Алена понимающе кивала. В ее голове не укладывалось самое важное: ее Женька пытался убить человека. Да, не вышло; но ведь хотел! Ее Женька, тоненький мальчик с живыми глазами. Алена понимала почему. Но мысль о том, что он сознательно шел убивать, казалась абсурдной.

– Что я ему скажу? – попыталась улыбнуться Алена, но губы странно искривились, и улыбки не вышло.

– Скажите, что любите его, что он молодец, что поступил по-мужски…

– Молодец?!

– Да, молодец, – твердо повторила пожилая дама. – Он мужчина, которому не оставили выбора. Да к черту сопли! Все, увозите мальчишку. Я скажу директору, что вчера вы забрали мальчика без разрешения. И быстрее, мне надо сигнализировать о ЧП, – Нина Афанасьевна дернула уголками губ и со злостью вдавила окурок в пепельницу. – Тебе, возможно, взыскание вынесут, но это же не смертельно.

– А рана?

– Пустяк, заштопают и все. Только историю замять не удастся. Не смотрите на меня так испуганно – будем надеяться, что Кастет – не дурак, и сам себя топить не будет. Все, бегом!

– Тук, тук, тук! – звонкие каблучки пронеслись по коридору. Поморщившись, Алена скинула босоножки, чтобы не шуметь.

Брига спал. Не метался, не всхлипывал, не вздрагивал, крепко спал, как после тяжелой работы, когда намаешься так, что все тело – один бесконечный гуд. Ноги, руки, голова. К черту! ничего нет – есть только усталость. И благо высшее – кровать. Сны, как густой туман: вроде видишь что-то, а что?

Алена минуты три не решалась прикоснуться к нему, а потом тихонько коснулась плеча:

– Жень… Брига, Брига!

Мальчишка только губами зачмокал – хорошо ему было там, во сне. Девушка тряхнула сильнее:

– Вставай…

Женька даже глаз не открыл.

Там, у крыльца, ожидало такси, и тикал счетчик: плюс двадцать пять копеек, плюс двадцать пять. Сколько уже минут перетекло в рубли? И хватит ли последнего червонца? «Не о том думаю», – одернула себя Алена и затрясла спящего мальчика:

– Вставай, вставай!

Мальчишка разлепил сонные глаза. И точно водой окатили:

– Ты чего? Ты как?

– Тс-с-с! – палец к губам. – Одевайся!

Брига спросонок понял не сразу, но послушно натянул штаны и сунул ноги в кеды.

– Куда мы? – спросил уже в коридоре.

– Ко мне. Так надо. Сейчас здесь такое начнется…

«А-а-а-а, значит, знает Алена», – подумал Брига, и от этой мысли стало неловко.

Алена распахнула заднюю дверь машины, подсадила Женьку.

– Вы хоть обуйтесь, а то неудобно же ехать, – хмыкнул водитель. – Воруете его, что ль?

– Ага, – серьезно кивнула девушка, но водитель принял ее слова за шутку и хмыкнул:

– Они что, в цене теперь? А то и я парочку прихвачу…

– В цене, – отозвалась Алена, пытаясь застегнуть ремешок босоножек.

Хвостик никак не находил пряжку, в салоне было темно и тесно – и девушка мысленно плюнула, оставив босоножки расстегнутыми.

Ей вдруг вспомнилось лицо председателя комиссии по распределению, удивленное, даже ошарашенное:

– В детдом? Вы хорошо подумали? У вас свободное распределение, вас с радостью примет любая школа города – а вы хотите работать в детдоме? – Вдруг резко закашлялась их классная… А председатель, старенький и лысоватый, затараторил бодро:

– Благородное решение настоящей комсомолки. Советская молодежь никогда не искала легких дорог. Только так нам удалось поднять Комсомольск-на-Амуре, Днепрогэс, Магнитку. Кто там следующий? Заходите!

Господи, каким же тогда все казалось простым! Стать частью хорошего коллектива одного из лучших детдомов, согревать одинокие сердца. Тогда Алена не очень четко представляла свое будущее – видела только общие контуры, как силуэты в туманном зеркале: дом, полный детских голосов; мудрых педагогов; глаза мальчишек и девчонок, в которых зажигаются счастливые огоньки. А она рассказывает им про Днепрогэс, Магнитку, Комсомольск-на-Амуре – и спасает их от одиночества. Хотя какое одиночество в большой и дружной семье?

Зеркало ли треснуло, или его попросту выкинули, сменив на новое. И режет теперь стекло правду-матку. Нет никакой семьи. Здесь ее Бригу, ее Бригу…

Женька сонно ткнулся головой в плечо Алены, пробормотал что-то. Маленький мальчик, взявший нож, чтобы убить. «Ему не оставили выбора». Ягненок, кинувшийся на волка – или волчонок, научившийся убивать? Кто он, Брига?

Мальчишка устроился поудобнее, засопел. Алене хотелось разглядеть его лицо, сотни раз виденное. Острые скулы, упрямый подбородок, жесткая линия рта. «Ему не оставили выбора». А выбор должен быть всегда. Если его нет, то можно идти только напролом, через каменную стену упрямым лбом. За болью приходит злость, затем рождается ненависть. Мальчик с окровавленным ножом.

«Тварь я дрожащая или право имею?» – всплыло некстати. Федор Михайлович, что вы там писали о слезе ребенка? Слезы – это очищение. «Поплачь – и Бог простит» – так Алене мама говорила.

Брига не плакал. Нет, Федор Михайлович, это не страшно, если дети плачут. Ведь когда человек плачет, он еще верит, что его спасут, что ему помогут. Когда вера кончается, дети берут в руки нож. Дружная семья. Без права на надежду. И не спасла Алена никого. Вот разве Бригу – от большой и дружной семьи. Да и его она украла только на лето. Потом вернет в ту же семью с теми же законами.

Девушку захлестывало бессилие, ей хотелось взвыть от отчаянья. Что ей делать, куда идти? «Свет мой, зеркальце скажи!»

Машина остановилась.

– С вас семь пятьдесят. Это еще по-божески! – подмигнул таксист.

Алена растормошила сонного Женьку. Он виновато улыбнулся и потер кулаком глаза.

– Быстро доехали, да? А на автобусе долго.

– Долго, – эхом отозвалась Алена и подала водителю мятую десятку. Еще какое-то время ждала сдачи, но такси сорвалось с места и пропало в море ночных огней.

Под ногами у Бриги был Енисей. Мощный, особенно широкий здесь, на повороте, где вода казалась бесконечной и ярко-синей, и на горизонте сливалась с таким же синим августовским небом. Женька, всякий раз ныряя, зажмуривал глаза, и представлял, что входит в небо; и облака вразлет, брызгами, и солнце рябью, и Алена смотрит – это последнее было очень важным. Алена смотрела так, точно мальчишка и в самом деле входил не в воду, а в небо; и нельзя было отвести от него взгляда: вдруг не вынырнет, останется парить где-то там, среди рваных облаков? Брига замирал на миг на самом краю вышки, тонкое, смуглое до темной бронзы тело еще какой-то миг балансировало на краешке доски и вдруг, оторвавшись, врывалось в синее, мощное, чуть ленивое полотно Енисея. За ним, ломаясь рябью, смыкались облака.

За лето он так легко научился плавать и нырять, не обращая внимания на погоду, что иногда Алене казалось, будто ее Брига – человек-амфибия, рожденный в воде. Можно было уже понять, что на реке ему ничего не грозит, но Алена всякий раз шла на берег, точно одно ее присутствие могло уберечь его от бед. И знала, что Женька замрет на краю вышки и оглянется на нее. И если бы он однажды не обернулся, девушка испугалась бы: а не обидела ли она чем упрямого мальчишку?

Женька вынырнул, отфыркиваясь:

– Я сегодня дольше, заметила? Заметила?

– Заметила! – согласилась Алена, хотя время всякий раз останавливалась, едва за смуглым телом расходились круги. Ее охватывал страх: Енисей, конечно, батюшка, но кто знает, что у него на уме?

– Алена! А я смогу долго, как ихтиандр? – Мальчишка поднимался по крутому берегу, и песок осыпался под ногами.

– Ихтиандр? – Алена уже жалела, что подсунула ему книгу про человека-амфибию: Женька любую фантастику с ходу рвался превратить в реальность.

– Ага! Так у него жабры были… – победно возвестил Брига, не дожидаясь подтверждения, и, клацая зубами, ринулся к деревянному, наспех сколоченному трамплину. – Я еще дольше смогу! – прокричал на ходу.

– Куда?! – всполошилась Алена. – Губы посинели уже! Хватит!