– С большеречинскими, да. Там парни – сила! Их все боятся: и рощевские, и космосовские, и раздольненские. Нефоры против них – так, на ладонь положить и размазать.

– А че теперь не с ними?

– Меня в Барки отправили – коротко отрезал Беня и взвесил камень на ладошке. – Шарманку зыришь?

– Угу.

Стоит себе магнитофон на плите, вышвыривает в небо что-то, ухающее басами.

– Заложимся на «рыбеху», что с одного удара сшибу?

Брига прикинул расстояние: далековато. А так хорошо просматривается, камню ничья спина не мешает. Можно в самую середку, да далеко.

– Заложимся.

Шлепнули по рукам. Беня прицелился. Фиу! – просвистел камень, магнитофон кувыркнулся с плиты.

– Ноги! – взвизгнул Беня.

Брига рванул с места – и упал лицом в майскую лужу, сдирая кожу на руках о крошево песка. Тяжелый ботинок ударил его под ребра. Дыхание свело, завязало в узел. Надо было выдохнуть, резко, через боль. Чья-то сильная рука схватила Женьку за шкирку, как щенка, и подняла из лужи.

Глаза в глаза – темная ярость.

– Сучонок!

Удар в лицо – Женька захлебнулся кровью. Ворот куртки тугой петлей в горло. Кнопка металлом – в подбородок.

– Михей, что с мафоном?

«Что с Беней?!»

– Суки, блин! Гопота драная!

Бригу волоком тащили по асфальту.

– Иди, иди, тварь…

В кольцо взяли. Не амбалы, но целая толпа. Сердце в комок, ухает в горле.

Женька сжался упругой пружиной.

– Сейчас приложить? Или разглядеть?

– Разгляди, – хрипнул кто-то.

Бригину физиономию взяли за подбородок.

– Опаньки! Цыган?

Брига обалдело пожал плечами.

– Чувак, не врубаешься? Цыган?

– Не знаю.

– Ясен арафат. Мама с папой не знакомилась.

– Отстань от него, – сказал кто-то негромко. – Цела шарманка.

Брига кинул взгляд на заступника: рослый, волосы длиннющие. «Неудобно, наверное, с такими», – подумал мальчик, шмыгая кровью. Парень сухо щелкнул клавишей магнитофона – и внезапно все отступило: злобные лица, боль в левом боку. Куда-то в небо уплывала мелодия, легкая, как семена одуванчиков; мужской голос мягко выговаривал незнакомые слова. От них веяло чем-то очень далеким, реальным, но нездешним…

– Приятель твой где?

Хрипловато, не как обычно, звучала гитара. Гитара, другая гитара. И музыка другая. Но такая…

Кровь тонкой струйкой текла из носа на куртку, Брига не пытался ее остановить – только слушал грустный голос. Но мелодия как-то резко оборвалась, будто человек не допел.

– Это кто? – спросил Брига ошалело.

– Ты дурку-то не гони, – длинноволосый устроился поудобнее на плите, сжал плечи. – С которым вы тут камушки кидали.

– Я не про то. Поет кто?

– Меломан! – взорвалась гоготом толпа.

Длинноволосый хмыкнул:

– Битлы. Ты не виляй. Найти его где?

– Битлы, – улыбнулся Женька.

– Ты чему лыбу давишь? – ткнули его в бок, в тот самый, куда пришелся ботинок.

Брига скривился.

– Оставьте. И платок ему дай, – длинноволосый приложил тряпицу к носу мальчика. – Голову запрокинь.

Брига покорно поднял глаза к небу. Парень навис над ним – да какой парень! Уже совсем взрослый мужик.

– Дружка ты не сдашь. Так?

– Угу, – хмуро подтвердил Брига.

– А тебе, значит, песня понравилась?

– Ну…

– Зачем тогда камнем? – незнакомец усмехнулся. – Для улучшения восприятия?

Брига и сам не знал, зачем; но когда кидали…

– Тогда песни не было.

Тусовка дружно заржала. Женька и сам понимал, что сморозил глупость. Но если б зазвучала эта песня тогда, если бы… То что? Схватил бы Беню за руку? Брига насупился. Может быть; а может, и нет. Что толку об этом думать? И разговор складывался дурацкий – а Женька не любил чувствовать себя глупо. И эти битники странные какие-то: они ж ему шею свернуть должны. «Бить не будут», – мелькнуло обнадеживающе – и Женька удивился тому, что почти не думал об этом. Как зазвучали «Битлы», так и забыл обо всем.

– А что они поют, Битлы ваши?

Длинноволосый улыбнулся по-доброму.

– Зацепило? Они много о чем поют. Тебя что интересует?

Брига неожиданно с легкостью насвистел мотив.

– Ты смотри, Пол: не слажал, а? – невысокий паренек, чуток старше Бриги, толкнул длинноволосого кулаком в плечо.

– Не слажал. Тебе музыкой заниматься надо. Слух есть.

– Я… – начал было радостно: мол, занимается, и давно, – и смолчал.

Музыка – это было Женькино самое сокровенное. Он Вадьке, и то не сказал. Старая верба знала, как Брига выл в небо, как выстукивал на корявом стволе привычные ритмы вальсов, полек, и как пальцы бежали по невидимым клавишам баяна. Музыка ушла от него. За рубль ушла. А теперь…

– Теперь я нуждаюсь в месте, чтобы скрыться. О, я верю во вчера! – Пол задумчиво глянул куда-то, где в сплетении городских улиц суетился вечный муравейник и повторил: – О, я верю во вчера.

Брига вскинул брови: «Откуда этот знает?»

– Йестедей – вчера, – пояснил битник. – Вот про вчера и поют. Вчера может быть лучше, чем завтра, но не наоборот. Шуруй до дома. Или где вы там обретаетесь.

Неумолимо надвигался вечер. Брига плелся сквозь сгущающиеся сумерки, в гудящей голове свербило: «О, я верю во вчера!» Да, в завтра верить – кто его знает, что там будет? А вчера… Брига передернул плечами. Застрял он между днями. Нет у него прошлого и будущего, есть только сегодня.

Сегодня они должны бомбануть магазин. Город засветил окошки. До подвала было рукой подать. От поворота, через четыре дома, а если направо, на Комсомольскую, то через квартал – пятиэтажка. «Третье окно, второй этаж. Алексей Игоревич, небось, тоже уже свет включил. А может, играет… На минуточку бы, только одним глазком: вдруг форточка открыта? Баян…»

– Вызывай Аллу, ее клиент! Пусть оформляет, – рослый мент швырнул Бригу на заднее сиденье желтого уазика. – Второй ушел. Но ничего, этот выведет. Обнаглели малолетки! Мать-то знает, чем ты тут промышляешь?

– Какая мать! – бросил водила. – У него на морде написано: детдомовец. Так?

Он выдал все это, даже не повернув головы, не отрывая взгляда от зеркала над лобовым стеклом. В узкой полоске стекла были видны только глаза и козырек фуражки водителя, но Бригу этот взгляд будто прожег насквозь. «Тупо вляпались. Что же будет теперь? Что же будет?» Под ложечкой засосало.

– Нет, – попытался соврать. – На спор залез. Родители есть, они…

– Да брось ты, – миролюбиво протянул водила. – С какого детдома? Молчишь? Ясно, ладно. Алла Дементьевна разберется. Хотя… постой!

Водила дернул крышку бардачка.

– Ну-ка, дружок, морду подыми!

Брига опустил подбородок к груди.

– Чернявый ты наш. Ориентировочки на тебя есть. Знакомая физиономия. Да подними голову! – впился жесткими пальцами.

Брига дернулся, попытался прикрыться руками, стянутыми узкими браслетами наручников, но без толку. Мент разглядывал внимательно, точно хотел запомнить на всю жизнь. Лицо у него было веснушчатое, а глаза белые, такие жуткие, что в них страшно было смотреть.

– Аллу вызвал?

Водила дернулся.

– Сейчас.

– Давай без самодеятельности. Звездочки уже слетели раз? Умник. И следи! Они ушлые…

– Куда он в браслетах, – возразил водитель, но к рации все же склонился.

Брига вздохнул. Черная коробка с непонятными рычажками и кнопками механически свистела, звуки колко сыпались за шиворот. Мальчика трясло то ли от страха, то ли от стыда, то ли от этого бульканья и хрипа.

– Техника, блин, на грани фантастики. С автомата проще дозвониться, – проворчал водитель.

«Думать надо, как и что, думать! Только бы справиться с этой трясучкой. Руки связали», – Женька вздрогнул, вспомнив, как сухо щелкнули наручники. Даже когда гоняли по всему магазину, как зайца, и когда нашли его, сжавшегося в шкафчике со швабрами и ведрами, не боялся. А когда наручники… «Черт! Теперь дверь точно не открыть…» – Женька толкнул ее плечом, просто чтобы проверить – и сердце обдало жаром: машину не закрыли. «Стоп! Спокойно!» Брига опасливо покосился на спину водителя – тот воевал с рацией, – и подвинулся к двери машины.