У Грока — человека с белым лицом и огромным красным ртом — возникают самые естественные желания. Он хочет, например, поиграть на фортепьяно. Но стул и музыкальный инструмент в разных концах сцены. Осознав это, Грок со страшным напряжением придвигает… фортепьяно к стулу.

Крышка фортепьяно била его по пальцам один раз, другой. Теперь клоун настороже, он играет, едва прикасаясь пальцами к клавишам, следит за коварной крышкой и в последнее мгновение отдёргивает руку. Он необыкновенно доволен и с насмешливым видом дует себе на пальцы. Однако, перед тем как снова начать играть, он снимает крышку и ставит её рядом с инструментом.

Грок садится за фортепьяно, снимает цилиндр и кладёт его на открытую крышку. Цилиндр скатывается на пол, как с горки. Клоун до крайности смущён неожиданностью. Но как же его теперь достать? В голове Грока снова мучительно работает мысль. Наконец он взбирается на фортепьяно, садится на крышку и проделывает путь скатившегося цилиндра.

Грок снова кладёт цилиндр и перчатки на фортепьяно, играет, видит, что перчатки вот-вот скатятся вниз, он одной рукой хватает цилиндр, ловит в него перчатки, продолжая музицировать другой рукой.

Неповторим его трюк со стулом, когда он, ломая сиденье, проваливается в него, оказавшись в немыслимой позе, согнутый пополам, вдруг выскакивает из стула и садится на спинку, по-турецки поджав ноги.

Грок с успехом гастролировал по странам Европы. Между поездками он обязательно приезжал в Париж. «Словно для того, чтобы пополнить там запас уверенности в себе. Он снова закалялся в жаркой температуре успеха, в котором ему по-прежнему не отказывали верные почитатели его таланта», — писал Реми в книге «Клоуны».

И всё же Грок начал прибегать к хитрости. Он неоднократно объявлял в прессе, будто намерен оставить свою профессию и выступает, мол, в последний раз. Журналисты и авторы рекламных статей, не без ведома директоров цирков, поддерживали эту невинную ложь.

В 1931 году Грок распространил среди владельцев кинотеатров фильм о своей жизни, автором которого был он сам. Премьера картины «Грок» состоялась в Берлине. Фильм успеха не имел.

В последний раз великий клоун появился на арене цирка Медрано в 1937 году; он выступил со своим обычным номером, обогащённым новым инструментом — кларнетом. После того как артист, по обыкновению, исполнил целый концерт на своей крохотной скрипке, на фортепьяно, на концертино, на аккордеоне и на саксофоне, он вдруг заявил плачущим голосом: «Дайте мне кларнет». Это было неожиданно и смешно.

В том же году Грок совершил вместе с цирком Медрано гастрольную поездку по Франции. Затем он появился в залах кинематографа; тут он заполнял антракты между двумя фильмами; Грок выступал также и в «Мулен-Руж»…

В чём причина небывалого успеха этого артиста? «Глядя на него, невольно ловишь себя на мысли, что перед нами — гениальность в сочетании с трудолюбием, — отмечал Реми. — Грок, быть может, сам того не подозревая, великолепно иллюстрирует положение о том, что гений — это терпение. Тщательность, терпение, человечность, гениальность — таковы слова, которые чаще всего употребляются в отзывах, превозносящих Грока».

Грок — прежде всего музыкант. Какого терпеливого труда потребовал от артиста знаменитый клоунский трюк, когда Грок, перекинув смычок через плечо, наподобие ружья, и двигаясь строевым шагом, умудрялся принимать самые невероятные позы, подвергая нешуточной опасности свой спинной хребет! В это время он, бесспорно, достигал вершин акробатической клоунады.

После войны Грок выпустил два новых фильма, в которые включил лучшие свои номера. В 1950-х годах он открыл собственный цирк — мюзик-холл. Прежде чем удалиться от дел, Грок устроил серию прощальных выступлений на сцене и на манеже. Последний раз он вышел на арену в Гамбурге 31 декабря 1954 года. Умер знаменитый клоун 14 июля 1959 года в своём роскошном мраморном дворце в Италии.

Леонид Утёсов так и не смог забыть его: «Прошло уже более сорока лет с тех пор, как я видел Грока, но каждый раз, когда я вижу артиста оригинального жанра, — я вспоминаю Грока; когда я вижу людей, пренебрегающих здравым смыслом и удивляющихся, что у них ничего не получается, — я вспоминаю Грока; когда я вижу людей, идущих кривыми путями к ясной цели, — я вспоминаю Грока; когда я сам поступаю вопреки очевидной логике и только потом обнаруживаю свой промах — я вспоминаю Грока».

Анна Павлова стала легендой ещё при жизни. Её стихия была грусть. Поэтому «Умирающий лебедь», «Жизель» и «Баядерка» признаны наивысшими её достижениями. Созданные ею образы глубоко западали в душу. Павлова соединяла глубочайшую душевную чуткость с виртуозностью, с полнейшим владением техникой. Благодаря ей многие познакомились с искусством балета, увлеклись им. Режиссёр Владимир Немирович-Данченко говорил: «Благодаря Анне Павловой у меня был период, довольно значительный, когда я считал балет самым высоким искусством из всех присущих человечеству, возбуждающим во мне ряд самых высоких и глубоких мыслей — поэтических, философских».

Танцы Анны Павловой отличались пластичностью поз и движений, в прыжках она казалась невесомой, воздушной. По словам балерины Тамары Карсавиной, Павлова была олицетворением романтической красоты в танце. Обаяние её личности было так велико, что она производила на публику неизгладимое впечатление.

Анна Павлова появилась на свет в 1881 году. По поводу точной даты дня рождения Анны Павловны (Матвеевны) мнения расходятся. Это и 1 февраля, и 12 февраля, и даже 1 декабря 1881 года. Официально она считалась дочерью прачки Любови Фёдоровны и рядового солдата Преображенского полка Матвея Павловича Павлова. Есть предположение, что в действительности Анна была внебрачной дочерью петербургского богача Лазаря Полякова.

Окончив балетное отделение Императорского театрального училища, Анна дебютировала на сцене Мариинского театра. «У Павловой есть то, чему может научить только Господь Бог», — отмечал итальянский хореограф Чекетти. Вскоре она стала примой. В Мариинку каждый вечер стекались десятки поклонников Анны Павловой. Их число постоянно росло.

Заглавные партии в «Щелкунчике», «Жизели» сделали её знаменитостью. А потом была совместная работа с балетмейстером Михаилом Фокиным. Он поставил для неё «Египетские ночи», «Шопениану», «Стрекозу», «Вальс-каприз», «Павильон Армиды», «Семь дочерей горного короля», «Прелюды»…

Истинно неподражаемым созданием Павловой и Фокина является танец «Умирающий лебедь», ставший символом русской хореографии той эпохи. Камиль Сен-Санс добился встречи с Павловой лишь для того, чтобы сказать ей: «Мадам, когда я увидел вас в „Лебеде“, я понял, что написал прекрасную музыку!»

Михаил Фокин, как никто другой, понимал балерину: Павлова доказала одну истину, что в искусстве главное — это талант. Поэтому-то в единодушной восторженной оценке Павловой сходятся художники, композиторы, писатели, балетмейстеры, танцоры всех направлений. И классики, и модернисты одинаково восторгаются ею…

Гастроли Павловой в Стокгольме были её премьерой на европейской сцене. Шведский король Оскар II пожаловал ей орден «За заслуги перед искусством».

Истинную радость испытала балерина после одного из представлений в стокгольмском театре. До самого отеля за экипажем Павловой молча шла толпа зрителей — рабочие, конторщики, продавщицы, портнихи… Потом толпа так же молча стояла под её окнами. По совету горничной Анна вышла на балкон — поблагодарить.

«Меня встретили целой бурей рукоплесканий и восторженных криков, почти ошеломивших меня после этого изумительного молчания, — вспоминала много позже Павлова. — В благодарность я могла только кланяться. Потом они начали петь милые шведские песни. Я не знала, что делать. Потом сообразила — бросилась в комнату, притащила корзины, подаренные мне в этот вечер, и стала бросать в толпу цветы: розы, лилии, фиалки, сирень… Долго, долго толпа не хотела расходиться… Растроганная до глубины души, я обратилась к своей горничной, спрашивая: „Чем я так очаровала их?“