— Известно ли твоему человеку в Нью-Йорке о том, что ты ею интересуешься? — спросил Гидеон, рассматривая одну из фотографий.

— Все, что мы сделали, это вежливо попросили Глика начать свой новый сериал, пригласив в качестве главного героя Карами.

— А что известно ей?

— Только то, что предложена новая тема.

— Согласится ли она брать у Карами интервью после того, что видела в Риме? — спросил Гидеон, удивившись собственному спокойствию, с которым он говорил об убийце сына.

— Она не так глупа, чтобы отказаться, и понимает, что с ее участием или без оного, но программа будет запущена… Однако, — добавил Рафи, и его глаза сузились, — она, конечно, потрясена.

Гидеон промолчал.

— Впрочем, нам нет до этого дела, — продолжал Рафи, не дожидаясь, пока Гидеон выразит согласие. — Глик займется ею, и нет никакой надобности разбираться в ее психологии. Она выросла в Нью-Йорке. У ее отца был газетный киоск, который потом пришлось продать. Отец играл на бегах и промотал не только киоск и дом, но и вообще все, что у них было. Кроме любви к лошадям, он имел также страсть к женскому полу. В конце концов, им пришлось всей семьей сняться и отправиться в далекий Коннектикут. Там присоединились к какой-то сельхозкоммуне, которая занималась разведением цыплят. — Тут Рафи слегка улыбнулся. — О, отец у нее был марксистом. Настоящим еврейским марксистом левого толка. Еще в 50-х его партийный энтузиазм кипел вовсю — Розенберги, сегрегация и все такое, — а потом дело заглохло само собой. К счастью, причины, по которым ему пришлось бежать в глушь на куриную ферму, ограничивались лишь преследованиями кредиторов.

Рафи снова полистал досье.

— В семье было двое детей — Саша и Элик. Элик кончил плохо. Увлекся наркотиками, скандалил с отцом, который, надо заметить, имел крутой нрав, и вскоре погиб, разбившись на мотоцикле… Что было потом, не трудно угадать. Отец пустился во все тяжкие по борделям, путаясь с девчонками моложе собственной дочери… В конце концов мать забрала Сашу, и они уехала обратно в город. — Рафи наклонился и поднял с пола упавший листок. — Мать стала попивать. Не то чтобы чересчур, но и трезвой бывала редко. Саша работала и помогала ей деньгами. Они виделись раз в неделю, но и одного раза матери было достаточно, чтобы затеять очередную ссору. Потеряв работу, мать все время проводила в дешевом кафе на Таймс-Сквер, где целиком предалась своему старому увлечению картами таро и уж ничем, кроме гадания, не интересовалась. Впрочем, Саша относилась к ней с неизменным уважением.

— Посмотрим, что еще, — пробормотал Рафи, копаясь в бумагах. — Мрачное детство на куриной ферме Саша перенесла лишь благодаря тому, что зарылась в книги. Она стала писать для школьного журнала. Она писала о своем восхищении Джоан Дидион и Эриком Хоффером, а также о своей единственной мечте — о театре. Да, так оно все и было, — сказал Рафи, хлопая ладонью по папкам. — Во всяком случае, здесь есть и об этом.

— Что же потом сталось с ее мечтой о театре?

— После школы она поступила в колледж и подрабатывала где только можно по вечерам — официанткой, кассиршей в кинотеатре, — чтобы платить за уроки по театральному искусству. Ее мечтой было стать сценической актрисой, хотя ее карьера как актрисы сразу оказалась под вопросом из-за того, что Саша слишком рьяно защищала свои воззрения на театр вместо того, чтобы так же рьяно овладевать основами актерского мастерства. Вероятно, она могла бы добиться большего в кинематографе, однако не питала к последнему никакого интереса. Ее первой профессиональной удачей стала второстепенная роль в мыльной опере, и, если бы она не забеременела, ей, без сомнения, предложили бы роль первого плана.

— Она родила?

— Нет… И тут постарался ее дружок. — Рафи отыскал и прочел вслух то, что говорилось в медицинском заключении. — Выскабливание показало, что выкидышу предшествовало обильное кровотечение. Срок был около шести недель… — Рафи запрятал справку обратно в папку. — Ее дружок улетел в Калифорнию, где снялся в телевизионном сериале о человеке, имевшим интимные отношения с собственным автомобилем. Но это все в прошлом…

Гидеон по-прежнему не высказывал никаких эмоций.

— Когда она выписалась из больницы, — продолжал Рафи, — то вынуждена была устроиться на работу, чтобы оплачивать содержание матери в лечебнице, где та обычно поправляла здоровье. В поисках работы она часто обращалась в бюро по трудоустройству. Там она познакомилась с конгрессменом из Вермонта… В этой папке вся ее жизнь, — сказал Рафи, снова хлопнув ладонью по бумагам. — Короче говоря, она была так разочарована в жизни, что приняла его предложение и отправилась его секретаршей в Вермонт. Год спустя, когда срок его полномочий как конгрессмена истек и он провалился на выборах, он пристроился на местную телестудию политическим обозревателем, а ее взял своим редактором.

Рафи перевернул еще одну страницу.

— По слухам, они были любовниками. Что, в общем, не так важно. Она вкалывала на студии по десять и даже по двенадцать часов в день, пока кто-то из начальства не обратил на нее внимание и не решил, что с ее способностями ей негоже быть девочкой на побегушках. — Рафи слегка улыбнулся. — Это было в 1980-м. Через два года она уже перебралась в Вашингтон, где с ней познакомился наш человек Глик. Он пригласил ее в Нью-Йорк в качестве репортера.

— Еще один любовник?

Рафи изобразил смущение.

— Бог с тобой, Гидеон, откуда мне знать?

Какой-то мускул дрогнул на лице Гидеона, хотя он ничего не ответил.

— К сожалению, — продолжал Рафи, — у меня нет списка, где значились бы все ее ухажеры… Но пойдем дальше. За шесть месяцев работы она умудрилась провести скандальное расследование о махинациях с какими-то фондами и налогами, в которых оказался замешан один финансовый воротила, состоявший, между прочим, в правлении строительной компании. В результате этого расследования воротилу засудили и удалили из правления.

— Похоже, она неуправляема, — заметил Гидеон.

— Ответственная, храбрая, непреклонная — вот какие эпитеты подходят для этого случая.

— Неуправляемая, — повторил Гидеон.

— Так или иначе, но после ее журналистского расследования на телевидение посыпались благодарственные письма и звонки. В этой ситуации Глик не придумал ничего лучшего, как посадить ее на ежевечерние новости на криминальные темы. — Тут Рафи сделал паузу. — Увы, с тех пор у нее появилось одно пристрастие, которым грешат многие, кто сделал карьеру на телевидении.

— Пристрастие к кокаину?

— Не совсем… Она ограничилась виски и бренди. Зато запила, как говорится, по-черному… Шучу, шучу! — улыбнулся Рафи. — Здесь замешано совсем другое. Наша Саша, наша мисс Белль начала встречаться с психиатром, и это стало первой ошибкой в ее жизни, потому что в 1985 году она вышла за него замуж.

— Очаровательный поворот для пьесы, — спокойно заметил Гидеон.

— Особенно для пьесы об американской женщине. У них никогда не обойдется без священника или психиатра. Во всяком случае, у Саши определенно была склонность к тому, чтобы в постели поговорить по душам или исповедаться в грехах. Вот она и выбрала такого, которому могла бы исповедываться по ночам… Выбор оказался хуже некуда. Смазливый, смышленый и преуспевающий сукин сын стал изменять ей с самого начала. Впрочем, надо отдать ему должное, он не грешил этим со своими пациентами. Эту честь он оставил для Белль.

— Где же она теперь? — спросил Гидеон, прерывая этот биографический очерк.

— Сейчас в Риме. Но вот-вот улетит в Париж. Она должна встретиться там с Гликом, чтобы обсудить программу, решить все вопросы и написать сценарий. Группа соберется в Парижском бюро. Потом Глик вернется в Нью-Йорк, а она отправится в Тунис, чтобы встретиться с лидерами ООП.

— А что именно должен делать я? — спросил Гидеон и сам почувствовал напряжение в своем голосе.

— Ты возьмешь все, что она захочет тебе дать, но так, чтобы она ничего не заподозрила.