— Конечно, я буду твоей помощницей... Я пойду с тобой... Только успокойся, милый! Что с тобой? Ты был добрым, открытым, как ребенок, и мудрым, как египетский бог Тот...

— Бог! — воскликнул он. — Только не слюнявый египетский Тот, а Саваоф — грозный, мстительный и нетерпимый, требующий покорности и жертв!.. «Пусть ненавидят — лишь бы боялись». Каждый человек достоин того, чего он стоит. Ты, я, мы — соль земли. И мы не имеем нрава перед историей и богом допустить, чтобы эту соль растолкли и развеяли по ветру или чтобы гуахиро сдабривали ею свое варево!.. Четыре столетия назад наши предки-конкистадоры пристали с мечом и крестом к этим берегам, когда здесь еще бродили краснокожие с кольцами в ноздрях!.. Мы не имеем права раздать свое наследство этим бродягам!..

— Успокойся, милый!

Она протянула к нему руки. И тут только увидела: его куртка и брюки — в бурых пятнах и на руках темно-красные запекшиеся потеки.

— Кровь! — испугалась она. — Ты весь в крови! Ты ранен?

Он спокойно оглядел свою одежду, посмотрел на руки:

— Нет. Это его кровь.

— Чья?

— Того шофера.

Бланка отшатнулась:

— Постойте!.. Ничего не понимаю... Вас привела сюда Мерильда?

— Я приехал на вашей машине.

— А... А Мануэль?

— Он мог помешать нам, — спокойно сказал Конрад.

— И вы... Вы убили его?

— К сожалению. У каждого свой крест.

Он сделал шаг к ней.

— Не подходите!

Конрад с удивлением посмотрел на девушку:

— Тише, ты разбудишь весь город. Тут что-то не так... Сейчас мы разберемся. С кем же вы? С нами — или с ними?

— Оставьте меня!

— Не могу. Сейчас речь не обо мне. Поймите: или — или. И если вы еще не сделали выбор, я помогу вам.

«Выбор! И он тоже требует выбора! Боже!..»

— Замолчите!

— Наша любовь, наконец.

«И он говорит о любви!..»

— Как вы смеете! Убийца!

Конрад пригнул голову. Посмотрел на девушку в упор. Она содрогнулась под его взглядом.

— Вот как? Хорошо...

По его губам скользнула улыбка. Такая же жестокая, как взгляд.

— Не знаю, как тут все переплелось: ваша поездка в Лас-Вильяс, в тот квадрат; Мерильда, все прочее... Я думал, это подготовлено... Ошибся. Но сама судьба сделала за вас выбор: ваш шофер убит, на вашей машине я приехал в Гавану, и, наконец, я в вашей квартире... Любой из этих улик достаточно, чтобы вас признали сообщницей. У вас единственный путь — идти со мной.

— Нет! Нет! Нет!

— Да не кричите же! — Он подошел к балконной двери. — Та-ак... С Мерильдой что-то случилось... — Возвратился к Бланке: — Возьмите себя в руки. Нам нужно уходить. Одевайтесь.

«Боже!.. Уж лучше бы он сошел с ума!.. На что он поднял руку! Неужели нужно было все это, чтобы понять и сделать выбор?.. Боже мой, неужели нужно было все это!..»

Конрад направился к двери. Девушка вскочила, раскинув руки, встала перед ним:

— Убивать? Нет! Не пущу!

— Я не шучу. — Он сунул руку в карман.

— Не пущу! — Она загородила дверь.

— Ну что ж...

За окнами куранты пробили один раз.

Хосе Васкес оставил машину на углу авениды Уна и заспешил к дому Бланки. «Одно к одному! Одно к одному!..» Он испытывал досаду за все неудачи этих дней — когда, казалось, можно было проявить себя с таким блеском, И злость на капитана — за его тон, за то, что Обрагон прав, за то, что в его власти и отчитать его, и даже решить судьбу. А Васкес очень хотел работать в органах безопасности: не такая изнурительная служба, как в армии; жизнь в столице; власть не только над подчиненными бойцами, а над всеми смертными... «Хоть бы попался этот подлец Ронка в мои руки! Все бы отыграл!..» — тешил он себя надеждой.

В темноте у дома Бланки маячило несколько фигур. В маленькой и тонкой Васкес узнал Хуанито. Тихо спросил:

— Больше никто не выходил от красотки?

— Нет, командир.

— Лезь по трубе на балкон. Что-то шоферишка застрял у нее. Лезь!

Мальчуган ловко вскарабкался по трубе, спрыгнул на балкон. Остановился в дверях. Его рожица расплылась в улыбке.

— Я очень поздно, сеньорита? Вы приглашали меня на чашку кофе!

Он заглянул в комнату, увидел Бланку, преградившую путь мужчине. И в ярком свете увидел мужчину. Остолбенел. И закричал истошным голосом:

— Маэстро! Он здесь!

— А, проклятие!.. — Конрад выхватил пистолет и повернулся к Хуанито.

— Ребенка! — Бланка заслонила мальчугана.

— А-а, святая Мария! — Конрад выстрелил в девушку.

Она упала. Он выстрелил вслед исчезнувшему в темноте Хуанито. За стеной дома послышались крики. Он бросился к окну. Выпрыгнул. Стреляя наугад, побежал. Его преследовали голоса:

— Держи! Держи! Уйдет!..

Щелкали выстрелы.

Предводительствуемые Росарио, Лаптев и его команда ехали в провинцию Пинар-дель-Рио.

Как ни удивительно, но вчера, пусть и к позднему вечеру, вся программа экскурсии, задуманная Леной и ее решительной дочерью, была выполнена: и «Колумбус», где некогда находился прах открывателя Америки; и аквариум — огромная чаша-бассейн высотой в два этажа с иллюминаторами, в которые тыкались носами акулы, акулята, страшенные океанские черепахи и иные представители бездн, и, приплюснув к стеклу свой нос, можно было посмотреть им глаза в глаза; и роскошную авениду Пинта; и даже район новостроек Гавана-дель-Эсте, который кубинцы в обиходе нарекли гаванскими Черемушками, но, наверное, напрасно: протянувшийся до поселка рыбаков Кохимар, того самого, где Хемингуэй нашел своего Сантьяго для повести «Старик и море», он сохранял все своеобразие праздничной гаванской архитектуры.

Морячки Андрея Петровича не столько любовались архитектурными и инженерными новациями, сколько глазели на юных кубинок, танцующей походкой проплывавших по тротуарам. Было на что поглазеть: в открытых и затянутых до невозможности одеяниях, будь то униформы милисианос, бригадисток или пестрые платья, белые, красные, голубые брючки, они не скупились на улыбки в желании продемонстрировать все свои прелести. Темно- и светловолосые, бело- и темнокожие, негритянки, мулатки, метиски, креолки, с чертами европейскими, азиатскими, африканскими, они представали как олицетворенная красота женщин всего мира. Нигде в других странах Лаптеву не довелось видеть ничего подобного. Теперь он и сам краем глаза любовался кубинками.

Лена, уловив всеобщий интерес, как заправский гид, прокомментировала: когда Колумб причалил к Большим Антилам, здесь на островах жили одни лишь индейцы, В то время их было больше миллиона, только на Кубе обитали двести тысяч. Перед тем как поднять якоря и отправиться в обратный путь, дон Христофор записал в дневнике, что он «нашел то, что искал», — не золото, не жемчуга, а рабов. Через два года сюда нагрянула из Испании целая флотилия. Конкистадоры согнали на берег местных жителей, отобрали самых сильных и статных и заточили в трюмы каравелл. И так — год за годом. А потом на смену истребленным туземцам начали завозить из Африки негров, и за три столетия переправили на Кубу миллион невольников; потом заманили сюда тысячи китайских кули; а за последние два столетия судьба забрасывала на остров французов и итальянцев, немцев и евреев, поляков и американцев — волнами бурь, сотрясавших континенты, отголосками революций, контрреволюций, мятежей, войн. И среди населения Кубы все больше становилось мулатов и метисов, даже выходцы из Испании — креолы отличаются теперь от своих предков. Сложилась кубинская нация, этническими корнями связанная с четырьмя континентами земли. Известный ученый Антонио Нуньес Хименес написал так — Лена процитировала на память:

— «Каждая национальность привезла из-за моря свои обычаи, культуру и предметы обихода. Каждая из них внесла свой особый вклад в процесс формирования всего того, что называется теперь кубинским... Смешение испанцев и индейцев с африканцами, их детей с мулатами и китайцами, а позднее смешение всех этих групп стало противоядием от расовой ненависти. Связи, созданные человеческой любовью, оказались сильнее искусственных барьеров между людьми разных рас».