— Инн…
— Че?!..
— Нет…
Прерывистое, со всхлипом, дыхание. Вращающаяся темень подступает снизу.
— Ну так будешь писать явку с повинной? — с надеждой.
— Я не убивал никого…
Сварочная вспышка: дубинкой по колену. Атмосферные разряды, один за другим — в густых, черных, удушливых облаках (в это густое-черное тебя рвет пузыристым и липким). И ничего не кончается, никогдааааааа (голоса давно нет)… Никогда… Никогда…
Как он оказался в камере, он не запомнил.
…И снова останавливается дыхание: ты распахиваешь глаза (едва раздвигаешь веки), но почти ничего не видишь и не понимаешь, что это за придавленный свет сорокаваттки, что за стены в ключей «шубе», лишь судорожно, с натугой, со стонущим оханьем и дергающим кашлем, морщась от искрения в тесной зацементированной груди, глотаешь и отхаркиваешь тяжелую духоту — тебя немедленно и нещадно мутит, стены заваливаются, ты зажмуриваешься, и в затылке тут же вышибает дверь в пустоту, в которую ты опрокидываешься, опрокидываешься в вязкой неконтролируемой панике, и трудно сообразить, что бояться нечего, не упадешь: надо просто расслабиться, откинуться, почувствовать спиной крутой, удобный, упругий травянистый откос, распластаться на нем и не шевелясь, отрешась от тела, смотреть, смотреть, смотреть, как бесшумные тени облаков быстро и бесконечно скользят по голым склонам, по бело-зеленой траве, бежевым проплешинам, коричневым пятнам сухих кустиков, серым каменным осыпям, черным скальным буграм, по ядовито-желтой пене какой-то повсеместной здесь колючки, цветущей в конце апреля, по пересекающимся шнуркам тропинок, по крошечным фигуркам, карабкающимся к очередному viewing point’у, по кофейного цвета стенам и асфальтового цвета крышам города внизу и вдали, по полировке кажущегося неровным залива еще дальше, по темным кучкам островов, по булавочным сухогрузам — к сливающимся с толстыми складками туч холмам противоположного, более подразумеваемого, чем видимого, берега. Залив называется Firth of Forth, или Abhainn Dhubh на языке аборигенов, это вроде бы означает «Черная река», хотя он вовсе не черный, а тускло-синий, невнятного, с металлической нотой оттенка. Еле слышный рокочущий гул, вроде далекого-далекого грома, поднимается от города, шелестит в ушах мелко теребящий сухие травинки ветер, да тоненьким пунктиром дотягивается из невидимого и неопределимого источника губная гармошка…
Адвокат Саша был молод (младше Кирилла), жизнерадостен и нагловат.
— Ну, можешь, конечно, написать жалобу, — пожал он без энтузиазма плечами. — Но скажу тебе сразу, толку от этого не будет. Синяки спишут на сопротивление при задержании. Вон, в протокол задержания же записаны «ссадины на лице и туловище». И вообще, поверь, менты с врачами договориться умеют… А жизнь себе испортишь — этот же следователь будет на тебе потом отрываться…
Карие глазки ощупывали клиента деловито. Если вид того и произвел на Сашу впечатление, он это никак не выдал.
— Я знаю, Кирилл, что ты думаешь. Что положняковый адвокат всегда заодно со следователем и все такое… Я не буду тратить время, тебя разубеждать — я тебе просто обрисую твою ситуацию, как она сейчас выглядит. Сейчас ты подозреваемый, а по закону в течение десяти дней, то есть не позже следующего понедельника, тебе должны предъявить обвинение и избрать меру пресечения. Давай говорить реально, да? У тебя или твоих родных есть бабки судье? Много тысяч долларов? Ну вот, значит, с твоей статьей тебе по-любому выходит кича, я ничего не смогу сделать. Между прочим, имей в виду, что это дико редко бывает — чтобы следователь тебе сам предлагал под подписку. Я имею в виду — чтобы бесплатно. На самом деле — можешь мне не верить, — но тебе вообще дико повезло, что он такое предлагает…
— Так шшо, предложение в силе? — вяло удивился Кирилл.
— Ну да, я с ним только что говорил.
— А ему-то это защем? — раздутые губы по-прежнему едва слушались.
— Да пойми, он же тоже человек. Что, ты один у него такой? Знаешь, сколько дел на нем сейчас? Да ему проще договориться с тобой по-хорошему. Что, ментам, что ли, нравится тебя бить? Ты не думай, что все менты бескорыстные садисты. Они это делают, потому что им раскрытие нужно. Конечно, лучше они укатают тебя по-хорошему на явку с повинной, чем опять будут отбивать об тебя руки, ставить тебя на растяжку — чтобы ты потом писал жалобы, или чтобы тебе пришлось вызывать «скорую», чтобы на них самих еще заводили УД… Только ты тоже помни, что им все-таки проще выбить из тебя чистуху «палочкой-выручалочкой», чем искать доказательства, когда ты в глухом отказе…
Адвокат, мать твою… И это нагло-пофигистическое выражение на морде: ну мы же все всё понимаем… Какие-то вообще границы у их цинизма есть?.. Нет — и тебе это прекрасно известно. Мы же и правда все всё понимаем…
— Пощему он думает, шшо я не сбегу?.. — Кирилл болезненно закашлялся.
— Ну он же не первый день работает. Он же умеет разбираться в людях. Он видит, что ты же не дурак, что ты способен оценить ситуацию. Ты ж сам знаешь: ну куда ты побежишь? За границу? Политубежища в Лондоне просить? Так у тебя невъезд туда пять лет… — он улыбнулся: типа подколол.
— А если я всем расскашу, шшо он меня вынудил написать это признание?
— Блин, Кирилл, ну кому ты это расскажешь? Кому ты нужен? Ты политик, что ли? Кто за тебя впряжется? А эта песня: «меня вынудили себя оговорить» — она такая, блин, старая, никто ее слушать не будет…
— То есть он уверен, шшо я щестно припрусь на суд, зная, шшо оттуда с гарантией пойду по этапу?
— Еще раз тебе говорю: он видит, что ты не дурак. И я вижу, что ты не дурак. Давай посмотрим твою ситуацию. Бабок для следователя, прокурора, судьи, как мы понимаем, у тебя нет. Забыли. Значит, твой выбор: либо ты уходишь в отказ, тебе предъявляют сто пятую, часть вторую — а это, между прочим, от восьми до двадцати. Или ты делаешь, как он предложил, он выходит в суд с самым мягким обвинением — а рассматривать более тяжкое, чем предложил следователь, судья все равно права не имеет. Повезет тебе — вообще ботву стричь не придется, условным сроком отделаешься. Но даже если дадут реальный — все-таки «крепкая» статья — через три года ты освобождаешься с гарантией. Это в худшем случае. Ты ж знаешь: зоны переполнены, людей там никому держать не выгодно и выпускают при первой возможности. Растлители малолетних выходят через год-полтора — новых растлевать. Так что если в отрицалово там не подашься, — он подмигнул, — вообще не заметишь, как срок пролетит. И, главное, не забывай: на зоне гораздо легче, чем в тюрьме. Все зэки знают: хуже всего — тюрьма. Представь себе камеру на тридцать шконок, где сидит, точнее, в основном стоит сто или больше человек. Где температура никогда не бывает ниже сорока градусов. И дикая влажность от пота, от кипяченой воды, от стираной одежды и простыней всяких. Где спят посменно или вообще не спят сутками. Где по полсуток ты не можешь посидеть хотя бы пары минут. И никакой вентиляции, и вонь от дючки, от обуви, от дешевого курева, и вши, и клопы, и тараканы, и крысы, и что хочешь… Туберкулез, гепатит, дезинтерия, чесотка, гнойные язвы… — в Сашиной речи Кириллу слышалось уже неподдельное вдохновение. — А ты же первоход: ты вот представляешь, например, как себя вести, когда ты в камере? На вопросы как отвечать, чтоб просто опущенным не стать? Думаешь, для этого голубым надо быть? Вот, скажем, зададут тебе вопрос про женщину твою, ты скажешь, конечно, что она у тебя на воле есть; тебя спросят, как у вас все бывает, делает ли она тебе минет, целуешь ли ты ее после этого? И стоит тебе хотя бы про это рассказать — все, тебя уже могут объявить петухом и тут же опустить на дубке. С одним пацаном так и было, реальный случай, я могу сто — таких, и других, и всяких — привести. И не советую сильно полагаться на воровские понятия; что, мол, беспредела сами арестанты не допускают. Или все эти разговоры, что сейчас уже не насилуют, «ножом и хуем не наказывать», всякое такое… Забросят тебя на хату, где кумовские рулят, кто сам стучал или крысятничал, — а они, чтоб на зону не попасть, сделают с тобой все, что менты скажут. И потом ты уже нигде не оправдаешься, ни в другой хате, ни на зоне: опущенный, даже по беспределу — он уже навсегда опущенный… — Саша замолк, как бы сам себя осадив. — И вот это все, Кирилл, — это даже не запугивание, а самая обычная реальность… я надеюсь, это-то ты понимаешь?.. Оно тебе надо?..
