Радостный взгляд Алексея Косыгина, руководителя советской делегации, стоящего рядом с аргентинским президентом Артуро Фрондиси. Че не поехал в Буэнос-Айрес, но Селия Гевара сама приехала в Гавану. Эрнесто повез ее на турнир рыбаков Эрнеста Хемингуэя, в котором принимал участие 16 мая.
В начале следующего месяца он занимается встречей новой советской делегации, которая приехала продолжить предыдущий визит. Затем 7-го он принимает министра внешней торговли Чехословакии, 8-го присутствует с Фиделем на спектакле, данном Комитетом китайско-кубинской дружбы. 12-го призывает рабочих увеличить производство вискозы, заявляя им, что сегодня больше, чем когда-либо, нуждаются в их усилии, чтобы их промышленность оставалась прибыльной на благо Родины.
24 июля, когда он был на своем уроке математики, его секретарь Манреса открывает дверь человеку маленького роста, который настаивает, чтобы его приняли. Манреса отвечает ему, что только президент Дортикос и Фидель могут прийти к Че без предварительной договоренности.
— Скажите ему просто, пришел Малыш.
В следующую минуту Фусер и Миаль бросаются в объятия друг к другу. После восьми лет разлуки Миаль, который станет исследователем в национальном центре кубинской агрономии, оставил студента медицины Эрнесто Гевару, а нашел президента Национального банка Кубы. Его сопровождает жена Делия, обаятельная венесуэлка. Во время встречи она роняет серьгу, которую Че поднимает, надевает и говорит, смеясь: «У тебя хороший вкус, Малыш».
В момент расставания — не на долгое время, так как семья Гранадо поселилась в Гаване, где они живут и сегодня, — Миаль задает вопрос, который у него на языке:
— С твоим шефом не произойдет того, что с Перо-ном, Бетанкуром, Фигуересом или Арбенсом, которые продались американцам и были низложены в критический момент?
Эрнесто берет Малыша за плечо и отвечает твердым голосом:
— С этим человеком стоит рискнуть.
Как и предвидели, правительство Эйзенхауэра понижает квоту импорта сахара, но не катастрофически, как боялись кубинцы. От этого остров не живет меньше в страхе вторжения, как минимум экономической блокады, и Рауль Кастро теперь с визитом в Москве, с заданием получить от русских согласие на покупку сахара.
Че использует седьмую годовщину атаки Монкады, чтобы зажечь революционную веру в Сантьяго де Куба:
— Те, кто 26 июля пойдут в горы Маэстры, смогут увидеть там две вещи, совершенно неведомые до сих пор: армия работает с мотыгой и лопатой, в то время как ее друзья из милиции дефилируют с ружьями.
6 августа 1960 года Фидель Кастро национализирует североамериканские нефтяные компании: Москва обязалась на минимальную квоту сахарных закупок при непременном условии, что их собственная нефть будет перерабатываться на Кубе. Что равносильно занести дамоклов меч над головой «зеленого Каймана».
8 августа Че закрывает первый конгресс латиноамериканской молодежи в театре Бланкита де ла Гавана, заявляя:
— Если вы меня спрашиваете, является ли наша Революция коммунистической, то я ее определяю как марксистскую, наша Революция своими собственными методами открыла тропы, которые наметил Маркс. Со всей твердостью я говорю здесь теперь, что СССР, Китай, социалистические страны, все колониальные и полуколониальные народы, добившиеся свободы, наши друзья. Хотя есть в Латинской Америке правительства, советующие нам лизать руку, ударившую нас. Мы не можем объединиться в континентальном союзе с нашим великим рабовладельцем.
Отсюда вышел лозунг, который обойдет все университеты Латинской Америки: «Куба — да, янки — нет!». Что стоило Че оказаться с ярлыком «кубинского марксистского идеолога», приклеенного к нему международной прессой. Заголовки газет Севера пестрят: «Че — царь кубинской экономики». Таймприсуждает ему свою первую премию, его видят в черном берете со звездой под заголовком «Мозг Кастро». А в репортаже следующий анализ: «В то время как Ф-47 с североамериканскими пилотами на борту летали над Гватемалой, Гевара беспорядочно носился по городу, стремясь организовать сопротивление. Когда Арбенс, не сопротивляясь, сдался, оскорбленный идеализм Гевары и его страстное стремление к сражению, смешанное с ненавистью к Соединенным Штатам, трансформировались в смертельную ненависть…»
