В 1958 году Нуреев получает приглашение в труппу театра имени С. М. Кирова (ныне — Мариинский театр) на ставку ведущего солиста — по тем временам случай беспрецедентный. Слава к нему пришла довольно быстро. Посмотреть на Нуреева приезжали из других городов. Галёрка неистовствовала, когда он танцевал последний акт в «Дон Кихоте». Поклонники ждали его часами у служебного подъезда.

Западный зритель впервые увидел танец Нуреева в июне 1961 года. Его особую, неповторимую пластичность отметили и публика и пресса. Вокруг Нуреева толпились поклонники. На родину танцовщик не вернулся. В аэропорту Ле-Бурже Нуреев заявил о своём решении остаться на Западе. Советский суд заочно приговорил его за измену Родине к семи годам лишения свободы с конфискацией имущества.

Очень скоро выяснилось, что Нуреев имел превратное представление о западном балете. В труппе маркиза де Куэваса, в которой он оказался, царили посредственность и дурной вкус. Но судьба благоволила Нурееву. Он познакомился со знаменитой английской балериной Марго Фонтейн. Она ежегодно организовывала гала-концерты в Королевском театре в Лондоне. В одном из таких концертов 23-летний Нуреев показал сольный номер, поставленный Фредериком Аштоном на музыку Скрябина, а также па-де-де из третьего акта «Лебединого озера» с балериной Розеллой Хайтауэр.

Выступление Нуреева стало сенсацией. «Нуреев метнулся на авансцену, — делился своими впечатлениями английский критик и биограф Джон Персивал, — и завертелся в каскаде дьявольски стремительных пируэтов. Но неизгладимое впечатление осталось даже не от виртуозности танцовщика, а от его артистического темперамента и драматизма. Находились люди, замечавшие, что прыжок Нуреева иногда не был безукоризненно лёгким и абсолютно вертикальным, но никто не смог остаться равнодушным к горящему в его глазах пламени и к той невероятной энергии, которая обещала ещё более волнующие впечатления».

Первое испытание Нуреев выдержал с честью. Марго Фонтейн предложила ему танцевать вместе с ней «Жизель».

Дуэт Фонтейн и Нуреева имел беспрецедентный успех. После «Лебединого озера» в Венской опере их вызывали на сцену 89 раз (это достижение было занесено в «Книгу рекордов Гиннесса»). Нуреев, подписавший контракт с Лондонским королевским балетом, стал ведущим танцовщиком на Западе.

«Лучший из когда-либо существовавших дуэтов» блистает на прославленных сценах во всём мире. Поклонники толпами поджидали своих кумиров у служебного входа, отчаянно давились в очереди за автографом. Даже среди рок-звёзд мало кто мог бы похвастаться подобным триумфом.

Рецензии на выступления Нуреева были проникнуты искренними восторгами. Эпитеты, характеризующие его танец, не употреблялись в отношении мужчин-танцовщиков со времён Нижинского: «возвышенный», «противоречивый», «напоминающий движения пантеры», «экзотический».

«Руди на сцене всегда был дикарём, — говорит Елена Чернышёва, его ленинградская партнёрша. — Он творил нечто сверхъестественное. Вполне понятно, что люди уходили из зала в глубоком шоке. На самом же деле Нуреев делал гораздо больше, чем просто шокировал своих зрителей. Он полностью парализовал их волю».

В 1965 году началось сотрудничество Нуреева с известным концертным агентством Сола Юрока. Опытный импресарио организовал мощную рекламную кампанию. Во время американского тура Королевского балета фотографии «феномена Руди» появились на обложках «Ньюсуик» и «Тайм». Нуреев стал героем дня. Билеты на выступление Нуреева и Фонтейн было невозможно достать.

Имя Нуреева уже не принадлежало только миру балета. Американский критик Арлин Кросс писала: «Оказавшись на Западе, Нуреев попал в полосу перелома общественной морали и поп-культуры. Его поведение на сцене и вне её оказалось связанным с новыми течениями, а возможно, в какой-то мере и способствовало их появлению. Удивительно, что многие британские рок-звёзды моментально стали похожими на Нуреева (Питер Мартинс рассказывает, что появление Нуреева в классах Датской Королевской балетной школы сразу вызвало в памяти образ Джона Леннона)».

Нуреев умудрился перезнакомиться со всеми знаменитостями, членами королевских домов. Он слыл бонвиваном, любителем ночных клубов, игроком, сибаритом. Рудольфом увлекались Леопольд Стоковский и Жан Марэ, Морис Шевалье и Мария Каллас. На спектакли с его участием нельзя было попасть, а он по-прежнему, отдавая дань «светской жизни», работал, поскольку, кроме танца, его всерьёз ничто не интересовало. Франсуаза Саган в своём небольшом очерке о Нурееве писала, что его дом — это сцена и самолёт, что это грустный, одинокий человек, постепенно растерявший немногих друзей.

Благодаря своему буйному темпераменту и вниманию прессы Нуреев стал одним из самых известных людей в мире. Он сделал для «водолазки» столько же, сколько Лана Тёрнер когда-то сделала для мохера. Популярные среди его поклонников пуговицы имели весьма недвусмысленную надпись: «Руди нам нужен раздетым».

Всё, что делал Нуреев, моментально становилось достоянием общественности, будь то удаление гланд или автомобильная авария на улице Лондона. Ресторан «Русский чай» включил в своё меню коктейль, названный именем танцовщика. Нуреев стал первым, кого без галстука пустили в клуб «21». Какой бы знаменитой ни была компания, собравшаяся вокруг него, он всё равно привлекал внимание к своей особе.

«Джекки, Ари, Руди и Марго явились к П. Дж. Кларку, — сообщала „Нью-Йорк таймс“, — и отгадайте, кто привлёк всеобщее внимание? Руди, в брюках в обтяжку, сапогах, кепке и коротком меховом жакете!»

В 1965 году западные газеты писали, что на приёме в Сполето Нуреев швырнул бокал с вином — по одной версии он залил им белую стену, по другой — дорогой ковёр. Очевидцы же рассказывали, что Нуреев всего-навсего уронил бокал.

Однажды на приёме в присутствии королевской семьи Рудольф танцевал соло, ему жали туфли, он спокойно сбросил их и продолжал танцевать босиком. Этого бы не мог себе позволить ни один танцовщик. Нуреев бывал груб с дирижёрами, партнёрами, продюсерами, нередко сам провоцируя слухи, распространяемые о его действительно тяжёлом характере.

Нуреев умудрился дважды спровоцировать собственный арест. В 1963 году он танцевал в Торонто на проезжей части Йондж-стрит — центральной улицы квартала геев. «Вы не можете меня арестовать! — убеждал он полицейского. — Я — Рудольф Нуреев». Ответ стража порядка был весьма красноречив: «Неужели? А я — Фред Астер. Садись, чёрт возьми, в машину!» Звезду балета целый час продержали в полицейском участке.

В 1967 году Нуреев и Фонтейн были арестованы в Сан-Франциско за нарушение общественного порядка. На одной из частных вечеринок они так шумели, что соседи вызвали полицию. Газеты всего мира превратили артистов в самых настоящих героев движения хиппи, несмотря на то что Фонтейн была одета в меха. В полицейском участке их сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и через четыре часа отпустили.

Нуреев давал не меньше двухсот спектаклей в год с различными труппами во всех уголках мира — и так в течение тридцати лет. Нуреев стал заманчивой фигурой для множества театров мира, ведь его имя гарантировало полные сборы. Он был наиболее часто фотографируемым танцовщиком планеты и вошёл в число знаменитостей, чьи лица узнаваемы во всём мире.

В 1983-м Рудольф Нуреев стал художественным руководителем балетной труппы «Гранд-опера» в Париже. На этой должности он продержался шесть лет, несмотря на кипевшие вокруг страсти, заговоры и протесты. Он будто создал труппу заново, пересмотрел всё, от уроков классики до репертуара, буквально «вылепил» целое поколение новых талантливых артистов, и среди них — Сильвию Гиллем. Ставил много русской классики, прежде всего Чайковского.

Нуреев был богатым человеком: квартиры в Нью-Йорке и Париже, дома в Лондоне и Сен-Бартельми, ранчо в США и островок Галли в Средиземном море, недалеко от Капри. Рудольф собирал картины и скульптуру. Он обожал редкие ткани, роскошные ковры, старинные шелка. Часами мог рассказывать о своих шикарных костюмах, которые шились на заказу лучших итальянских модельеров.