— Привет, Пеструха! Живой? Ишь какой богатырь!..

Вот в каком бравом виде предстанет он перед мамонкой!.. Андрей едва дождался увольнительной.

Затарабанил в дверь квартиры. Услышал шаркающие шаги, звяканье запоров. В проеме — ссутулившийся старик. Едва признал в нем отца Маши.

— Нет доченьки... И матери нет... Брюшняк. — И посмотрел слезящимися глазами так, будто не Врангель был виной их беды, а он, красный курсант...

У Андрея что-то с болью оборвалось в груди.

Наступило первое октября. Курсанты и их командиры, одинаково возбужденные, при параде, выстроились повзводно, поротно. Начальник школы взял в обе руки плотные листы:

— «Приказ по 1-й Советской Объединенной военной школе Рабоче-Крестьянской Красной Армии имени Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов. Номер 148. 1 октября 1922 года. Город Москва, Кремль...

Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики нижепоименованные курсанты по окончании школы сего числа произведены в КРАСНЫЕ КОМАНДИРЫ»!

Андрею так и показалось: начальник зачитал последние два слова прописными буквами. Потом произнес фамилии произведенных в командиры:

— «...Третья пульрота — Лаптев Андрей Петрович»!

Последние строки приказа были полны торжественности и грусти:

— «Поименованных товарищей исключить из списков курсантов и считать прикомандированными к комсоставу. Приказ подлежит прочтению в ротах, батареях, эскадронах...»

В последний раз вышагивал он по Кремлю. Спасские ворота. Сколько раз стоял он здесь днями и ночами, зимой и летом на посту... Сейчас он показал часовому, курсанту-первогодку, свой командирский пропуск — разовый, невозвратный — и вышел на Красную площадь.

Отсюда начиналась его новая дорога...

Лаптеву предложили на выбор два назначения: взводным пехотного полка в Москве или такую же должность на границе. Западной, на рубеже с белопанской Польшей. Он выбрал границу.

Началась служба. День за днем. Год за годом. В ту пору в приграничных районах Украины, Белоруссии, Ленинградской области одновременно с укрепрайонами создавалась на случай войны на путях возможного наступления противника система баз для партизанских отрядов. Эту идею вскоре после гражданской войны подал Михаил Васильевич Фрунзе, предвидевший, что молодой Советской республике придется вступить в бой с мировым империализмом. Для обучения будущих партизанских вожаков и для оборудования тайных баз оружия, снаряжения и продовольствия Наркомат по военным и морским делам подобрал небольшую группу командиров, имевших боевой опыт. Видимо, неплохо нес службу Андрей, коль и ему, в числе самых проверенных, доверили это особой важности дело. Направлен он был в Белоруссию.

В ту пору он уже не только окончил высшую школу погранвойск, но и прошел специальные курсы диверсионной работы, овладел парашютным делом — даже стал инструктором. Несколько лет обучал колхозных бригадиров, завгаров и директоров совхозов — чтобы в пору невзгод могли они стать умелыми партизанами и подпольщиками. Правда, довелось Андрею однажды услышать и такое мнение: «В грядущей войне нашему народу не придется воевать на своей территории — враг будет сломлен и опрокинут в первом же бою; зачем же нам партизанские базы в приграничных районах и вся эта возня с подготовкой партизанских командиров и диверсантов?» Ладно бы говорил профан или даже одногодок Андрея — нет, высокий военачальник, имевший и боевые заслуги, и власть...

А в мире становилось все напряженнее. В Германии власть захватили фашисты, Гитлер провозгласил своей целью крестовый поход против коммунизма, начал подготовку к большой войне. Конечно, начнется она не завтра, не послезавтра. Но уже потянуло с Запада смрадным дымом тех факелов, что полыхали над колоннами штурмовиков в Берлине, Нюрнберге, Мюнхене...

И тут громовым раскатом — весть из-за Пиренеев: 18 июля 1936 года начался военно-фашистский мятеж против Испанской республики. Не очередной путч в верхах, не борьба за власть между соперничающими политиканами и генералами — фашизм от слов переходил к делу, начинал пробу сил на европейской арене, давал свой первый бой.

Но почему — в Испании? Потому что здесь в феврале тридцать шестого года на выборах в кортесы одержал победу Народный фронт и во главе республики стали левые силы, поддерживаемые коммунистами и социалистами. Прорыв антикоммунистического кольца, сжимавшего Советский Союз, — так оценили победу Народного фронта в западных столицах. И прежде всего — в Берлине и Риме. Главарь заговорщиков генерал Франко рассчитал, что по его сигналу восстание захлестнет всю страну и через двое суток республика будет свергнута. Но в Мадриде и Барселоне народные силы сразу же подавили выступления мятежников. Франкистам удалось закрепиться лишь в нескольких разрозненных районах. И тогда открыто выступили истинные вдохновители и организаторы заговора — Гитлер и Муссолини. В Берлине был создан специальный штаб для оказания поддержки Франко. К испанским берегам устремились корабли с иноземными солдатами, с оружием, военной техникой. Германия и Италия развернули подготовку к открытой интервенции.

Правительство Испанской республики обратилось с призывом о помощи ко всем странам мира. Однако Англия, Франция, Соединенные Штаты предпочли не услышать этого призыва, поспешили заявить о своем «невмешательстве». Это и нужно было агрессорам. И только правительство Советского Союза предоставило Испанской республике многомиллионный кредит и начало поставлять ей оружие.

Волонтеры из многих стран всеми возможными и невозможными путями пробирались за Пиренеи, на помощь защитникам республики. Среди них были и коммунисты-интернационалисты из Советского Союза. Лаптев, как только узнал о такой возможности, начал писать рапорты «по начальству». Рапорт за рапортом. Отказано — тут же готов следующий. Пока не вызвали в Москву, в наркомат.

Пожилой генерал — два ромба в петлицах — постучал карандашом по стопке его посланий, оценивающе оглядел.

— Приметный ты со своими прядками, — показал на его седые подпалины. — И нос у тебя гузкой, не западноевропейский нос.

— При чем тут нос, товарищ комдив? — удивился Лаптев. — А голову обрею, как Котовский.

— Не принято там бритоголовым. Чему вас только учили? — И, не дав Андрею выложить аргументы, неожиданно спросил: — Когда сможешь ехать?

— Хоть послезавтра! Только бы в Минск за вещами заскочить!

— Никаких вещей. И если ехать — то завтра.

— Так точно, завтра!

Мать Андрея уже давно жила в Москве — со времени его курсантства. Вечер он провел с нею. Утром, как бы между прочим, сказал:

— По старому адресу пока не пиши. Если от меня долго не будет писем — не волнуйся: посылают далеко на Север, в командировку. На несколько месяцев — а там сама знаешь, как с почтой: олени, собаки...

Мать украдкой перекрестила его, но ни о чем спрашивать не стала: солдатка, мать краскома.

Утром он сел на севастопольский поезд. А еще через сутки прошел через контрольно-пропускной пункт военно-морской базы на пирс.

Итак, теперь ему предстояло выступить в роли шефа.

Лаптев познакомился с экипажем — с товарищами и помощниками в начавшемся путешествии. Команда парохода — испанские моряки-коммунисты, совершавшие уже не первый рейс от берегов республики к берегам Советского Союза и обратно. В русском языке, правда, еще не сильны, но дело свое знают. На борту кроме Хозефы — два радиста, советские добровольцы, — Лев из Ленинграда и Жора из Одессы, шифровальщик Олег и танкисты. Молчаливые. Все время держатся около своего командира. Одеты в такие же костюмы и береты, как и Андрей.

Осмотрел он и груз. Броня машин поблескивает серой краской, опущены стволы орудий. Грозные машины. Насколько он может судить — самой последней конструкции.

Пока шли Черным морем, Андрей при помощи экипажа заминировал судно, кабели из трюмов протянул к себе в каюту, подсоединил к взрывному механизму.