Дверь распахнулась — следователь стоял на пороге на карачках, держась одной рукой за голый пах.

— Мобила! — перехваченно взвыл он, исподлобья глядя на Кирилла безумными глазами. — Сука, мобила, скорую!!!

Кирилл уронил его куртку, рассовал по карманам ключи и один из телефонов.

— В скорую звони, блядь!!!

Кирилл с размаху шваркнул вторую трубу о пол и торопливо захромал к выходу.

Чувства времени и расстояния он давно потерял, и сколько ему еще предстоит сотрясаться, колыхаться и переваливаться, ежеминутно ощущая потерю сцепления колес с сопливой жижей, — не знал и не думал. Сосредоточиться он был способен лишь на жирно блестящей в свете фар колее, на руле, на рычаге коробки, на скользящем ерзаньи и вилянии тяжкого автомобильного тела. Во рту было сухо, на спине мокро, плечи, шея и затылок окостенели и ныли, голова кружилась.

Он даже почти не думал, туда ли едет — вскоре по выезде из Хретени, где-то поблизости от колхозных развалин ему попалась развилка, но направился Кирилл той дорогой, какой Шалагин привез его сюда; тогда, правда, ехали из Новика, на фиг ему теперь не нужного, — но так он хотя бы представлял, куда попадет… Попадет… Никуда он не попадет — это стало ясно сразу: и в сухом-то состоянии едва проезжая, тыщу лет не ровненная, под ливнем полевка превратилась в реку жидкой грязи; несколько раз Кирилл уже практически влипал и лишь чудом, газанув, умудрялся выдираться из глинистых ям — но не застрять рано или поздно окончательно он при своем водительском мастерстве, пожалуй, не мог. Даже с полным приводом.

Поэтому когда «бэмка», качнувшись, мягко, глубоко просела и замерла, не реагируя на удары по педали — только грязь с плотным глухим звуком лупила в днище, — он, в общем, воспринял это как должное. Несколько раз попытался выпрыгнуть с места назад, вперед — ни на что уже не надеясь…

Он, наконец, откинулся на спинку — впервые за все не замеренное им время. И тут его охватил паралич — Кирилл обнаружил, что не в состоянии ни шевельнуть пальцем, ни повернуть голову. Перед глазами так и возили, поскрипывая и будто бы вздыхая, по сухому стеклу брызговики, которые он забыл выключить, когда вдруг пропала водяная завеса — шипящая и мерцающая перед фарами, как телевизор на пустом канале. Капли густо поблескивали за границами очерчиваемых щетками полукружий. Бормотал вхолостую двигатель. Продолговатое пятно голубоватого света вынимало из глухой сырой темени лоснистый изгиб дороги с лужами, вытянутыми и бликующими, словно рельсы, мешанину стволов и бурелома по ее краям, непроглядные нагромождения черной сейчас зелени.

Куда ты хотел отсюда удрать? Отсюда не удерешь. Из этого болота. Из этих дебрей. Раз попал сюда — все…

Где он находится, Кирилл почти не представлял. Наверное, надо было выбираться в грязь, хромать в сырой бурелом, нагребать хворост, совать под колеса… Наверное.

Неизвестно, сколько он просидел без мыслей и движения, прежде чем увидел впереди свет. Сперва Кирилл не поверил, но скоро стало ясно, что тот действительно приближается — колышащееся пятно, возникшее из-за поворота, росло, распалось надвое, нарастало завывание движка. Кто-то умудрялся ехать навстречу по этой невозможной дороге — впрочем, может, она только лоху-Кириллу казалась такой, может, не было в ней ничего столь уж невозможного… Встречная машина, джип какой-то, была совсем близко, когда Кирилл стряхнул оцепенение, распахнул дверцу и вывалился наружу, по щиколотки уйдя в жирную слякоть. Замахал рукой, закричал — точнее, засипел: «Мужики!..» — закашлялся. «Не остановится», — решил.

Но машина — круглоглазая «Нива» — остановилась: метрах в трех от него. Кирилл, скользя пудовыми кроссовками, устремился к водительскому окну: «Мужики, помогите, засел…» Помедлив, левая дверца открылась, в грязь ступил действительно мужик — здоровый, толстый, в бейсболке с длинным надвинутым козырьком и какой-то железкой в руке. Кирилл зашепелявил про помощь; водитель молча смотрел на него. На правом сиденье маячил еще кто-то — какой-то вроде парень. Лица толстяка Кирилл не видел толком в тени козырька, зато хорошо разглядел стальную монтажку в мосластом кулаке.

Наконец он иссяк. Толстый ни слова не говоря повернул голову к «бэмке», шагнул к ней, чавкнув резиновыми сапогами и принялся тем же безмолвно-задумчивым манером изучать уделанный по стекла «вентилятор». Кирилл встал справа от мужика и вдруг узнал его: конечно, Саныч-«Урво». И «Нива» его… Надо же…

— Засадил? — осведомился, наконец, об очевидном Саныч, словно вспомнив о Кирилловом присутствии, но по-прежнему не поворачивая к нему лица. Кирилл не понял, узнан ли он сам.

Он снова что-то залепетал — и замолк, когда «Урво», все так же не глядя на него, без замаха горизонтально врезал ему монтировкой в живот. Попал по какому-то из прежних синяков — так что Кирилл не просто переломился, а свалился ничком в грязь, боднув лбом откинутую дверцу. Только локти успел выставить. Жижа брызнула в лицо, глина продавилась между пальцами, Кирилл безуспешно попытался вдохнуть — но удар сверху по затылку вышиб из него сознание.

Потом, обнаружив там просто здоровенную шишку и небольшой колтун от засохшей крови, он догадался, что его спасло падение на землю — согнись Кирилл после первого удара в поясе, амбалистый «Урво», отвесно рубя ломиком, наверняка проломил бы ему череп. А так толстому помешало брюхо: пришлось сгибаться и не получилось вложить в удар всю силу. Но это он сообразил много позже — а поначалу, медленно всплывая, лишь слышал голоса и чувствовал, что его теребят. Хотят, видимо, от него что-то. Что?.. Кто?.. О чем они?..

В голове гулко болезненно пульсировало, трудно было дышать (что-то лезло в рот и нос — лицо прижималось к непонятной мякоти) и ничего не было видно. Он попытался пошевелиться и не понял, получилось ли. Кажется, не очень. Голоса были вроде знакомые, но не выходило ни опознать их, ни разобрать смысл разговора, хотя все слова тоже были понятны. Наконец, ему удалось чуть повернуть голову, убрать лицо из мягкого, склизкого и разлепить рот — это он мордой в грязи лежал, хорошо еще не задохнулся. Его снова подергали за джинсы — на заду, бедрах: карманы обшаривают, дошло до Кирилла. Потом он узнал голоса, точнее, один из двух — Санычев — и все вспомнил. Вторым, видимо, был его попутчик, незнакомый парень. Обсуждали отобранный у Кирилла ПМ.

— Кто он ваще? — спросил затем парень.

— Виталя шестерка, — пренебрежительно ответил Саныч. — Синяк какой-то…

— А тачка?

— Спиздил…

— Че ты с ней делать будешь? — речь парня пьяно поскальзывалась.

— Че — че делать? Новая «пятера», бль! Да Коляну ее скину. Десять минимум даст.

— Как вытащим?

— Да-кая херня, вытащим… Трактор, если че, бль, подгоним.

— А с этим че?

— Че — вон в лес оттащим, прикопаем. Кто его искать будет…

— А ты его — это?

— Хер знает. Кая, бль, разница… Давай, оттащи его туда — далеко не надо, не возись, чтоб только с дороги видно не было. На — сделаешь контроль в голову, с предохранителя снять не забудь. С утра с лопатами подъедем. Только место, бль, запомнить надо… Ща фонарь дам…

Через полминуты Кирилла ухватили за щиколотки, развернули и с натугой, со сдавленными матюгами поволокли. Он захлебнулся в грязи, остатки щебня рванули ухо — Кирилл изо всех сил старался не дернуться. Над ним мягко взревел мотор — похоже, Саныч пробовал, прочно ли сидит «бэха».

Глина под щекой сменилась влажной травой. Зашелестели, захрустели кусты, матюги парня стали энергичней. Кирилл чувствовал, как ветки цепляются за одежду, как льет с мокрых листьев. Парень отпустил одну его ногу, потом опять подхватил, потом снова бросил. Наверное, пытался одновременно светить себе фонарем и буксировать Кирилла, но не хватало рук. Беспрерывно и невнятно ругался, хорошо залитый.

Наконец звучно отшвырнул фонарь и потянул тушу вслепую, тараня шумящий подлесок, треща валежником. Какой-то сучок, процарапав Кириллу грудь, пырнул в подбородок. Ему казалось, пол его лица уже стесано до кости.