По фотографиям кубинская столица представлялась ему скоплением небоскребов. Ничуть не бывало — город оказался одно- и двухэтажным: виллы, дворцы, коттеджи. Только на самых выигрышных местах, вдоль береговой линии и на гребнях холмов, группировались многоэтажные здания. Их и было-то всего десятка полтора, но, расположенные умело и эффектно, небоскребы создавали впечатление города, устремленного ввысь. Улицы террасами спускались к морю. Сколько Лаптев ни смотрел по сторонам — не увидел ни одного одинакового здания и ни одного забора. Если дома и были отгорожены от улицы, то лишь зеленым заслоном цветущих кустов, кактусов или приземистых пальм.
Одолев невидимый рубеж, они въехали из Новой Гаваны в Старую, и теперь их автобус катил вдоль великолепной Прадо — улицы, рассеченной бульваром из цветного инкрустированного мрамора. Мраморной была и ограда, и скамьи, и сама «мостовая». Из прорубленных в благородном камне отверстий вздымались стволы вековых деревьев, смыкавших над бульваром густейшие кроны. Меж прогуливающихся сновала детвора на роликовых коньках. От Прадо расходились улочки — такие узкие, что в них не протиснуться и автомобилю.
И наконец, показалась гавань — пакгаузы, нагромождения ящиков, мешков и бочек, колонны машин и тракторов, а за ними — краны и мачты.
Огромная бухта Гаваны была тесно заставлена судами. На флагштоках — все больше алые полотнища. На бортах: «Лениногорск», «Уссурийск», «Декабрист», «Балтика» — сухогрузы, танкеры, лесовозы, «пассажир»...
Лаптев и женщины оставили автобус и направились на пирс пешком. Бухта, когда смотришь на нее сверху, напоминала пузатый кувшин в разрезе, тонким горлышком пьющий синь океана. Она самой природой была предназначена для встречи мореплавателей — даже в жестокий шторм вода в ней будет лишь рябить. Подобные бухты так и называются: «бухты-бутылки».
— Вон, слева, — мой «Хосе»! — повел рукой на бело-черную громаду Андрей Петрович.
— Вы — у причала «Ле Кувр»? — Хозефа смотрела почему-то не на его судно, а на странное сооружение из кусков рваного железа, ржавых болтов и шестерен — мрачную конструкцию, которую Лаптев принял за модернистскую скульптуру в стиле поп-арт. — Раньше причал назывался «Панамерикен». После революции республика закупила у Бельгии боеприпасы, их доставили на судне «Ле Кувр». Американские диверсанты взорвали его у этого причала. Можете представить, что здесь было, когда рвались фугасы... Эта скульптура — из останков «Ле Кувра».
У трапа сухогруза их встретил измученный ожиданием комсорг.
— Свободная от вахты смена к экскурсии готова! — доложил он.
Хозефа первой оттарабанила ботинками по трапу, взбежала на борт.
И снова Лаптеву остро вспомнилось давнее-давнее: севастопольский пирс, такой же, только куда ниже, белый борт, трап и сбегающая по нему девушка с развевающимися золотыми волосами, перехваченными широкой голубой лентой.
Сейчас на середине трапа Лена остановилась, несколько раз судорожно заглотнула воздух и, вцепившись руками в поручень, виновато, прерывисто проговорила:
— Круто... Сердце...
10
Миновав еще один патрульный пост, «тонваген» въехал в Гавану.
— Остановить! — приказал Васкес водителю.
Спрыгнул. Открыл дверцу салона, посветил фонариком. Бланка спала, свернувшись комочком в углу дивана. Хосе потряс ее за колено:
— Эй, девочка, куда тебя везти?
— А?.. — замотала головой, просыпаясь, Бланка. — Уже? Я вздремнула? — Она сладко зевнула, потянулась, закинув руки за голову. — Пожалуйста, домой. Авенида Уна, тридцать семь...
Автобус покатил по городу. Светились огни баров и кинотеатров. Вспыхивали и гасли лозунги над домами. Из полуприкрытых век Бланка глядела на скользящие огни. Оцепенение сна еще не прошло.
«Тонваген» свернул на тихую темную улочку, остановился у двухэтажного дома на самой набережной. Неугомонно шумел прибой.
Бланка, не обуваясь, взяв в руку ботинки, вышла из автомобиля. Отряхнула куртку, похлопала ладонью по брюкам.
— До свиданья, девочка! — тоже спрыгнул на землю Хосе. — Надеюсь, до скорого!
Она уловила какую-то многозначительность в его голосе, насмешливо хмыкнула, но ничего не ответила. Попросила водителя:
— Мануэль, помоги, я еле держусь на ногах.
И стала подниматься по наружной лестнице на второй этаж, так и неся в руках ботинки и чувствуя ступнями прохладу камня.
— Спасибо! — протянул руку бородачу Васкес. — Отсюда мне пешком — два шага. Мы еще увидимся, приятель!
Тот молча кивнул. Взял магнитофон и направился вслед за Бланкой.
Хосе снизу видел, как девушка отперла дверь, вошла в квартиру. За нею вошел водитель.
Из темноты к Васкесу выступили несколько человек. Он оглянулся, узнал Хуанито.
— Ага, ты уже здесь! Ну как дела, бродяжка?
— Пока мертвая зыбь, командир, — отозвался мальчуган. — Только мне кажется, что в квартире сеньориты кто-то есть.
— Интересно. Теперь она в мышеловке. И будем надеяться, что заштормит. Главное — бдительность! — Он подошел к телефонной будке на углу улицы. Набрал номер: — От Виолетты. Да, капитан... Носился за ней по всей провинции, как черт за грешницей... Доставил... К ней сейчас поднялся шофер Мануэль... Не торопится выходить. Да, капитан... Слушаюсь, капитан!
Повесил трубку. Вернулся к дому. Посмотрел на светящиеся окна квартиры Бланки. По занавесям двигались нелепые тени.
«Хотел бы я знать, как они там веселятся», — подумал он.
Бланка вошла в комнату, сбросила куртку на кресло, уронила ботинки. «Дома!» Ее дом — маленькая и уютная квартирка с балконом и окном на море. У окна — письменный стол, на нем — пишущая машинка со сбитым шрифтом и западающей буквой «о», с которой она вечно воюет. По обе стороны стола, вдоль стен, — полки с книгами. На стенах — фотографии лагеря Сьерра-Маэстры, и она на этих фотографиях: боевая, веселая, ничем не отличающаяся от подруг-бригадисток. Цветы в вазочках привяли, обвисли. У дивана на полу книга с разворошенными страницами. Позапрошлой ночью читала, утром торопилась, не успела убрать.
Бланка подняла книгу. Дверь ванной скрипнула, открылась.
— Кто здесь?
Запахивая халат, в комнату вошла Мерильда.
— Ты?
— Ради бога, не так громко! — Мерильда неодобрительно оглядела ее. — Наконец-то...
— Ты же должна была...
— Но они пришли, — перебила ее подруга. — Хлыщ в ремнях, а за дверью — целая дюжина негров. Отобрал паспорт и приказал быть дома, ждать, пока вызовут. Он в одну дверь, а я — в другую. И теперь я... — Мерильда беспечно повертела рукой, — теперь я, моя дорогая, беглый государственный преступник.
Бланка сникла: «Значит, она не увидит Конрада...» Остановила себя: «С Мери беда, а ты — о своем...» Не оборачиваясь, позвала:
— Где ты там, Мануэль?
— Кого ты привела? — Мерильда испуганно отступила к ванной.
В комнату вошел бородач.
Бланка, не оборачиваясь, попросила:
— Поставь магнитофон на стол. Спасибо.
Подошла к балконной двери, подняла солнцезащитные жалюзи. За распахнутой балконной дверью расстилалось мерцающее море. От горизонта к набережной тянулась лунная дорога. Справа вспыхивал, скользил по воде и гас прожектор маяка Эль-Морро.
— Все молчишь? Обиделся? — Она повернулась. Отпрянула: — Как вы сюда попали? Мануэль!
Мужчина улыбнулся:
— Не узнаете?
Он вышел на середину комнаты, под лампу.
— Братец! — охнула от двери ванной Мерильда.
— Конрад? — недоверчиво, всматриваясь, проговорила Бланка и бросилась к нему. Отступила. Отвернулась. — Извините, сеньор...
— Доброе предзнаменование! — Конрад оглядел комнату. Обнял сестру. Поцеловал в лоб. Повернулся к Бланке: — Я рад, что вы вместе.
Девушка не верила своим глазам: «Он! Здесь! Боже, что делать?..»
— Что же это я! Вы, наверное, хотите есть? Я сейчас!..
Она бросилась на кухню, начала торопливо доставать все, что было в холодильнике. Заправила кофеварку. Бутылка с баккарди была пуста. «Мерильда выпила», — с досадой подумала она. Прислушалась. Мерильда говорила Конраду:
