— У вас бывает много гостей? — спросила Саша.

Жозетта отрицательно покачала головой.

— Мы не устраиваем приемов в общепринятом смысле. Но наш дом открыт для всех, кто живет поблизости. У моего мужа две сестры. У каждой своя семья и, конечно, у нас бывает в гостях много родни. — Она вздохнула. — Иногда у нас бывают гости из Газы или Рамла — другие мои дети, которые приезжают сюда подлечиться после избиений и отравлений слезоточивым газом.

— В конце концов они поправляются, — сказала Саша в тон сентиментальным рассуждениям Жозетты.

— Не всегда и не все.

— Насилие проявляется по-разному. Иногда после него уже никто не может поправиться.

Рука Жозетты нервно поглаживала спинку высокого кресла из красного дерева с бледно-зеленой шелковой обивкой.

— От этого страдают и наши дети, — продолжала Саша.

— Как я понимаю, вы говорите о последствиях взрывов, — сказала Жозетта, в упор глядя на нее. — Те же последствия бывают и от пуль.

Вот оно самое. Око за око. Зуб за зуб. Репрессии. Возмездие. Отмщение. Три главных принципа жизни на Ближнем Востоке… А как насчет лагерей беженцев? Как насчет тех детей, которых Жозетта называет «своими»? Они спят на тонких подстилках на грязном полу, возятся на земле, загаженной курами, жуют рис и бобы, не имеют своего дома. Между тем, самое плохонькое кресло в этом особняке стоит столько, что можно накормить сразу несколько семей.

— Мы сняли этот дом вместе с мебелью, — осторожно сказала Жозетта, словно чтение мыслей было еще одним ее увлечением.

— Согласитесь, это слишком обычное дело для тех людей, к которым принадлежит ваш муж.

— Не понимаю.

— Я имею в виду аренду этого дома.

— Люди приходят сюда, чтобы посоветоваться и найти решение своих проблем.

— Стало быть, ваш муж не революционер. Может быть, было бы правильнее назвать его политиком?

Было заметно, что Жозетта слегка раздражена.

— Люди приходят сюда, чтобы встретиться с главой правительства, находящегося в изгнании. Это наш Белый дом. Мой муж второй человек после Абу Аммара. Наподобие вашего вице-президента.

Натянутая улыбка говорила о том, что ей самой такое объяснение не кажется достаточно убедительным.

— То есть он выполняет в вашем движении политические функции? — нажимала Саша.

— Мы не имеем возможности для таких четких разграничений функций, как у вас в Америке. Это излишество годится для стабильной системы, вроде вашей.

— Ваш муж действовал как политик, когда планировал и приводил в исполнение акцию в Риме?

Саша чувствовала, как колотится сердце, ладони покрываются испариной.

— Почему бы вам не спросить об этом моего мужа? — спокойно ответила Жозетта. — Пойдемте, я покажу вам кухню.

Саша подумала, что ей следовало бы повременить с эмоциями. В этом доме было, по-видимому, принято разделять сферы интересов. И теперь между женщинами разговор должен ограничиться цветами, садом и детьми. А также кухней.

В углу просторной комнаты, стены которой были выложены кафелем, сидел на корточках человек. Перед ним стояла плетеная ивовая корзина с зелеными бобами. С одной стороны от корзины стояло мусорное ведро, в которое он кидал вылущенные стручки, а с другой — керамическая кастрюля, в которую он ссыпал бобы.

— Талил, — очень внятно произнесла Жозетта, — у нас гостья. — Она повернулась к Саше. — Он немного говорит по-английски. — Она повернулась к Талилу и что-то сказала ему по-арабски. Он встал.

— Мархаба, — поприветствовал он Сашу.

— Мархаба, — повторила та и взглянула на Жозетту.

Женщина улыбнулась.

— Вы совсем не говорите по-арабски.

— Нет.

— Ну вот, теперь вы знаете, как сказать «привет».

Она тронула Сашу за плечо, проводя ее по кухне и показывая ей глиняные цилиндрические печи, в которых выпекают лаваш, выкладывая плоско раскатанное тесто по стенкам; сковороды для рыбы, главного продукта в их ежедневном рационе; фарфоровую посуду, котелки, блюдо с детскими лакомствами и банки с консервами — говядиной, оливками и шоколадом.

— Это все подарки от посетителей, — поторопилась объяснить Жозетта. — Гостей из Греции, Франции, Ирана.

От тех, кто приезжает посоветоваться, хотела добавить Саша, но промолчала. От тех, кто ведет переговоры о мире с кем угодно, но только не с противоположной стороной.

Залаяла собака. Лай был такой мощный и глубокий, что мог соперничать с оперными певцами вроде Паваротти.

— Судя по лаю, это очень большая собака, — сказала Саша.

— Да, он очень крупный пес. Его зовут Швай. На арабском это означает «тихо».

— Необычная кличка.

— Муж назвал его так, потому что когда натаскивал его, все время повторял «тихо! тихо!». До тех пор, пока бедное животное не начало откликаться на это слово. Вот «Швай» к нему и прилепилось.

— А чему учил его ваш муж?

— Убивать, — ответила Жозетта без эмоций, просто констатируя то, что было на самом деле. — Весь день он находится внизу вместе с людьми, которые дежурят у телевизионных мониторов. Для него отведена специальная огороженная площадка, где его натаскивают. Выгуливают его на поводке по пляжу. Ночью же он стережет ограду во дворе. — Она пригладила волосы. — Его научили нападать на любого, кто войдет и не будет знать его кличку. «Швай-швай» — вот единственное, что его может остановить.

— Буду счастлива, если вы ему скажете это заветное слово, — пробормотала Саша.

— Не бойтесь. Если вы приглашены, собака останется на своем месте. Опасаться следует лишь непрошенным гостям.

Жозетта повернулась, чтобы показать Саше тарелки и блюда на кухонном столе.

— У вас посуда, кажется, французская? — спросила та, но ее мысли были все еще заняты собакой.

— Мне ее подарила мать. Все мои вещи были уничтожены, когда израильтяне бомбили штаб-квартиру ООП.

— Ваша мать мне рассказывала.

— Моя мать, — спокойно повторила она, а затем что-то сказала на арабском Талилу. — Я попросила принести нам кофе и пирожные. Пойдемте посидим на веранде и поболтаем.

Саша кивнула, но ее глаза остановились на кухонном столе, покрытом нержавеющей сталью. На нем аккуратно располагались разделочные доски, банки с сахаром, мукой, кофе, коробка с овсянкой, подставка для ножей, медные кастрюли, деревянные плошки, бутылка с маслом, банка с сухим перцем, металлический дуршлаг с прокипяченными детскими бутылочками и, наконец… автомат.

Они сидели на веранде, которая располагалась на утесе. Отсюда открывался замечательный вид на порт Сиди Боу Сад. Когда в первую же минуту Саша восхитилась темно-синей морской гладью, мачтами нескольких белых парусных судов, пришвартованных у причалов внизу, Жозетта объяснила ей, что порт больше не используется для нужд коммерции. Здесь теперь устроили рай для богачей, — с долей иронии призналась она. Арабские, греческие и европейские туристы приезжают сюда, чтобы походить под парусом и позагорать. Во времена ранних арабских династий на вершине утеса был построен замок, часть сложной системы военных укреплений, протянувшейся через соседние города от Сауси до Триполи. Само поселение выросло вокруг могилы одного святого. Его имя Сиди Боу Сад. Этого святого до сих пор почитают в главной мечети.

— Летом, когда мы с мужем сидим здесь вечерами, то слушаем музыку, которая доносится из кафе внизу.

— Чудесное местечко.

— Мы скитальцы, перекати-поле. — Она посмотрела на море. — Иногда я чувствую себя чужой в собственном доме. Я в чужой стране, и мы будем скитальцами до тех пор, пока не сможем жить на своей земле.

— В Израиле?

— В Палестине.

— Но если вы захотите, у вас будет и страна, и паспорт. Если вы выберете Францию.

— Теперь это ни к чему.

— Все зависит от вас.

— Знаете, ведь есть причины более глубокие, чем просто факт рождения в стране, где только видимость жизнеспособности и правительства, и системы.

— Что поражает меня в вас, — начала Саша, — это полная подчиненность, безоговорочная преданность делу вашего мужа.