Была и еще одна роль, которую Стрепетова играла при затихшем и переполненном зале, — Степаниды в пьесе Потехина «Около денег». Художник Нестеров вспоминает об игре Стрепетовой в этом спектакле:
«С первого акта, где она появляется в своем черненьком, монашеском платьице, такая маленькая, худенькая, бледная, обреченная, с голосом, который «беду несет», — она завладевает зрителями до последнего, такого страшного, безумного момента. Она влюбляется в Капитона с такой силой искренности, что театр исчезает, зритель незаметно становится свидетелем подлинной житейской драмы».
Несколько лет изображала актриса на сцене неподдельное страдание. Трагизм был основой ее дарования, а как оказалось впоследствии, трагическое окрасило и последние годы ее прекрасной жизни.
В Стрепетову пылко влюбился молодой красивый студент А. Д. Погодин (внук известного историка). Он искал знакомства с актрисой. Чувство его только возросло, когда он увидел стареющую горбатенькую женщину с огромными страдальческими глазами.
Юноша любил впервые, и он отдал гениальной актрисе всю нерастраченность своих чувств. Вопреки мольбам родственников он женился на Стрепетовой, и супруги были очень счастливы. Но потом молодой муж стал ревновать жену к тем партнерам по сцене, с которыми она играла свои трагические роли, кого по сцене «любила», кому разрешала себя обнимать. Ревность эта приняла такой буйный характер, что муж не мог с ней сладить. Он умолял Стрепетову не играть таких ролей, где неизбежны были встречи с его сценическими «соперниками», унижался, просил. Но актриса не могла оставить того, ради чего она жила. И юноша застрелился у ее ног.
Стрепетова обезумела от горя. Она оставила сцену и доживала в раскаянье. Сцена потеряла талантливую актрису.
Репин написал Стрепетову, когда ее слава только пронеслась по Петербургу. Он изобразил ее в роли Лизаветы в «Горькой судьбине» Писемского. Портрет не удался. Актриса показана в застывшей позе, какая-то отяжелевшая. Можно ли было позировать, с легкостью и вдохновением изображая какое-то трагическое место, пьесы, если оно длится на сцене короткое мгновение? Конечно, нет. Поэтому искусственная затяжка позы очень ощутима. Фигура женщины получилась тяжелой, неестественной, а изображаемое ею состояние непонятным.
Зато другой портрет, долгое время называвшийся этюдом, вошел в число репинских шедевров.
Будто только что тяжело вздохнула эта молодая женщина, и остался еще полуоткрытым ее рот. Что-то очень мучительное поднесла ей жизнь. Большие, затуманенные страданием глаза. Вынесет ли она, хрупкая, бледная, болезненная, свалившееся на нее горе?
Рассыпались по узким плечам гладкие каштановые волосы, белый воротник оттеняет болезненную прозрачность лица. Тревожная мысль пронеслась и чуть сдвинула брови. И вот уже кажется, что лицо посветлело, прояснилось, озарилось какой-то мимолетной радостью. Вот такое оно, это лицо, что в нем бездна ощущений, ни одно не застывает, они сменяются. Как уж этого достиг художник, осталось тайной его кисти, но достиг. Именно такая смена чувств придает портрету большую живость, позволяет любоваться лицом редкой выразительности.
Красноватый, воспаленный фон, переходящий в желтовато-серый, создает ощущение легкости, воздушности, окутывающей всю фигуру, и вместе с тем усиливает драматизм портрета.
Много раз видел Репин Стрепетову на сцене и ждал этой встречи с актрисой. Много раз видел он, как менялось ее лицо, как переходила она из состояния отчаяния и горя к покою, как от муки безнадежности возвращалась к жизни. Все это запомнилось, отложилось в сознании и оказалось где-то на кончике кисти, когда Репин писал Стрепетову уже у себя в мастерской.
Репин не хотел расставаться с портретом и после выставки забрал его к себе. Третьяков просил прислать непременно этот этюд, но получил такой ответ художника:
«…относительно же этюда Стрепетовой — он останется у меня еще долгое и, может быть, очень долгое время. Не в том дело, что он мне понадобится, а он бывает нужен мне очень часто. Может быть, он поступит в Вашу галерею, когда меня уже не будет в живых».
В этом портрете художнику удалось передать цветом такое сложное состояние женской души, такое переплетение чувств, мыслей, что он мог быть чем-то полезен для создания картин. В натуре было подсмотрено то, что потом, преломленное через собственное воображение, могло найти свое выражение в совсем неожиданных образах. Проследить сейчас, в какой именно картине нашли отражение эти нервные, порывистые черты лица, эти гармонические краски, — трудно. Но что-то от них присутствует во многих прекрасных созданиях Репина. Портрет Стрепетовой был вершиной живописного темперамента и красоты колорита. Он должен был находиться всегда рядом, чтобы в последующих работах не потерять найденных в нем драгоценных открытий, не отступать назад.
МОСКВА, ЛАВРУШИНСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Когда открывалась дверь и в мастерскую художника входил человек с узким бледным лицом и темной бородой, хозяин встречал его приветливо, а сам замирал от счастья. Может быть, именно посещение этого человека больше, чем газетные статьи и похвалы зрителей, служили признанием, что время ученичества позади. А если после первого знакомства Павел Михайлович Третьяков, отобрав два маленьких холстика, говорил свое знаменитое: «Это я оставляю для себя», художник ликовал. Его произведения будут висеть в Третьяковской галерее, рядом с картинами прославленных русских художников! Было от чего зайтись дыханию.
Ранней зимой 1872 года Третьяков захотел познакомиться с молодым питомцем Академии, который, по слухам, работал над интересной картиной и привез с Волги замечательные подготовительные этюды к ней.
Это было в характере собирателя. Он сам приходил в мастерские, смотрел папки с рисунками, видел картины на мольбертах еще не остывшими от прикосновения кисти. Жажда собирательства указывала ему верные адреса. Он не пропустил ни одного крупного таланта, его галерею не миновали лучшие произведения русских художников.
О своем первом знакомстве с Третьяковым Репин так рассказывал И. Э. Грабарю:
«Я писал «Бурлаков», когда ко мне в мастерскую постучали. Вошел высокий человек с окладистой темно-русой бородой, в чуйке.
— Вы будете Репин?
— Я.
— А я Третьяков.
Он внимательно и долго стал рассматривать мои этюды, развешанные по стенам, и, остановившись на двух — академического сторожа Ефима и продавца академической лавочки, — спросил их цену. Я назначил по 100 рублей за каждый, он предложил по 50 и, когда я согласился, оставил их за собой, сказав, что пришлет за ними».
Это были первые репинские вещи, которые появились на стенах прославленной галереи.
Знакомство художника и собирателя картин постепенно превратилось в крепкую дружбу; особенно тесной она стала, когда Репин жил в Москве. Третьяков часто бывал у Репиных, и темы их разговоров не иссякали.
Потом встречи заменила переписка. В письмах — серьезный разговор о новых произведениях Репина и других художников, предложения Третьякова о покупке картин и непременный небольшой торг. Третьяков не покупал ни одной картины, не поторговавшись немного. Но он был вынужден это делать, так как всю коллекцию картин, собранную в его доме, он приобрел на свои личные средства. Он перестраивал здание, когда картинам стало тесно в прежнем помещении, и он преподнес свое сокровище в дар Москве, сделав его национальным достоянием.
П. М. Третьяков был крупным коммерсантом, владельцем фабрики и поместий. Капитал, полученный в наследство от предков, он и брат Сергей Михайлович рассматривали как источник для приобретения картин: один собирал произведения русского искусства, другой — западного. Начав с малого, Павел Михайлович превратил свою страсть в небывалый подвиг и заслужил благодарную память поколений.
Позднее Репин писал о Третьякове:
