Я, как обезумевшая, выскочила из постели, бросилась в гостиную и начала судорожно искать записную книжку Беннета. В конце концов я откопала какой-то еженедельник и стала внимательно изучать расписание дел, пытаясь распознать среди них деловые встречи (теперь, узнав про Пенни, я окончательно перестала ему доверять), и к своему удивлению обнаружила, что только их он и заносил в блокнот, словно в его жизни вовсе не существовало приглашений к друзьям или выходных. Еженедельник был абсолютным выражением его сущности: только работа и никаких развлечений.

В конце были записаны телефонные номера. Я открыла на букву «П»: Пенни Пратер. Она повторно вышла замуж, и фамилия ее нового мужа была Форбз. Ага, вот она — на «Ф»: Пенни Форбз. Как истинный педант, Беннет вычеркнул старое имя и аккуратно вписал новое. Ведь с каждым новым мужем женщина меняет индивидуальность. И никогда нельзя с уверенностью утверждать, что именно это имя окажется последним. С замиранием сердца я набрала номер. Сначала код Пенсильвании. Раздались слабые гудки, и с каждым гудком сердце уходило все глубже в пятки. Наконец раздался щелчок и телефон синтетическим голосом заговорил: «Набранный вами номер временно отключен. Правильно набирайте номер. Набранный вами номер…»

Я с облегчением повесила трубку.

Да и что толку звонить Пенни сейчас? Зачем ворошить прошлое? Мы с ней не были врагами, мы были собратьями по несчастью. Беннету только того и надо было, чтобы я возненавидела ее. А вообще-то она неплохая. Неглупая девчонка, бросившая учебу из-за слушателя Весь-Пойнта и сразу же нарожавшая ему кучу детей. Каждые два года ей приходилось перебираться на новое место, продолжая воспитывать малышей, пока лейтенант, капитан, майор и, наконец, подполковник Робби Пратер сражался в Корее, Вьетнаме, Камбодже, или участвовал в полевых учениях в сельских районах Германии. Домой он приезжал только затем, чтобы в очередной раз обрюхатить ее. И поначалу ей это нравилось, — а может быть, она просто не представляла себе другой жизни. Она была очень похожа на меня, она оправдывала свой брак. Но в конце концов она оказалась сильнее. С шестерыми детьми, в свои тридцать два — она все-таки собралась и ушла от Робби, заявив, что в жизни должно быть что-нибудь поинтереснее, чем постоянная смена казарм по мере прибавления новых нашивок на погонах у мужа. Роман с Беннетом, конечно же, ускорил ее решение. Он открыл ей глаза, может быть, и к лучшему. Я тоже кое-что поняла. Но она была мужественнее. В свои тридцать два она нашла в себе силы окончить колледж и получить диплом психолога. Интересно, помог ей в этом Беннет или нет? Хорошо, если помог: хоть кому-то в чем-то он помог. Может быть, легче помочь чужой жене, чем своей? Но и это лучше, чем вообще никому.

В моем кабинете зазвонил телефон, и я рванулась к нему. Я так долго думала о Пенни, что почему-то решила, будто звонит именно она.

— Алло! — задыхаясь, прокричала я.

— Алло! — голос оказался мне незнаком, это была явно не Пенни.

— Я слушаю, — ответила я.

— С кем я говорю? — раздраженно прозвучал в трубке бруклинский акцент.

Вдруг мне стало страшно: интонация казалась угрожающей сама по себе.

— Это Бритт Гольдштейн, — продолжал голос. — Я только что приехала с Побережья.

Впервые мне довелось столкнуться с породой людей вроде Бритт лишь после того, как я стала знаменитостью: она принадлежала к породе Законченных Паразитов. У нее не было ни талантов, ни способностей, ни даже обаяния, — лишь одно безграничное нахальство. Она паразитировала на окружающих, пользуясь плодами их труда, вытягивая из них жизненные соки, присваивая их деньги. И деньги — это еще не самое страшное. Самым отталкивающим в ней мне показалось то, что она явно отождествляла себя со мной, заявляя, что «прочувствовала» книгу до глубины души, и желая казаться откровеннее самой Кандиды.

Бритт и я были настолько же несхожи, как Адольф Гитлер и Джон Китс, и все же на какое-то время она ослепила меня своим великолепием, хотя одновременно вызвала и подсознательную неприязнь. Писатели вечно попадают впросак, ибо имеют обыкновение очаровываться харизмой, или чем-то вроде харизмы, если таковою можно считать вульгарность, возведенную в абсолют.

Бритт называла себя «Б.Г.», кондиционер — «к.в.», противозачаточные таблетки — «п.з. таблетки», а машину «Сильвер Клауд» фирмы «Роллс-Ройс» — «С.К.» Родилась она во Флэтбуше, потом быстренько перебралась на Манхаттан — в Аппер-Ист-сайд, а позже прямиком направилась в Голливуд — не дожидаясь, пока перед ней зажжется зеленый сигнал светофора. Жила она в «Бев. Хиллз», любила «мекс.» кухню, нюхала «к.», скручивала самые тугие «с.» за всю историю курения марихуаны, полировала «н.» в салоне Элизабет Арден в Беверли-Хиллз, завивала «в.» у Кеннета в Нью-Йорке, а ее любимыми выражениями были: «Без борьбы нет победы» и «Это не для среднего ума». Первое означало: «Твоя борьба — моя победа», а второе подразумевало, что она превосходит всех смертных во всем, за что только ни возьмись. Она могла бы стать посмешищем, если бы в процессе достижения искомой победы не доставляла окружающим столько хлопот. Лучше всего ее характеризовала манера говорить: голос ее звучал то вкрадчиво, то льстиво, а иногда попросту оскорбительно для уха. Она демонстрировала хитрость и коварство так грубо и прямолинейно, что поначалу никто не воспринимал это всерьез. Бритт сразу клала партнера на обе лопатки, и все из-за того, что ее никогда сразу не принимали за того, кем она на самом деле была: за акулу под личиной акулы.

Нас свела с Бритт одна не вполне порядочная нью-йоркская фирма с неправдоподобным названием «Творчество и Слава, лимитид», больше известная под названием «ТиС». Раньше Бритт служила в разных нью-йоркских издательствах, где читала всякую графоманскую макулатуру, в рекламном агентстве, где сочиняла аннотации дезодорантов для интимных частей тела, в женском журнале, где в ее обязанности входило ежемесячное составление гороскопов, и в лекторской конторе, где она научилась мастерски подделывать бухгалтерские счета. В роли продюсера все приобретенные знания и навыки очень пригодились ей.

Бритт остановилась в гостинице «Шерри-Нидерланд», демонстрируя тем самым полное отсутствие воображения, довольно удивительное для представителя ее профессии. Она занимала огромный номер-люкс с желто-зелеными шелковыми драпировками и кучей телефонных аппаратов, проведенных, кажется, даже в сортир. Что роднит «Шерри» с «Бев. Хиллз», так это натыканные повсюду телефоны. Боже упаси пропустить хоть один звонок, когда сидишь на толчке или попиваешь коктейль. В таких роскошных апартаментах просто обязательно должен быть телефон в клозете, а в залах для коктейлей аппараты подносят прямо к столам. Но, я так подозреваю, все это только для виду. Какой продюсер, даже если он полный идиот, станет вести телефонные переговоры, сидя на стульчаке и выдавливая из себя очередную порцию дерьма? Вряд ли представитель профессии, где внутреннее содержание всегда остается за кадром, а важна только внешняя оболочка, станет таким образом использовать телефон. И сомневаюсь, что кому-то придет фантазия вести серьезный деловой разговор за коктейлем, когда вокруг вьется рой конкурентов, так и норовящих подслушать тебя. Так что все это телефонное изобилие рассчитано исключительно на желторотых простачков. Вроде меня. Выход Изадоры Новичок, злополучной графоманки, выступающей с приветствием Голливуду.

Бритт предпочитала принимать на своей территории. Она приехала в Нью-Йорк ради меня, но стала настаивать, чтобы я заглянула к ней в гостиницу. Мне кто-то говорил, что так поступают крупные мафиози. Так поступал и Волшебник страны Оз. Так поступают, когда хотят, чтобы трепещущий раб предстал пред светлые очи господина. А «Шерри-Нидерланд» имеет к Голливуду такое же отношение, как русское посольство к России: едва войдя под его своды, перестаешь чувствовать себя гражданином своей страны.