— По-моему, не стоит даже пытаться предложить вам пончик, — сказала Лотти.
— Лучше не надо, — выговорил Адам. — Предпочитаю ограничиться кофе.
Лотти села, жестом показав на стул.
— Мне даже трудно видеть все это вашими глазами, — сказала она. — Тот, кто здесь работает, со временем утрачивает остроту ощущений.
— И вам всегда приходится работать в таком режиме?
— Не всегда. Но обычно как раз в тот самый момент, когда начинает казаться, что стало немного полегче, что-нибудь случается и все начинается сначала.
Лотти откусила пончик.
— Но здесь ведь, кажется, работает много женщин.
Лотти улыбнулась.
— Наверное потому, что это самая неблагодарная работа. Мы спасаем своих пациентов для того, чтобы их отвезли наверх, к хирургам, а оттуда их перевозят в терапию. А семья и знакомые ждут обычно наверху, чтобы поблагодарить последнего врача, с которым имел дело пациент, то есть на нашу долю ничего не достается…
— Почему же вы занимаетесь этим?
— Лично я потому, что такая работа не оставляет времени, чтобы задуматься о чем-нибудь еще.
— А Кори?
— Вам лучше спросить у нее.
— Вы давно ее знаете?
— Мы встретились в этой больнице восемь лет назад.
— А вы хорошо знали ее мужа? — А что еще, черт возьми, он должен был спросить?
— Я виделась с ним всего несколько раз.
— Насколько я понимаю, они были счастливой парой, — сказал Адам, чтобы услышать подтверждение тому, во что ему вовсе не хотелось верить.
— Разумеется, Кори старательно убеждала себя, что это действительно так, — ответила Лотти.
— То есть, по-вашему, их брак был неудачным. — Адам постарался, чтобы голос его звучал как можно более равнодушно.
Лотти слегка нагнулась вперед.
— Что вы хотите от меня услышать? Что он был типичным латиноамериканцем — деспотом и тираном? Что дурно обращался с Кори или же что он был самым любящим мужем на свете, и они были самой счастливой супружеской парой, какую мне только приходилось видеть?
Адама немного удивил не совсем почтительный тон Лотти.
— Ну и как же было на самом деле? — поинтересовался он.
— Чуть больше трех лет назад, когда Кори зашла ко мне и сказала, что выходит замуж, она плакала в течение всего разговора. Она никак не могла остановиться. Мне было тогда очень интересно, в чем же причина этих слез…
— И вы спросили ее?
— Если верить Кори, она плакала от счастья.
— А вы ей поверили?
— Нет.
— И сказали ей об этом?
— Конечно, нет.
— Почему?
— Она все равно не стала бы ничего слушать. У Кори были свои причины выйти замуж за этого человека.
— Вы, наверное, даже не намекнете, какие именно? — Довольно глупо с его стороны выслушивать снова и снова одно и то же.
Лотти внимательно посмотрела на Адама.
— У меня всегда было такое чувство, что Кори знает: ее брак не продлится долго.
— Но зачем же браться за дело, если даже не можешь заставить себя поверить в успех?
— Вы, наверное, шутите… Большинство людей делают то, что делают, вовсе не будучи уверены в успехе, а брак, пожалуй, такая вещь, где меньше всего можно быть уверенным в чем-либо. Ведь тут имеешь дело не просто с неизвестной, а с непредсказуемой величиной.
— Мне кажется, их связали какие-то отношения гораздо раньше…
— Значит, вам все известно.
Адам кивнул.
— Но хотелось бы услышать обо всем с вашей точки зрения.
Лотти заговорила с таким видом, точно повторяла давно заученные фразы.
— Все было очень просто: Кори и Дэнни были вместе десять лет назад, он бросил ее, а потом неожиданно объявился здесь, в Нью-Йорке, и захотел начать все сначала. — Лотти пожала плечами. — Реванш — мечта любой женщины.
— Он любил Кори?
— Как могу я ответить на этот вопрос?
— Он хотя бы казался счастливым рядом с ней?
— Когда я видела Дэнни Видала, больше всего он выглядел нервным.
— Как вы думаете, он мертв?
— Я, пожалуй, скажу так: я надеюсь, что он мертв. Только поймите меня правильно: не то что бы я желаю смерти Дэнни — впрочем, от наших пожеланий никто не умирает и не выздоравливает. Но если Дэнни жив и вам удастся его найти, не знаю, как справится со всем этим Кори.
— А почему вы даете мне такие откровенные ответы?
— Потому что вы задаете весьма откровенные вопросы.
— Это не объяснение.
— Я очень волнуюсь за Кори, — тихо сказала Лотти. — И от души надеюсь, что в зале суда вы умеете надевать маску.
— Что вы имеете в виду?
— Когда вы вошли сюда, все чувства были написаны у вас на лице.
— Может, это простая забота о ближних?
— То, что я увидела, не ограничивается простой заботой о ближнем, — мудро заметила Лотти. — И не пытайтесь отрицать это, потому что когда речь идет о чужих жизнях, я непревзойденный специалист.
Оба поняли, что разговор их дошел до той точки, когда осторожность мешает продолжать отвечать на вопросы, а чувство такта — продолжать их задавать.
Лотти встала и выбросила в мусорную корзину стаканчики из-под кофе.
— Хотите пройти посмотреть, как мы пытаемся исправлять ошибки Господа Бога?
— То есть увидеть, как работает Кори?
Лотти улыбнулась.
— Идите за мной, — сказала она, направляясь в смотровую.
Кори выглядела напряженной до предела, но во взгляде ее чувствовался металл. Она переходила от кровати к кровати, отдавая указания персоналу и ласково разговаривая с пациентами. Тон ее менялся при этом от откровенно злобного до устало-спокойного. Когда Лотти и Адам вошли в палату, Кори как раз закончила осматривать пешеходов, сбитых водителем, и приступила к осмотру молодого человека с совершенно безумными глазами. Лотти и Адам подошли к Кори сзади довольно близко, так что им слышен был ее диалог с пациентом, но сами постарались не привлекать ее внимания.
Пациента терзали боли настолько сильные, что он даже упал, корчась, на пол, откуда его подняли двое санитаров и снова уложили на кровать.
Несколько раз попытавшись начать осмотр больного, Кори наконец сказала:
— Покажите на то место, где болит больше всего.
И он показал практически все тело.
— В шее, док, и в горле ужасно жжет. Грудь как будто режут ножом, в плече стреляет, а мозги вот-вот полезут из головы наружу. Я не могу больше терпеть, док, я умираю, у меня отнимается левая нога. Дайте мне что-нибудь от боли…
— Откройте рот, — потребовала Кори. — Я ничего не вижу.
— Это там, глубже, доктор, посмотрите еще. Как будто бы я проглотил стекло, и там, внутри, кровь. Я чувствую вкус крови.
— Вам уже сделали просвечивание и рентген грудной клетки. Сдать кровь вы отказываетесь…
— Мне так больно, док…
— Я не понимаю, как это произошло.
— На работе, док.
— Он говорит, что ел печенье, и в нем оказалось стекло, — пояснила медсестра.
— На работе? — переспросила Кори.
— Я работаю на фабрике печенья «Капитан Чиппо», — простонал больной. — И в одном печенье оказалось это проклятое стекло.
Что ж, этот оказался намного изобретательнее других — придумал не только особый вид боли, но и травму, которая позволит ему получить компенсацию. И тут в Кори закралось подозрение.
— Если бы вам надо было решать самому, как по-вашему, что могло бы унять боль?
Мужчина затравленно огляделся вокруг.
— Морфин!
Именно этого и ожидала Кори.
— Дайте ему две дозы тайленола-три и выпишите рецепт еще на шесть.
Реакция пациента тоже была вполне предсказуема.
— Да что вы, черт возьми, за врач? — взревел он. — Тайленол-три не уймет мою боль, мне нужно что-нибудь посильнее, ты, чертова сука!
Кори и бровью не повела.
— Сегодня я выписываю тайленол-три. Хотите берите, не хотите — нет.
— Черт бы тебя побрал, — продолжал реветь пациент. — Что за поганая у вас тут больница! Я подам в суд. Что за чертова врачиха! Ты вообще не врач, а шарлатан.
Он кричал до тех пор, когда к нему не подошли охранники. Пока Кори запретила им вмешиваться.
