Потом Вадика спрашивали что-то о родственниках, а он никак не мог вспомнить адрес дяди Андрея из Владивостока – они ездили туда с отцом на летние каникулы. А когда вспомнил, оказалось, что Андрей вовсе не брат отцу. И строгая женщина в пиджаке как у мамы сказала: надо вспомнить о всех дальних родственниках, потому что ни бабушки, ни дедушки у тебя нет. И если родня не отыщется, тебя сдадут в детский дом.

Вадик честно старался вспомнить.

А потом привезли родителей. Чужие, отстраненные, странно вытянувшиеся, они лежали рядом на диване. И Вадик знал, что они умерли, но не верил в это. Разве может так быть, чтобы их не стало? А как же он? Вадик даже пару раз потрогал отца за плечо – холодное и непривычно твердое, будто у гипсовой статуи футболиста в парке. Мальчик хотел и маму погладить, но тут заголосила соседка тетя Маша, и Вадика увели. Его поили какими то желтыми таблетками, от которых все время хотелось спать. И когда мальчика посадили в грузовую машину с двумя гробами, он ехал через весь город и очень хотел проснуться. Директор папиного завода очень долго что-то говорил. Все всхлипывали, гладили Вадика по голове. А потом сначала папу, а после и маму закрыли красными крышками. Неопрятный мужик спросил:

– Что, заколачивать?

И тут мальчик закричал, зажал уши, потому что хором застучали молотки, и стучали они по его, Вадькиной голове. Да, да! Он так и кричал:

– Не бейте! Мне больно!

Чья-то рука ткнула его носом в живот, пахнущий духами и котлетами. Вадик вырвался и что было сил укусил кого-то за палец. К нему кинулись – и схватили бы, но мальчик замер на самом краю ямы с гробами и закричал:

– Не трогайте меня! Я все папке расскажу!

Он до сих пор очень ясно помнит эти застывшие лица. А вот больницу и странных врачей, задающих глупые вопросы, уже не так четко. Словно в тумане… Однажды утром он проснулся и понял, что родителей больше нет. Вдруг стало так пусто, что даже слез не было. По привычке он еще говорил всем, что его обязательно заберут родители, а потом спросил врача:

– Меня отсюда в детдом отправят?

И врач почему-то радостно улыбнулся:

– Скорее всего, да.

Вадик даже не испугался, только подумал: «Как папа…»

Отец часто вспоминал про детдом в маленьком селе. По словам отца выходило, что жилось там классно. Ловили рыбу, картошку пекли, ходили за грибами, еще искали сокровища какого-то хана. Вадик слушал и думал, что у его папки было очень интересное детство. И теперь у него будет такое же.

Вадик поплотнее завернулся в покрывало и прислушался: тихо, только монотонно где-то капает вода. И вот ведь странно: он лежит сейчас в темноте и совсем не боится ее. Кроме темноты, есть еще голод, мороз и страх того, что их найдут и опять отправят в детдом. А это куда ужасней темноты.

А Брига все не шел…

Мальчик попытался заснуть, но в животе беспрестанно урчало, а рот наполняла липкая слюна. Надо было подойти к крану, выпить воды. Это Брига научил, что, если очень хочется есть, надо напиться воды. Так можно обмануть голод и даже заснуть. Только если сейчас откинуть одеяло, то тепло ускользнет и, пока нагреешь постель, вода уже перестанет действовать.

И потом… вдруг Брига принесет нормальной еды? Вадик улыбнулся. Мама ни за что не назвала бы нормальной едой сухие пакеты, брикеты с киселем, булочки и хлеб. «Раз в сутки суп должен быть в желудке» – так говорила мама.

Но где же Брига достанет суп? Его не украдешь…

Вадька сглотнул слюну и подумал, что чем старше становится человек, тем больше вокруг него тайн, будто он сам себя настоящего уже боится. Вот и Брига никогда не скажет, что ворует, и его с собой не берет. А ведь Вадик совсем не против. Нет, он, конечно, знает: воровать плохо. Но разве умереть – хорошо? И потом, он же сам убежал с Бригой, и все трудности хочет делить поровну. Как папа говорил: вдвоем горе – меньше, а радость – больше. Но Брига все равно уходил один, не понимая, что сидеть и ждать – страшно и стыдно. «А что там с ним? Может, уже арестовали? Тогда… тогда наверное посадят». От этой мысли Вадика прошиб пот. «Надо искать, искать, искать!» Вскочил и замер. «Где искать-то?»

– Стой, сучонок! – ударил в спину снежок. – Слазь!

Брига даже не успел испугаться и смотрел сверху на мужика у подъезда. Тот одной рукой держал сумку, а другую, сжатую в кулак, воздевал к небу. Все преимущества были на стороне мужика. Даже если Брига сейчас спрыгнет, тот все равно его сграбастает. «Менты и детдом… да черт бы с ним! Вадька в подвале один».

Брига устроился на холодной лестнице, втиснувшись между перекладинами, и помахал противнику рукой:

– Не-а! Мне и тут неплохо.

Мужик задрал голову так, будто Брига не между третьим и вторым торчал, а уже к холодным звездам поднялся и прокричал:

– Стрешневы-ы-ы-ы! Стрешневы-ы-ы-ы!

Бригу как холодной водой окатило. «Если эти самые Стрешневы проснутся…» Он помотал головой, отгоняя ненужный страх. Мужику никто не ответил. Мальчишка огляделся. «Заманить бы его на лестницу…»

– Колобок! Колобок! Ты от дедушки ушел! Ты от бабушки ушел! – пропел Женька звонко.

Сверху противник и впрямь казался колобком: маленький, кругленький, пни – и покатится.

– Ах ты… – заругался Колобок и тряхнул пожарную лестницу.

«Тряси, тряси, дядя!» – Брига оторвал руки от перил и показал неприличный жест:

– Накоси – выкуси и оближи!

Колобок вдруг скинул пальто и рывком взлетел через две ступеньки.

– Ой, дядечка, ой, миленький, не лезь, мне страшно! – дурашливо загундосил Брига.

Мужик промолчал и еще быстрее заработал руками. Брига подпустил его поближе.

– Ой, колобок, боюсь-боюсь-боюсь! – завопил тоненько.

Мужик погрозил кулаком. Женька качнул ногой над запрокинутым искаженным лицом, привстал на ступеньке…

– Пока, Колобок! – и изо всех сил оттолкнулся от стены.

Ветер ударил в уши. Сердце – ах! – в голодное пузо. Приземлился на руки. У самого лица упала матерчатая объемная сумка. Женька жадно схватил ее – тяжелая! – и припустился со всех ног.

– Гнида! Босо́та! – неслось в спину.

«А ведь не прыгнешь, дядя!» – подумал победно Брига.

К подвалу мчался, петляя, как заяц от гончих, ныряя в темные проходные дворы, пробегая узкими переулочками, перерезая широкие проспекты, перескакивая ограждения. Мчался уже от удали и шалого охотничьего счастья: сумел добыть! Что было в сумке – он не знал, но не пустая, не пустая!

У знакомого козырька Брига остановился, приосанился, переводя дух.

– Эй, Малой! Вадька! Гуляем! – крикнул.

Распахнул дверь – тишина. Гулкая. Мертвая. Чужая.

– Вадька! – Брига рванулся к «ложу» у трубы теплотрассы.

Ворох воняющего гнилью тряпья был пуст.

– Вадька! Вадька! – в ночную тьму.

«Если менты, то не ушли бы, меня бы ждали. Сам, сам. Куда?»

Вверх по ступенькам к ночному небу. Наугад в проулок… И остановился. «Нет, так не найти. Надо поразмыслить. Думает, что я у гастронома пасусь», – и Женька рванул туда.

Гастроном темной коробкой высился на углу улицы, возле него никого не было. Женька помчался обратно, к подвалу, надеясь, что Вадик вернулся, но – нет.

Лбом к холодному кирпичу: думай, голова, думай!

И вдруг – показалось? Померещилось? Женька замер, боясь дышать. Редкие машины – мимо. Пощелкивает фонарь, точно уже устал светить и вот-вот взорвется. Тополя шумят ровненько, провода гудят… Вот! Всхлип, тихий такой, не всхлип – почти дыхание. Еще… еще.

– Вадик! – позвал негромко.

– Брига! – метнулось радостно, звонко. – Брига!

Мальчик налетел на Бригу, как наскучавшаяся собачонка, ткнулся носом. Заплакал.

– Я думал, думал… Я к милиции ходил. Не бросай меня больше, Брига! Я с тобой. С тобой ходить буду, а?

– Дуралей! – улыбнулся Женька снисходительно. – Маленький ты еще. Вот подрастешь…

И только тут заметил: пацан стоит в одних носках.

– Ботинки где? Ты ж замерзнешь!